Джудит Росснер - Стремглав к обрыву
Обзор книги Джудит Росснер - Стремглав к обрыву
Руфь получает возможность вернуть свою первую и единственную любовь, однако жизненные обстоятельства оказываются сильнее.
Читателя ожидает встреча с нешуточными страстями, и это значит, что книга никого не оставит равнодушным.
Джудит Росснер
Стремглав к обрыву
Глава 1
Я каждый раз спотыкаюсь, проходя мимо нашего дома возле церкви Св. Марка. То каблук попадет в трещину, то ногу подверну. И так всякий раз – вряд ли это случайность.
«Что ты будешь делать, когда этот паршивый дом снесут и придется ковылять после работы через весь город?» – кричала я отцу, навсегда уходя из дома четырнадцать лет назад.
Но я осталась в дураках. Дом не снесли. Наоборот, его подновили изнутри, покрасили снаружи и сдали первый этаж каким-то людям, которые повесили над входом японские фонарики и целыми днями крутят записи Рэя Чарльза, врубая аппаратуру на полную мощность. На первом этаже соседнего дома – антикварная лавка. Хозяин, стройный молодой человек, безразличным взглядом смотрит на улицу сквозь стекло витрины, загроможденной дубовыми партами, ажурными дверными петлями и стеклянными плафонами в стиле ретро. В доме с другой стороны – магазинчик под названием «Всякая всячина». Стекло витрины выкрашено в черный цвет, оставлен только небольшой прозрачный овал, сквозь который одну неделю можно любоваться единственной парой спортивных штанов из лилового бархата, другую – виниловой мотоциклетной курткой в горошек.
Дочь Уолтера, которая моложе меня всего на несколько лет, в пятьдесят втором купила в соседнем квартале дом за двадцать тысяч долларов. Сейчас он стоит вдвое дороже: во-первых, его отремонтировали, а во-вторых, весь район в целом стал намного приличнее. Раньше я думала, что Уолтер специально так часто навещает дочь и тащит с собой меня, зная, насколько мне противно туда ходить; меня и сейчас не оставляет ощущение, будто всякий раз, когда я там оказываюсь, я расплачиваюсь за какой-то грех.
Я всегда думаю, с каким удовольствием наблюдал бы за мной в такие моменты отец. Неважно, что он живет от меня за тысячу миль и мы не виделись много лет. Мне все время кажется, будто он идет рядом, поглаживая густые черные усы, и говорит с сильным еврейским акцентом: «И что мы имеем, Руфи? Так мечтала, чтоб дом снесли. И что мы теперь имеем?»
Вот почему я стараюсь как можно быстрее пройти мимо этого дома. Вот почему я спотыкаюсь. Это судьба смеется над моей жизнью с тех пор, как я оттуда ушла.
Помню, как я сидела на лекции по литературе девятнадцатого века и слушала старого профессора Робинсона, который рассказывал о Троллопе и о том, какое место отводится теме денег в романе девятнадцатого века. Я взглянула на сидевшую рядом со мной Тею: на ее бледном серьезном лице блуждала легкая улыбка, пока Робинсон снисходительно, пункт за пунктом, доказывал, как повезло тем, кто родился в этой стране, – даже тем, кому не хватило ума родиться богатым. Помню, мне захотелось обернуться и посмотреть на всех остальных: выражение лиц у всех было в точности как у Теи, и я вдруг поняла, что, пожалуй, одну меня почему-то не забавляют истории о целеустремленных и напрочь лишенных фантазии героях и героинях Троллопа.
После лекции Тея и я помчались в спортзал на последний урок. Тея ворчала из-за того, что физкультура для всех обязательна, а мне это даже нравилось: я всегда была рада немного размяться. Уолтер сказал как-то, что я люблю гольф и теннис, потому что это спорт богатых, но не смог ответить, когда я с вызовом спросила его: почему же тогда именно я всегда первая бросаюсь догонять укатившийся мяч, хожу за покупками пешком, хотя можно заказать продукты по телефону, или с удовольствием плаваю?
– У меня точно что-то неладно с головой, – сказала я Tee, когда мы вернулись из зала в раздевалку. – Идти на физкультуру после всех занятий. У меня же всего час двадцать, чтобы доехать до дома, принять душ, переодеться, поесть и добраться до работы.
Я захлопнула дверь кабинки, защелкнула замок и взглянула в зеркало. Я симпатичная. У меня большие темно-карие глаза и вьющиеся волосы и хороший цвет лица, который становится еще лучше, когда после физкультуры появляется румянец. Причесываться было некогда, я сгребла книги, перебросила сумку через плечо и сказала Tee, которая тщательно расчесывала перед зеркалом прямые и тонкие темно-русые волосы:
– Давай, давай скорей.
– Я почти не вижу тебя, с тех пор как ты устроилась на работу, – ответила она и начала собирать вещи.
Я рассмеялась:
– Зато другие видят чаще, чем надо.
Схватила ее за руку и потащила мимо растрепанных, разгоряченных, натягивающих на себя одежду девушек из раздевалки, сначала на первый этаж и затем на залитую солнечным светом 68-ю улицу. Навстречу шел бывший солдат с кучей учебников, которые как-то не вязались со всем его обликом. Он смерил меня взглядом.
– Не думаю, что Хантер[1] сильно выиграл оттого, что сюда стали принимать этих демобилизованных, – сказала я Tee.
– Им же надо где-то учиться.
В этом вся Тея; иногда она не может заниматься, стоит ей только вспомнить лица бездомных стариков, а в морозную ночь вскакивает с постели, чтобы впустить кошку, жалобно мяукавшую на улице.
– Давай помедленнее, – сказала она, задыхаясь. – Не все же такие длинноногие, как ты.
– Извини.
Сделав над собой усилие, я пошла медленнее, хотя и предпочла бы в этот яркий весенний день до самого дома бежать бегом, а не ехать в надземке. Но я степенно шла с нею в сторону Третьей авеню и лишь у самой станции вырвалась вперед, взлетела вверх по лестнице на платформу, а потом виновато ждала, пока она, пыхтя, взбиралась по ступенькам и в гордом молчании покупала билет.
Мы сидели на своих обычных местах в первом вагоне и говорили главным образом о занятиях. Время от времени я вставала и, подойдя к переднему окну, смотрела, как убегают рельсы. И тогда, и сейчас это одно из лучших воспоминаний детства: поездки с отцом в вагоне надземной железной дороги, когда было бы проще сесть на автобус, и радость оттого, что стоишь у окна вагона, а поезд с грохотом покоряет пространство, развивая головокружительную для сороковых годов скорость.
Мы с Теей молча дошли до церкви Св. Марка, где я здорово сбавила темп, чтобы приспособиться к ее шагу, и даже задержалась на минутку возле ее дома: мне, как всегда, не хотелось расставаться с ней. Трудно объяснить, что значила для меня Тея. Она была моей первой и, наверное, единственной близкой подругой. Когда на меня нападало плохое настроение, оно становилось чуточку лучше, если рядом была она – живое доказательство того, что не все в мире отвратительно. Когда же мне было хорошо, ее чистота и безмятежность делали меня вдвойне счастливой. В разные годы я виделась с Теей то очень часто, то от случая к случаю, но мысленно она всегда была со мной: я никогда не забывала о ее великодушии и любви. Из всего, что произошло со мной за этот год, едва ли не самым знаменательным стало то, что образ Теи неожиданно потускнел.
