Ложь и правда о советской экономике - Спицын Евгений Юрьевич

Как и было запланировано, 1 января 1961 года начались «мероприятия» по замене денежных знаков. И в связи с этим обстоятельством в «Правда» было опубликовано специальное сообщение: «ЦК КПСС и Совет Министров СССР признали целесообразным не проводить обмена монеты старого образца достоинством в 1, 2 и 3 копейки на новые деньги и сохранить в обращении эту монету по ее нарицательной стоимости. В связи с этим монета чеканки до 1961 года достоинством в 1, 2 и 3 копейки обязательны к приему во все платежи по номиналу наравне с новой монетой указанных достоинств». Тогда же 1 января для обмена старых денежных знаков было создано чуть более 27 000 обменных пунктов, и уже через 10 дней Правление Госбанка доложило в ЦК КПСС, что «за период с 1 по 10 января включительно изъято из обращения старых денег 28,8 млрд. рублей, или 2,88 млрд. рублей в новом исчислении из 5,88 млрд. рублей, находившихся в обращении на 1 января 1961 года. Таким образом, за первую декаду января 1961 года заменено новыми деньгами около половины всей суммы старых денег» [857]. А оставшиеся деньги, как и предполагалось, были окончательно обменены до конца марта того же 1961 года.

Совершенно очевидно, что реформа вдохновила разного рода аферистов и мошенников, однако масштабы их работы, вопреки фантазиям В. И. Попырина, оказались просто мизерны [858]. Так, по сводной информации нового главы МВД РСФСР В. С. Тикунова, которую он направил в Бюро ЦК КПСС по РСФСР, за весь 1961 год в 67 регионах самой крупной союзной республики было зарегистрировано всего «414 проявлений фальшивомонетничества, из них 354 случая подделки монет и 60 денежных билетов». Кроме того, в самом конце августа 1961 года начальник Главного управления государственных трудовых сберкасс и госкредита Минфина СССР П. А. Четвериков в своей очень подробной записке «К вопросу об экономическом значении сбережений и сберегательных касс в СССР» проинформировал ЦК, что суммы сбережений населения, внесенных в виде вкладов в сберегательные кассы всего за шесть месяцев, то есть к июлю 1961 года, выросла с 10,909 до 11,471 млрд. руб. [859]

Между тем еще до получения всех этих цифр Н. С. Хрущев инициировал принятие 16 мая 1961 года нового Постановления ЦК и Совета Министров СССР «Об итогах перехода на новый масштаб цен и обмена старых денег на новые деньги», где была дана положительная оценка проделанной работы и заявлено о том, «что переход на новый масштаб цен и обмен денег прошли организованно, с соблюдением всех предусмотренных условий и сроков осуществления этого важного народнохозяйственного мероприятия. Новый советский рубль с большим доверием воспринят населением и прочно вошел в хозяйственный оборот». Более того, там же было особо подчеркнуто, что если «все денежные реформы» в буржуазных странах «проводятся в интересах эксплуататорских классов и сопровождаются в конечном итоге снижением жизненного уровня трудящихся», то все «мероприятия по переходу на новый масштаб цен и обмену денег проведены в СССР с соблюдением интересов населения и государства, в результате их осуществления населением был получен ряд выгод» [860].

Надо сказать, что изучению хрущевской денежной реформы посвящена довольно обширная литература, анализ которой относительно недавно провели два авторитетных спеца по истории отечественной экономики и финансового обращения — В. Л. Степанов и В. В. Дроздов [861]. Хотя тот же В. Л. Степанов в конце своей статьи посетовал, что, «несмотря на обилие суждений, реформа 1961 г. до сих пор изучалась поверхностно и фрагментарно, она упоминалась только на нескольких страницах общих трудов», а посвященные ей статьи, как правило, основаны «на опубликованных работах», и выводы многих авторов строятся «на крайне узкой источниковой базе», так как ими не использовались «многие документы той эпохи, прежде всего архивные материалы партийно-государственного делопроизводства».

С этим упреком в адрес своих коллег в целом можно согласиться. Но его также можно адресовать и самому В. Л. Степанову, который, будучи доктором исторических наук, ведущим научным сотрудником Института экономики РАН и главным редактором серии «Гуманитарные науки» академического журнала «Современная наука: актуальные проблемы теории и практики», без малого 40 лет «топчется» на одной и той же теме — финансовых реформах и портретах и деяниях министров финансов и госконтролерах царской России, в том числе М. Х. Рейтерна, В. А. Татаринова, Н. Х. Бунге, И. А. Вышнеградского, Д. М. Сольского и С. Ю. Витте. При его авторитете и погруженности в тему, ему, как говорится, и карты в руки. Убежден, что при желании он мог бы создать достойный труд по истории замысла, подготовки и проведения хрущевской денежной реформы 1961 года, а не только сетовать на его отсутствие. Это тем более актуально, так как на просторах интернета давно «гуляет» информация о хрущевском металлическом «пятирублевике» 1958 года.

Понятно, что при Н. С. Хрущеве этой реформе пели аллилуйя на все лады, особо подчеркивая неизменную заботу партии о советском народе и возрастании роли нового советского рубля как средства международных расчетов [862]. Однако после короткого периода славословий интерес к этой теме заметно угас, что, как резонно полагает тот же В. Л. Степанов, можно объяснить «очевидной неудачей реформы» и отставкой самого Н. С. Хрущева. Однако и при Л. И. Брежневе почти все авторы, в частности такие авторитеты, как З. В. Атлас и А. Д. Гусаков, продолжали на все лады уверять, что повышение золотого содержания рубля «открывало новые возможности для его более широкого использования во многих международных расчетах как устойчивой валюты», упростило технику расчетов, облегчило учет в народном хозяйстве страны, сократило расходы, связанные с эмиссией денег и ведением кассового хозяйства и т.д. [863]

Однако после гибели СССР и снятия идеологических запретов отношение к этой реформе со стороны историков и экономистов резко поменялось, что было обусловлено во многом переоценкой советского наследия, которое стало безудержно критиковаться. Тогда же вышли мемуары ряда деятелей, которые были каким-то образом причастны к этой реформе. Так, тогдашний начальник Отдела кредита и денежного обращения Минфина СССР В. К. Ситнин назвал ее слишком «поспешным мероприятием», которое требовало «гораздо более длительной подготовки». Он справедливо отметил, что колхозный рынок не принял установленного коэффициента и цены там понизились отнюдь не в 10 раз, поэтому многие горожане и восприняли данный факт как реальное обесценивание рубля. Впрочем, он также полагал, что изменение масштаба цен позволило упростить систему учета и, напротив, укрепить хозрасчет на многих предприятиях, а значит, поспособствовать будущей «косыгинской» реформе. Подобные оценки дал тогдашний глава планово-экономического управления Госбанка СССР Н. Д. Барковский, который особо подчеркнул, что изменение масштаба цен было не столько экономической, сколько «грубой административной» мерой, ударившей по благосостоянию народа. Прежде всего, колхозное крестьянство «не согласилось с новым курсом рубля», что выразилось в значительном подорожании товаров на колхозных рынках, а официальное повышение розничных цен на продукты в госторговле в 1962 году «вызвало бурную реакцию во многих городах страны» [864].

Еще более критические оценки дали многие ученые. Так, крупный историк-экономист Ю. П. Бокарев считал хрущевскую реформу «крайне дорогостоящей мерой, которая привела к падению курса рубля в связи с нарушением баланса между товарной и денежной массой в условиях сохранения старой системы финансирования и дотаций». Следствием этого стало повышение розничных цен на многие категории товаров, а наиболее плачевное положение сложилось в аграрном секторе, поскольку «переданные селу миллиарды новых рублей не привели к росту производства и снижению производственных издержек, а напротив, сделали убыточными не только отдельные предприятия, но и целые отрасли». Более того, падение покупательной способности рубля поставило под сомнение его платежеспособность в международных расчетах, сузило сферу его действия как средства обращения внутри страны и за рубежом, так как выезжавших за рубеж советских граждан ограничили по обмену рублей на иностранную валюту, а внутри страны ввели чеки Внешпосылторга, которые отоваривались лишь в сети магазинов «Березка» [865]. Впрочем, через полтора десятилетия Ю. П. Бокарев отозвался о хрущевской реформе более позитивно, указав на то, что она, например, упростила системы планирования и расчетов во всем народном хозяйстве страны [866]. Столь же позитивно о хрущевской реформе писали И. И. Кучеров и А. О. Гусейнов [867]. Причем последний автор даже уверял, что хрущевская деноминация «явилась прямым и необходимым следствием сталинской денежной реформы 1947 года», которая, «несмотря на все ее положительные стороны, не привела денежную и товарную массы в относительно устойчивое равновесие на протяжении хотя бы нескольких ближайших экономических циклов, что оказало сильное влияние на развитие инфляционных процессов в 1950-е годы». В то же время И. А. Чуднов в своей докторской диссертации «Теория и практика денежных реформ в СССР», напротив, заявил, что деноминация 1961 года — «это технически совершенное, политически нейтральное мероприятие, завершившее тридцатилетний (с кредитной реформы 1931 года) период формирования советской денежно-кредитной системы и положившее начало новому, почти тридцатилетнему периоду ее относительной стабилизации. С начала 1960-х годов она приобрела устойчивость и более не нуждалась в финансовых маневрах и денежных реформах» [868].