Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя

В том, что рядом с ним — как сейчас — я до чертиков боюсь потерять контроль и снова стать той, другой Майей — слабой, уязвимой, которая позволяла ему вообще все и не хотела включать тормоза. Потому что ведомое инстинктами тело почему-то решило, что раз он так мастерски управляется со спортивной тачкой, то рулить мной он точно сможет. А теперь ко всему этому добавились образы на огромном мотоцикле, который он тогда, на том коротком видео…

Господи.

Слава снова делает шаг. Теперь он совсем близко. Я чувствую его дыхание на своей коже, его простой, но совершенно особенный запах — свежесть минералки, лайм, немного сигаретного дыма и… чего-то еще, неуловимо притягательного, от чего внутри все сжимается в тугой комок. Мое тело реагирует на него предательски остро — ладони потеют, сердце колотится где-то в горле, а внизу живота разливается тягучее, запретное тепло.

— Не надо, — шепчу я, когда он вытягивает руку из кармана, заводит ладонь мне на шею, под волосы. Сжимает пальцы — не сильно, а просто фиксируя.

Его прикосновение обжигает так сильно, что хочется сначала сбросить руку, а потом — податься навстречу, отпустить долбанные тормоза и попросить: «Еще…».

Я пытаюсь отстраниться, но он не дает. Наоборот, притягивает ближе.

— Почему, Би? — Голос Дубровского звучит хрипло, почти на грани срыва. — Ты до сих пор обижаешься? Что мне, блядь, сделать, Би? Скажи — я сделаю.

Я отчаянно мотаю головой.

— Нет, не обижаюсь. Дело не в этом.

Он подвигается еще ближе.

Наклоняется, его лицо оказывается совсем близко. Я вижу каждую ресницу, каждую пору на его коже, маленькую родинку над верхней губой — почему раньше не замечала? Потому что она практически незаметная? Или просто, несмотря на все, что было, впервые смотрю на него вот так — очень-очень близко.

— Так в чем дело, Би? — Серебряные глаза становятся голодными, требовательными. И… обещающими одновременно.

Он собирается меня поцеловать. Я знаю это. И часть меня отчаянно этого хочет. Та самая, глупая, безрассудная Майя, которая до сих пор верит в сказки и ждет своего принца на черном байке.

Но другая часть, которая до сих пор не в состоянии переварить сплетни и роман с Резником, которая ежесекундно напоминает мне, во что превращаются романы на работе, отчаянно сопротивляется.

Я отворачиваю голову, пытаюсь вырваться из его захвата. Справедливости ради — не очень стараюсь. Потому что ощущать его так близко — слишком приятно. Потому что его запах щекочет все мои обонятельные рецепторы. Даже те, что между ног, хотя их там попросту не существует.

— Пусти, — голос срывается.

— Нет, — Слава сильнее сжимает мою шею, пальцы впиваются в кожу. Не больно, но настойчиво. Безапелляционно. — Да посмотри ты, блядь, на меня, Би.

Я подчиняюсь. Встречаюсь с его взглядом, и тону.

Тону в этом серебристом пламени, которое обещает сжечь меня дотла.

Еще раз. Снова. Возможно, на этот раз окончательно, вместе с костями.

Он берет, не спрашивая. Он выше, сильнее. Он ломает мое сопротивление так же легко, как ломал его в тот вечер. Но это не скотская мужская грубость, от которой хочется закрыться руками и звать на помощь. Это мужская настойчивость, уверенность в том, что у него есть право. Право на меня.

— Прости, Би, — выдыхает сверху вниз, сутулится, чтобы хоть немного уравнять нашу разницу в росте. — Бошку мне сносишь.

Его губы накрывают мои — сначала осторожно, будто пробует, можно ли. Проверяет. Дыхание горячее, губы жадные, но еще сдержанные.

Я почти не дышу, вцепившись пальцами в рукав его куртки, как будто он — единственное, что держит меня на земле. А потом — подаюсь вперед. Сама. Не задумываясь, не контролируя. Просто открываю рот навстречу его губам, как будто здесь и сейчас от этого зависит моя жизнь.

И этого как будто хватает, чтобы он сорвался с тормозов.

Второй рукой за талию вжимает меня в себя, сильно, до хруста. Но остается там недолго — я скорее чувствую, чем понимаю, как запихивает плюшевую игрушку мне в сумку, а потом — снова ладонью ко мне, скользит вниз, обхватывает ягодицу, сминает — я не понимаю, стою ли вообще на ногах. Я захлебываюсь этим поцелуем. Пью его безумную, пошлую, беспощадную жажду. И дрожу, потому что его губы срывают с меня остатки здравомыслия.

Слава больше не пробует — он берет. Целует глубоко, по-мужски.

Господи, просто… трахает ртом.

Мой язык ловит его. Играет, отзывается. Я слышу, как в его груди вибрирует негромко рык, когда я отчаянно лижу теплый шарик у него в языке. Мы целуемся, как будто это не поцелуй, а попытка проглотить друг друга. Я прижимаюсь к нему животом и вздрагиваю — он возбужден. Настолько, что это не просто угадывается — это ощущается всем телом. Его эрекция вдавливается мне в живот, но Слава даже не пытается это скрыть. Наоборот — будто нарочно вжимает себя плотнее и жестче.

— Чувствуешь, да? — шепчет в мои губы, хриплым, сорванным голосом. — Реально крышу мне сносишь, Би.

У меня перехватывает дыхание. Я стону — глухо, жадно, не в силах больше сдерживаться. Сжимаю в кулаках свитер на его крепкой груди, тяну на себя, чтобы был еще ближе.

Окончательно дурею — целую, впиваюсь зубами в колечко в нижней губе. Оттягиваю.

Слава на секунду разжимает губы с влажным звуком, улыбается, толкает к своей машине. Мои ноги послушно двигаются. А потом он набрасывается на меня с новой силой.

Мои бедра тянут к нему.

Он опускает обе руки мне на ягодицы, сжимает до моего короткого вскрика. Приподнимает — совсем легко, без тени усилий. Толкает к машине. Я слышу, как глухо ударяюсь о металл. Не больно — только звонко. Как по команде, мои руки тянут его за плечи. Мы оба одеты, но как будто голые изнутри.

— Я бы сейчас тебя всю вылизал, прямо здесь, — шепчет куда-то мне в шею. — До истерики, Би.

Я задыхаюсь, потому что никто и никогда не говори мне такого.

Его голос — рваный, дыхание — грязное, слишком откровенное.

— Сдавайся, Би, — он снова целует. В уголок рта, в подбородок, в щеку, прикусывает кожу чуть ниже мочки уха. — Скажи, что я не один в этой хуйне по уши.

Я собираюсь сказать. Уже почти говорю. Но именно в этот момент — проклятый, отчаянный момент — телефон в моем кармане начинает… выть.

Я вздрагиваю, как от пощечины. Холод обрушивается на кожу, просачивается в легкие. Как будто меня вышвырнули из теплой ванны прямо в морозильную камеру.

Слава рычит. Не словами. Глухо, низко, внутри груди. И отпускает меня не сразу. Целует еще раз, быстро, сильно, как будто делает последний глоток.

— Черт… — выдыхает.

Я тяжело сползаю вниз, чувствуя, как дрожат колени.

Телефон продолжает истошно выть. Я достаю его с тремором в пальцах.

Знаю, кто это.

Чей это персональный рингтон, но все равно смотрю на экран.

И мгновенно выныриваю обратно в реальность.

Я смотрю на экран, на Славу, потом снова на экран. Губы все еще припухшие от поцелуя, а на коже до сих пор ощущаются его прикосновения. Грубые, сильные, наглые. Господи, такие приятно наглые.

Имя «Потрошитель» разрывают остатки только что пережитого дурмана, уступая место беспощадному голосу разума. Резник. Сейчас. В тот самый момент, когда я почти позволила себе… снова.

Издевательское напоминание о том, что бывает, когда я разрешаю себе быть импульсивной. Когда моими действиями руководит нетрезвый расчет, а… вообще непонятно что.

Сбрасываю вызов, палец сам нажимает на красную кнопку, обрывая эту пытку. В ушах до сих пор стоит проклятый вой (нужно сменить рингтон, блин), а перед глазами — лицо Славы, искаженное чем-то средним между недоумением и плохо скрытым раздражением. Пытаюсь перевести дыхание, но воздух застревает в легких колючим комком. Господи, ну почему именно сейчас? Почему именно он?

— Все в порядке? — Голос Дубровского звучит глухо, пока он внимательно изучает мое лицо.

— Да, — киваю слишком быстро, слишком рвано. — Просто… работа. Неотложное.