Джудит Росснер - Стремглав к обрыву
Но мое сообщение не столько обрадовало его, сколько встревожило.
– В чем дело? Ты не рад?
– Не знаю. – Казалось, он обескуражен и слегка смущен этим. – Мне кажется… Боюсь… Мне ведь уже пятьдесят два, Руфь.
Я кивнула.
– По-моему, быть отцом младенца в таком возрасте…
– Ты кажешься мне моложе, чем десять лет назад, – искренне сказала я.
Он улыбнулся:
– Приятно слышать. Но позволь заметить, это потому, что ты стала старше. Ты уже не молоденькая девушка – молодая женщина. А это большая разница.
– Возможно, – ответила я и чмокнула его в щеку. – Но дело не только в этом. Годы тебя не старят. Собственно говоря, они теперь вообще мало кого старят – пятидесятилетние выглядят как…
Он снова улыбнулся. Немного встревоженно. Не то чтобы не веря. Он как будто знал. Нет, если бы знал, мое предательство вызвало бы гнев и боль, и я бы это заметила, несмотря на всю его сдержанность. Можно было подумать, что он смутно о чем-то догадывается и в то же время сам не может понять, что мешает ему радоваться будущему четвертому ребенку именно тогда, когда он по-настоящему полюбил тех, которые уже есть.
– Кроме того, ты стал прекрасным отцом. Он молчал.
– Прости, Уолтер. Мне надо было подумать… Но я не могла предположить…
Он рассеянно похлопал меня по руке:
– Это ты прости меня. Расстроил тебя своими глупыми опасениями. Но я привыкну…
Дэвид приехал только в конце декабря, когда я была на четвертом месяце. Было утро, и я прилегла отдохнуть, отправив детей в школу, – спала, когда он позвонил, поэтому звонок раздался неожиданно, хотя весь месяц я жила мыслями о Дэвиде и каждый раз, когда звонил телефон, готова была услышать его голос.
– Как у тебя со временем, детка? – спросил он.
– Я весь день свободна. Сьюзи в школе до двух, и мне необязательно быть дома к ее возвращению. Эстер ее встретит.
– Прекрасно. Значит, мы оба свободны. Топай сюда.
У него был непривычно радостный голос; я решила – это из-за того, что мы можем целый день провести вместе. Словно заразившись его радостью, быстро приняла душ и надела одно из лучших платьев – «рубашку» из тонкой шерсти в цветочек, скрывавшее уже слегка заметный живот. Волосы были длиннее, чем обычно, закрывали шею и запутались в замке платья, когда я торопливо застегивала его. Поверх платья надела легкое красное пальто, хотя день был довольно холодный. Я не стала доставать зимнюю одежду, зная, что во время беременности мне обычно бывает жарко.
– Привет, красотка! – воскликнул Дэвид, открыв дверь. Прижал меня к себе и от избытка чувств громко чмокнул; помог снять пальто и, слегка отстранившись, повторил: – Да ты в самом деле красотка.
Я почувствовала, что краснею.
– Вот это да! Руфи, ты краснеешь? Первый раз вижу. Несмотря на смущение, меня распирало от счастья. Он сел на кровать и усадил меня к себе на колени.
– Ну, как дела? И что ты с собой сделала? Выглядишь как-то по-другому.
Я улыбнулась:
– И ты ведешь себя по-другому.
– Кто, я? У меня прекрасное настроение, только и всего. Могу я это себе позволить?
– Конечно.
– Между прочим, ты не ответила.
– У меня волосы отросли.
– Тебе идет. Но тут что-то другое. Погоди-ка, тебе убрали горбинку? – Он ощупал мой нос. – Нет, на месте.
– О Дэвид, – выдохнула я, смущенно рассмеялась и уткнулась ему в шею.
– Повтори.
– Что?
– Скажи еще раз «О Дэвид».
– Не могу. Я стесняюсь.
– Боже мой, ты стесняешься, – негромко повторил он.
Я поцеловала его, и он теснее прижал меня к себе.
– Я беременна, – прошептала я. – От тебя. С лета.
Он так стиснул меня, что я не могла дышать – и не хотела. Потом осторожно уложил на кровать, подсунул под голову подушку. Положил руку мне на живот и с серьезным видом стал его поглаживать.
– Еще рано, – умиротворенно сказала я. – Через месяц начнет толкаться.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Прекрасно. Как всегда в таком состоянии, – похвасталась я.
– Август, – принялся считать Дэвид, – а когда…
– В мае. Ближе к концу.
– Жаль, я раньше не знал. – Он продолжал поглаживать мой живот.
– Да. Но по большому счету это ничего не меняет.
Его рука замерла, он встал с кровати и отошел к окну. Я с тревогой наблюдала за ним и подумала: ему, должно быть, странно, что я от него ничего не требую. Он закурил, глубоко затянулся, выпустил несколько колечек дыма и внимательно стал следить за тем, как они рассеиваются в воздухе.
– Я так долго не появлялся, потому что Сара ездила в Неваду, чтобы получить развод, и я не хотел тебе говорить, пока все не решилось.
– Сара, – повторила я. Он никогда не называл жену по имени; я думала, что он неосознанно стремился не допускать меня в эту часть своей жизни. Будто берег ее от меня. – Ты ни разу не говорил, как ее зовут.
– Я думал просто сказать тебе о разводе, – продолжал он, не обращая внимания на мои слова. – Сообщить, что свободен. И ничего не жду от тебя. Не жду, что ты побежишь разводиться с Уолтером.
До этой минуты я просто слушала его, теперь начала понимать. Резко села.
– Что ты хочешь сказать? Ты собираешься на мне жениться? И поэтому тебе понадобился развод?
– И да и нет. Мне бы следовало это сделать, даже если бы не было тебя. Правда, я не уверен, что пошел бы на это.
– Не любишь жену?
– Ты что, думаешь, я из любви к жене под любым предлогом рвался сюда?
Я покраснела:
– Я думала, ты приезжаешь по делу. Он не ответил.
– Ну и еще… секс. Раньше… ты ведь спал со мной… даже когда… даже без любви.
– Раньше я разделял секс и любовь, – заметил он, горько улыбнувшись. – С возрастом граница стерлась.
– А твоя дочь? – помолчав, спросила я.
– Что моя дочь?
– Трудно будет ее оставить?
– Не трудно. – Он опять горько улыбнулся. – Прости, если я тебя разочаровал.
– Не разочаровал. Удивил. Он пожал плечами:
– Ничего удивительного. Я нашел жену, какую искал. Милую, симпатичную, неглупую. Не из еврейской семьи. Мне казалось, я ее достаточно люблю, чтобы жениться. Я никогда особенно не хотел детей. И не слишком страдал бы без них. Но Сара… женщины, похоже, думают, что ничего не стоят без детей.
Я пожалела Сару, которая любила Дэвида и не могла иметь детей.
– Я не хотел брать ребенка на воспитание. Не хотел – еще мягко сказано. Сама мысль была мне отвратительна. Делать вид, что я отец какого-то чужого ребенка. Когда она впервые заговорила об этом, я даже слушать не стал. Она не спорила. Ждала – у нее хватило ума и терпения. Ждала шесть месяцев, но не забеременела и вернулась к этой теме. А потом еще раз. И еще. И я сдался. Мы объявили о своем решении, я сказал все, что требовалось. Потом пришлось еще ждать: нами занялась контора по смешанным бракам, потому что Сара, по их понятиям, не еврейка, раз ее мать протестантка. Потом получили Салли. Ей было четыре месяца. Через пару дней у нее начался жестокий понос, оказалось, это целиакия. Слыхала, что это такое?
