От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав
В 4 часа пополудни 31 мая Иден в Палате общин зачитал текст послания, которое якобы было направлено де Голлю премьер-министром. Де Голль уверял, что никакого послания не получал и что Иден это прекрасно знал.
– Ввиду серьезного положения, – звучали в парламенте обращенные к де Голлю слова из послания Черчилля, – которое сложилось между Вашими войсками и правительствами Леванта, и вспыхнувших жестоких боев, мы, к нашему глубокому сожалению, вынуждены отдать приказ главнокомандующему вооруженными силами на Ближнем Востоке принять меры для предотвращения дальнейшего кровопролития. В своих действиях мы руководствуемся интересами безопасности на всем Востоке и обеспечения коммуникаций, необходимых для ведения войны против Японии. Во избежание столкновений между британскими и французскими войсками мы рекомендуем Вам отдать французским частям приказ немедленно прекратить огонь и отойти в места их постоянной дислокации. После прекращения огня и восстановления порядка мы готовы приступить в Лондоне к трехсторонним переговорам.
Де Голль был уязвлен до глубины души: «Таким образом, британское правительство не только объявило на весь мир о конфликте с нами, который оно само затеяло, но и нанесло Франции оскорбление в момент, когда наша страна была не в состоянии принять вызов. Британское правительство сделало к тому же все возможное для того, чтобы наше официальное уведомление о прекращении огня не попало к нему до того, как оно обрушит на нас во всеуслышание свои обвинения. В Лондоне Иден проявил немалую изобретательность, чтобы не встретиться до заседания Палаты общин с нашим послом, который с утра добивался приема у британского министра.
Что касается послания Черчилля, то оно было доставлено мне в 5 часов, то есть час спустя после его прочтения британским депутатам. Эта задержка, добавлявшая к наглости текста бесцеремонное попрание всех общепринятых норм, требовалась лишь для того, чтобы не позволить мне вовремя дать знать английскому правительству об уже состоявшемся прекращении огня в Дамаске и лишить его всякого повода для предъявления ультиматума… Само собой разумеется, я не удостоил английского премьера ответом. Ночью я послал генералу Бейне четкие и ясные инструкции относительно действий наших войск: „Войскам не возобновлять боев, если они не будут к этому вынуждены; никому не уступать занятых позиций; ни в коем случае не подчиняться приказам английского командования“».
Следующие пару дней выдались беспокойными. Британские войска могли ввязаться в бои с французами или арабами, или с обоими сразу. Для демонстрации своей решимости британское правительство обратилось к американцам с просьбой направить к берегам Леванта свои боевые корабли. Американское судно уже даже получило из Вашингтона приказ отправиться в Бейрут для демонстрации флага, когда Грю посоветовал президенту повернуть его назад. И.о. госсекретаря полагал, что не следовало упускать возможность стать, если потребуется, посредниками между Великобританией и Францией. Трумэн отозвал приказ.
Первого июня де Голль собрал свой кабинет. «Министры полностью солидаризировались с проделанной работой и отданными приказами. Должен сказать, что овладевшее ими чувство не было чувством страха перед вооруженным конфликтом, поскольку мы стремились всячески его избежать, а британские угрозы больше отдавали дешевым блефом. Министры скорее разделяли охватившее меня чувство горького разочарования при виде того, как Великобритания подрывает основы нашего союза…
В тот же день, 1 июня, генерал Пэйджет прибыл в Бейрут и вручил генералу Бейне ультиматум с подробным изложением требований. Англичанин представился как „Верховный командующий Восточным театром военных действий“, хотя на 10 тысяч км в округе уже не было никакого противника, и заявил, что „получил от своего правительства приказ взять командование в Сирии и Ливане в свои руки“. В соответствии с этим он потребовал от французских властей „беспрекословного исполнения всех поступающих от него приказов“. Его первое распоряжение предписывало нашим войскам „прекратить боевые действия и вернуться в казармы“…
Генерал Бене сразу же предупредил генерала Пэйджета, что подчиняется он только приказам генерала де Голля и своего правительства… После чего генерал Пэйджет вместе со своими танками, боевыми машинами и эскадрильями вернулся к себе несолоно хлебавши».
Информировать Советский Союз о своих действиях на Ближнем Востоке ни одна из сторон конфликта не сочла нужным. Когда Черчилль 31 мая в палате общин говорил о возможности трехсторонних консультаций по Ближнему Востоку, он имел в виду Англию, Францию и США. Москва сама напомнила о своем существовании 1 июня. Молотов отправил ноту французскому министру иностранных дел: «По поступившим сообщениям, в настоящее время на территории Сирии и Ливана происходят военные действия, причем находящиеся там французские войска вошли в столкновение с сирийцами и ливанцами, производя артиллерийский и минометный обстрел столицы Сирии – города Дамаска. Происходит обстрел Дамаска с самолетов. Вооруженные столкновения имеют место также в некоторых других городах Сирии и Ливана. Количество убитых и раненых увеличивается с каждым днем. Положение усугубляется тем, что указанные три государства – Франция, Сирия и Ливан – являются членами Объединенных Наций, участвующими в происходящей в Сан-Франциско конференции.
Советское правительство считает, что события в Сирии и Ливане не соответствуют духу решений, принятых в Думбартон-Оксе, и целям происходящей в Сан-Франциско конференции Объединенных Наций по созданию организации для обеспечения мира и безопасности народов. Поэтому Советское правительство считает, что должны быть приняты срочные меры к тому, чтобы прекратить военные действия в Сирии и Ливане и уладить возникший конфликт мирным порядком. С этим предложением советское правительство обращается к временному правительству Французской республики, а также к правительствам Великобритании, Соединенных Штатов Америки и Китая, которым принадлежит инициатива создания послевоенной организации мира и международной безопасности».
То есть Москва предлагала обсудить конфликт в пятистороннем формате создававшегося Совета Безопасности еще учреждавшейся ООН. В тот же день ушло аналогичное по содержанию послание Молотова в Вашингтон. В разговоре с Грю советский поверенный в делах Новиков прозрачно намекнул, что советское правительство желает начать консультации о проведении согласованной политики на Ближнем Востоке.
Ответа пока не было.
Де Голль 2 июня созвал в Париже пресс-конференцию. «Никогда еще мне не доводилось видеть такого стечения журналистов, как наших, так и иностранных, – напишет французский лидер. – Я рассказал о том, что произошло, не допуская оскорблений в адрес наших бывших союзников, но и не стесняясь в выражениях».
Черчилль на следующий день появился в палате общин и заявил, что желает ответить де Голлю. Генерал был самым внимательным слушателем: «Он объявил, что его правительство стремится к сохранению союза с Францией, как будто только что раздававшееся бряцание оружием не нанесло коварного удара дружбе, питаемой французами к англичанам. Премьер-министр вновь попытался оправдать британское вмешательство в дела на Ближнем Востоке ответственностью, которая, по его утверждению, лежит на его стране за весь Восток. Однако он ни словом не обмолвился об обязательстве, официально взятом Великобританией 25 июля 1941 года и скрепленном подписью его министра Оливера Литтлтона, уважать интересы Франции в Сирии и Ливане, не вмешиваться в нашу политику и в вопросы общественного порядка».
Четвертого июня де Голль пригласил посла Великобритании Даффа Купера, усадил его и заявил:
– Должен признаться, что мы не в состоянии сегодня скрестить с вами оружие. Но вы оскорбили Францию и предали Запад. Такое не забывается.
Купер встал и вышел.
Черчилль после этого уже не счел нужным вновь вступать в перепалку с де Голлем, а тот еще долго не мог успокоиться. «Следует отметить, что, рассчитывая в результате создавшегося кризиса на изоляцию де Голля во французских правящих кругах, премьер-министр Великобритании в своих расчетах не ошибся… Я оказался в вопросе о Ближнем Востоке без надежной поддержки со стороны большинства видных политических деятелей Франции… Иногда можно было услышать протесты, но, естественно, они были направлены против генерала де Голля, упорство которого казалось безрассудным и неуместным».
