Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя

Планерка начинается без лишних предисловий. Резник говорит четко, по-деловому, раскладывая по полочкам задачи каждого на предстоящей встрече. Его голос звучит ровно, почти монотонно, но в этой монотонности чувствуется налет… пафоса что ли? Он раздает последние указания, уточняет детали, требует максимальной концентрации и безупречного исполнения.

И меня он действительно игнорирует. Намеренно. Подчеркнуто. Когда очередь доходит до моего блока — кадровые вопросы, социальные аспекты проекта, — он обращается не ко мне напрямую, а к Амине, которая сидит рядом.

— Надеюсь, у отдела Франковской все готово? — бросает он, даже не удостоив меня взглядом. Амина испуганно кивает, я же с трудом сдерживаю рвущуюся наружу усмешку. Детский сад, ей-богу.

Напряжение немного спадает, когда слово берет финансовый директор, но потом снова нарастает, когда Резник начинает «подгонять» технический блок. Он явно пытается влезть на территорию Дубровского, задавая какие-то каверзные вопросы по поводу инновационных разработок, ставя под сомнение сроки реализации и экономическую целесообразность некоторых решений. Я вижу, как напрягаются конструкторы, как они начинают нервно переглядываться. Слава же остается невозмутимым. Он спокойно, аргументированно отвечает на каждый выпад Резника, его голос звучит уверенно, даже немного снисходительно.

— Владимир Эдуардович, — говорит он, когда Резник в очередной раз пытается усомниться в перспективности одной из разработок, — я понимаю ваше беспокойство по поводу сроков и бюджета. Но есть вещи, в которых лучше довериться профессионалам. Моя команда состоит из лучших специалистов в этой области. И если мы говорим, что эта технология — прорыв, значит, так оно и есть. А пытаться втиснуть творческий процесс в жесткие рамки финансового планирования — это, как минимум, неэффективно. Мы создаем будущее, а не штампуем детали по утвержденному ГОСТу тридцатилетней давности.

В его голосе нет агрессии, но есть та самая стальная уверенность, которая так свойственна ему самому. Он не спорит, не оправдывается — он просто констатирует факт. И Резник, кажется, это понимает. Он хмурится, поджимает губы, но больше не пытается лезть со своими «ценными указаниями» в технические дебри. Короткая, но емкая пикировка заканчивается явной победой Дубровского. И я не могу сдержать легкую, едва заметную улыбку. Этот парень определенно умеет ставить на место даже тех, кто не привык получать во щам.

Я изо всех сил мысленно бью себя по рукам, но потом все равно сдаюсь, достаю телефон и украдкой пишу Славе: «1–0 в пользу техников».

Мы сидим на одной стороне стола, параллельно друг другу, и я не могу видеть его лицо, когда он через минуту достает телефон, читает. Вижу только его руки. И поскорее отвожу взгляд, потому что Резник моментально отслеживает, куда я смотрю. Но все-таки, когда телефон вибрирует входящим, опускаю руку под стол и читаю, прикусив губу: «Да пошел он нахуй!»

Планерка подходит к концу. Резник произносит дежурную мотивационную речь, еще раз напоминает о важности момента и отпускает нас готовиться к основной встрече. Я поднимаюсь, собирая свои бумаги, и чувствую на себе его взгляд. Тяжелый, изучающий. Но я не оборачиваюсь. Просто иду к выходу, стараясь сохранять на лице выражение полного спокойствия и профессиональной отстраненности.

Я в своем любимом вязаном костюме молочного цвета — широкие брюки-палаццо и укороченный свитер с высоким воротом. Стильно, элегантно и, главное, удобно. На ногах — замшевые ботильоны на невысоком устойчивом каблуке. Волосы собраны в высокий хвост, на лице — минимум макияжа. Я чувствую себя уверенно, почти непоколебимо. Почти. Потому что где-то глубоко внутри все еще сидит маленькая, испуганная Майя, которая боится снова облажаться.

Когда чуть задирая рукав, чтобы взглянуть на часы, замечаю краем глаза, как замирает Резник. Он стоит у окна, разговаривая с кем-то по телефону, но его внимание приковано к моей руке. Точнее — к тому, что под рукавом. К моему чернильному пауку, который теперь — неотъемлемая часть меня.

Он быстро отводит взгляд, продолжает разговор, но я успеваю заметить, как на его лбу появляется та самая знакомая складка. Он впервые видит мою татуировку. И, судя по всему, увиденное ему не очень нравится.

Я мысленно пожимаю плечами.

Что ж, Владимир Эдуардович, вы в курсе, что можете делать со своим сморщенным носом, и куда его запихнуть.

Он как будто меня игнорирует. Делает вид, что ничего не заметил. Но напряжение в воздухе сгущается, становится почти осязаемым. Я чувствую это каждой клеточкой кожи. Резник заканчивает разговор, подходит к столу, где я раскладываю свои материалы для предстоящей большой встречи.

— Майя Валентиновна, — его голос звучит подчеркнуто официально, даже немного холодно, — надеюсь, ваша презентация не будет такой же… эксцентричной, как ваш сегодняшний выбор аксессуаров?

Я поднимаю на него глаза. В них — ни тени улыбки, только ледяное спокойствие.

— Моя презентация, Владимир Эдуардович, будет такой же профессиональной и аргументированной, как и всегда, — отвечаю на его выпад. — А что касается «аксессуаров»… Мне кажется, это не совсем входит в круг вопросов, которые мы должны обсуждать в рабочем порядке. Или я ошибаюсь?

Он кривит губы в подобии усмешки.

— Вы не ошибаетесь, Майя Валентиновна. Но встреча с представителями министерства — это не дружеские посиделки. И ваш внешний вид, как и внешний вид любого члена нашей команды, должен соответствовать уровню мероприятия. А эта… — он делает неопределенный жест в сторону моей руки, — …наколка, мягко говоря, не вписывается в концепцию делового стиля. Вы же понимаете, что люди в министерстве — консерваторы. Они могут сделать неверные выводы. О вас. О компании в целом.

Я чувствую, как внутри все закипает. Он не просто придирается — он откровенно давит. Пытается унизить, поставить на место. За что? За то, что превратилась в его послушную собачонку, которая все глотает, терпит и прощает? За то, что отказалась играть по его правилам?

— Владимир Эдуардович, — я стараюсь, чтобы голос звучал максимально спокойно, хотя внутри бушует ураган, — моя татуировка — это мое личное дело. И она никак не влияет на мои профессиональные качества. Я подготовила исчерпывающую презентацию по кадровой стратегии, и готова ответить на любые вопросы представителей министерства. Полагаю, это единственное, о чем вам стоит беспокоится.

— Ваши проблемы, Майя Валентиновна, автоматически становятся проблемами компании, если из-за них страдает наша репутация! — Резник повышает голос, и я вижу, как на его шее вздувается жилка. — Вы представляете NEXOR Motors. И обязаны выглядеть соответствующе. А не как… неформалка с панели.

Последние слова он выплевывает с таким откровенным презрением, что у меня на мгновение перехватывает дыхание.

Началось.

У меня, конечно, не было иллюзий насчет того, что последствия нашего с ним непродолжительного «служебного романа» сами собой сойдут на нет. Но я не думала, честно, что поводом станет моя татуировка, которую, строго говоря, он бы и не увидел, если бы я случайно не задрала чертов рукав. И люди все жутко важные люди из министерства ее тоже не увидят. Но даже если бы… Господи. Да в наше время татуировки есть чуть ли не на каждом втором — уверена, на половине наших молодых депутатов так точно.

Резник просто придирается — это очевидно. Придирается к херне, потому что по чему-то существенному не может — я всегда делаю свою работу максимально ответственно.

— Мне кажется, Владимир Эдуардович, вы переходите границы, — говорю максимально холодно, стараясь не реагировать на провокацию.

— А мне кажется, Майя Валентиновна, что вы забыли, кто здесь начальник. — Он нависает надо мной, и в его глазах я вижу отточенную, расчетливую злость. — Ваши вопросы по кадровой политике, откровенно говоря, не настолько важны, чтобы из-за них рисковать таким серьезным проектом. Так что, возможно, вам вообще не стоит сегодня выступать. И уж тем более — задавать какие-либо вопросы. Ваше присутствие там, в таком виде, будет скорее… неуместным.