Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя

Ложь. Наглая, откровенная ложь. Но что я еще могу ему сказать? Что звонил мой начальник, с которым у меня был короткий, но оставивший слишком много «приятных воспоминаний» роман? Что этот звонок — как ушат ледяной воды, который выдернул меня из огня его поцелуя и вернул в жестокую реальность, где у нас с ним ни черта не может быть будущего?

Телефон снова оживает, на этот раз вибрацией, но я уже знаю, кто это. Снова Резник. Настойчивый, как всегда. Не привыкший к отказам. Я с силой сжимаю аппарат в руке, борясь с желанием швырнуть его в ближайший сугроб. Вместо этого, судорожно нащупываю кнопку беззвучного режима. Пусть хоть обзвонится. Сейчас мне не до него.

Слава делает шаг ко мне, снова пытается обнять, притянуть к себе. Его руки уже на моей талии, пальцы обжигают даже сквозь плотную ткань пальто. Я чувствую его тепло и запах, и на мгновение снова теряю голову, готовая поддаться.

Просто хочется… забыть обо всем.

Но потом перед глазами всплывает лицо Резника, его грязные обвинения.

Слова, брошенные Юлей в чат, о том, «кому еще сосет Франковская».

И я резко отстраняюсь, выставляя перед собой руку, как щит.

— Не надо, Слава. Пожалуйста.

Он хмурится. В серебряных глазах мелькает что-то похожее на обиду, но он отступает. Не сразу. Секунду еще борется с собой, я это вижу по напряженным желвакам на скулах. Но потом все же отходит к машине, скрещивает руки на груди и прислоняется к холодному металлу. Дает понять, что больше не сделает ни шагу, не скажет ни слова, пока я сама этого не захочу. Молчаливый упрек, который бьет сильнее любой пощечины.

Я смотрю на него, и сердце разрывается на части.

Боже, зачем ты такой?!

Такой красивый, такой желанный, такой… запретный.

И этот розовый плюшевый паук, которого я зачем-то достаю из сумки и мну в руках, сейчас кажется каким-то нелепым символом нашей невозможной истории.

Тишина между нами становится почти осязаемой, густой и тяжелой. Я понимаю, что должна что-то сказать. Что не могу просто так развернуться и уйти, оставив его здесь, одного, с этим немым вопросом в глазах.

А вместо этого продолжаю пялиться на его расстегнутую куртку. На узкий свитер.

Вспоминать, какая у него крепкая как будто каменная грудь, когда он прижимает меня к себе.

— Холодно, — голос у меня тихий, неуверенный. — Ты бы застегнулся.

Он криво усмехается.

— Я в порядке, Би. Не спрыгивай. Может, предложишь мне зайти?

Сначала даже почти киваю в ответ.

А потом «ловлю» отрезвляющий внутренний протест. Я слишком устала бороться. С ним. С собой. С этим проклятым влечением, которое сильнее любых доводов разума. У меня не хватит сил сопротивляться ему. И в итоге… я знаю, что будет, как только мы переступим порог. Это настолько же очевидно, как и тот факт, что Дубровский до сих пор возбужден, а мои глаза, куда бы я не пыталась их спрятать, все равно это видят.

Это будет еще одна ошибка. Наверняка, чертовски приятная. Огромная, непоправимая ошибка.

Я задолбалась снова и снова ошибаться.

— Все повторится, Слава.

— Прогресс — ты начала называть меня по имени, Би.

— Ты знаешь, чем все закончится, если мы поднимемся ко мне, — упрямо стою на своем.

— Если ты переживаешь, что я на тебя наброшусь — то… нет. — Дубровский поглаживает пальцем колечко в нижней губе, даже не пытаясь скрыть, что вкладывает явный подтекст в эти слова. И мне даже в угадайку играть не приходится, потому что он тут же и признается: — По крайней мере до тех пор, пока ты сама об этом не попросишь.

Мы обмениваемся взглядами.

Я вспоминаю пошлые слова, которые он шептал мне всего несколько минут назад.

Краснею.

Дубровский это видит. На секунду кажется, что нарушит свое молчаливое обещание не трогать меня без согласия, но он даже с места не двигается.

— Я… я не готова, Слава, — тереблю в руках плюшевую игрушку. — Я просто… не могу.

Расстояние между нами в пару метров, но запах лайма и табака мешают мне сосредоточиться. А Дубровский как будто нарочно достает сигарету, закуривает, и на секунду его лицо теряется в сизом дыму. А я просто тупо как зачарованная, пялюсь на его длинные, покрытые странными татуированными символами пальцы, которые даже сигарету держат так, что это выглядит как запретное порно.

— Я понимаю, — на контрасте с горьким запахом дыма, который щекочет ноздри, голос Дубровского звучит почти нежно. — Но мы можем хотя бы попробовать, Би? Дай нам шанс. Один. Бросай к черту свои, блядь… отношения. Я смогу о тебе позаботиться. Я…

Его слова — как раскаленный нож в сердце. «Я смогу о тебе позаботиться». Господи, как же я этого хочу. Хочу поверить, хочу отпустить все свои страхи и сомнения, хочу просто упасть в его объятия и позволить ему… просто быть рядом. Даже просто быть, без всяких предварительных условий и списков, кто и за что несет ответственность. И даже кажется, что это будет самая естественная вещь на свете.

Только правильная ли?

Или я просто пытаюсь заткнуть еще одну дыру? Поездка с Резником в Швейцарию тоже казалась чертовски «правильной». А вчера, если бы Сашке не хватило благоразумия за нас двоих — утром я бы точно сожалела о том, что еще накануне вечером казалось «правильным».

— Би, слушай…

— Слава, — я перебиваю его, не давая договорить. Голос дрожит, сердце отчаянно орет, что говорить этого не нужно. Но мозг понимает — именно это я и должна сказать. Именно сейчас. — У меня… у меня был роман с Резником.

Он замирает. Я вижу, как медленно гаснет огонь в его глазах, уступая место холодному, острому осознанию.

— С кем? — переспрашивает, хотя и так понятно, что он прекрасно все расслышал.

— С Резником, — каждое слово дается мне с невероятным трудом. — С моим начальником.

Слава молчит, чуть сильнее хмурится.

Мне хочется убежать, спрятаться в подъезде, где меня точно уже не достанет ни один его взгляд. Но этот разговор — вероятно, последний — нужно довести до логического конца.

— И еще… — Я запинаюсь, не в силах произнести это вслух. — В общем, весь офис теперь в курсе, что я… что мы с тобой… что тогда мы уехали вместе. Юля постаралась. Теперь все это… очень сложно, Слава. И слишком грязно.

Он плотнее сжимает губы. Лицо становится жестким, непроницаемым. Секунду просто смотрит на меня, и я не могу понять, о чем он думает. Потом тихо, почти шепотом, повторяет:

— Резник… — И еще раз, уже громче, с какой-то непонятной мне мрачной интонацией: — Резник, блядь. Би, он же ебаный мудак.

Знаю, Слава, только поняла я это слишком поздно.

Мне кажется, или в его голосе проскользнула сталь, когда он произнес фамилию генерального? Я не решаюсь посмотреть, боясь подтвердить свои самые худшие опасения. Боюсь увидеть, как в его взгляде гаснет последний огонек тепла, сменяясь холодной брезгливостью. А еще — разочарованием и презрением.

— А сейчас вы… — Слава не заканчивает, давая мне возможность самой обозначить того, что между мной и Резником на данный момент.

— Мы… все, — мотаю головой. Господи, где была моя голова. Когда я соглашалась на ту поездку?! — Расстались.

— Угу. — На секунду Дубровский прищуривается. Почему-то кажется, что. в его гениальной голове в эту минут складывается какая-то схема — как в покере, расклад карт в руке. Но в чью он пользу и есть ли там вообще место для меня — я стараюсь не думать. — Он тебя достает?

Смотри на карман моего пальто, как будто безошибочно угадывает, кто именно так истошно оттуда «выл». А я не хочу врать ему в глаза. Но и правду сказать не могу. Зачем? Чтобы втягивать Славу в историю, которая целиком и полностью — плод моего легкомыслия?

Поэтому выбираю самый нейтральный — скорее, самый малодушный вариант — и просто мотаю головой. Типа, нет, все в порядке. Но чтобы не выглядеть совсем уж трусихой, все-таки добавляю:

— Ничего такого, с чем бы я сама не справилась.

На это Дубровский ничего не отвечает.