Барракуда - Лунина Татьяна

— Ефим Ефимович, — возмутилась Кристина, — что за шутки? Я никуда не собираюсь лететь!

— Неужели? — прошелестел вкрадчивый голос. — Помнится, вы обещали поужинать со мной на Елисейских Полях, забыли? Не хочу верить, что вы способны на обман юбиляра, жду, — и отключился. Кажется, в этой компании шутки шутила только она.

Дальше все завертелось колесом: поездка в машине с мигалкой при полном молчании, Шереметьево-2, пустой салон маленького самолета, взлет, посадка, улыбчивый француз на таможне, чужая картавая речь, мелькающие мимо дома, роскошные витрины и цветущие каштаны, портье за стойкой, ковры, зеркала, бесшумный лифт, ключ. У двери номера Осинский окинул взглядом скудный багаж из одной сумочки на длинном ремне, перекинутом небрежно через плечо, и улыбнулся.

— Я подозревал, что вы заявитесь в джинсах, однако то место, куда мы пойдем, не гостиница. Очень прошу вас переодеться, — сунул в руки дорожную сумку, — это вам. Если не понравится, выбросите, но после ужина и не при мне. Только знайте: согласитесь принять — буду счастлив. В свой день рождения я балую себя тем, что одариваю других. Позволяю себе подобную роскошь крайне редко, всего раз в году, — и, отвернувшись, открыл соседнюю дверь. Кто бы сказал, что с ней такое возможно, подняла б юмориста на смех. В памяти вдруг всплыли слова: наверное, Сатана улыбался его мамаше, когда перерезали пуповину. Может, и так. Да только «детка», в отличие от бедной Надежды Павловны, не собиралась закладывать душу.

То, что было в коробках из сумки, запросто могло затуманить мозги. На гостиничную кровать скользнуло не вечернее платье — мечта, угаданная чужим талантом. Не уступали этому чуду и туфли, чью кожу хотелось ласкать губами. Но главный сюрприз скрывался в бархатном футляре — изумрудное колье, стоившее не один год работы популярной телеведущей. Сияние причудливо соединенных драгоценных камней различной формы и огранки завораживало и развращало, заставляя понять, как легко иногда стать подкупной. Ошалелая Кристина опустилась на стул, вытащила, не глядя, из пачки сигарету, щелкнула зажигалкой. И поняла, что для чего-то очень нужна Ефиму Ефимовичу Осинскому — человеку, в ком нуждались многие. Не ясным оставалось одно: что требовалось Дубльфиму: гостья или ее друзья, убитые и живые.

Чтобы ловчее это понять, она подарила зеркалу час, результатом осталась довольна. Удобно пристроилась в кресле, нажала кнопку пульта, с интересом уставилась на оживший экран. Увлеклась и пропустила стук в дверь, а когда услышала повторный, подумала, что Осинский здесь очень некстати, гораздо интереснее наблюдать, как эфирят ее французские коллеги. С сожалением выключила телевизор и громко пригласила.

— Войдите!

При виде новой Кристины у юбиляра на секунду сузились глаза.

— Готовы?

— А не похоже?

— Мужчина и женщина на многое смотрят по-разному, — улыбнулся Ефим Ефимович. — И часто то, что восхищает глаз мужской, делает недовольным женский.

— Да? Но я довольна собой, мне кажется, я выгляжу вполне прилично. А что думаете об этом вы?

— Мои мысли сейчас слишком банальны, лучше о них промолчать. Однако в одной могу смело признаться: кроме прочего я думаю о Клоде.

— О ком?

— Хозяине «Серебряной башни», куда я вас приглашаю отметить юбилей, — он распахнул дверь и склонился в галантном полупоклоне, не боясь выставить напоказ плешивую макушку. — Прошу!

Зеленоглазая мадам в длинном мерцающем платье величаво проплыла мимо, одобрительно бросив через плечо.

— А вам идет этот смокинг, Ефим Ефимович, — и не удержалась от шпильки, — он делает вас гораздо моложе, — Дубльфим усмехнулся красавице в спину и аккуратно повернул ключ.

Кроме роскошных туалетов здесь не поражало ничто, пожалуй, только стена небольшого холла, от пола до самого потолка, покрытая исчерканными карточками, похожими на визитки, да огромные окна ресторанного зала вызывали интерес. В остальном — все достаточно просто, без особого шика, но тихая классическая музыка и мягкий приглушенный свет намекали, что эта простота стоит немалых денег.

— Что там было? — кивнула Кристина в сторону холла, когда они устроились за круглым столом у окна.

— Вы имеете в виду памятные карточки?

— Наверное, не знаю.

— Это автографы знаменитостей, которые побывали в «Серебряной башне».

— Серьезно? Так много?

— Вполне. Среди них весьма достойные люди: Черчилль, Рузвельт, Джон Кеннеди, Мэрилин Монро, Элизабет Тейлор, есть и те, кто вам ближе, например, Том Круз и Николь Кидман — всех не перечислить.

— А это что? — не скрывая восторга, посмотрела в окно.

— Нотр Дам де Пари, Собор Парижской Богоматери.

К столу приблизился немолодой подтянутый господин, без смокинга, но со вкусом одетый, с достоинством и мягкой застенчивой улыбкой. Приветливо кивнув седой головой, он по-дружески заговорил с Осинским. Оказалось, Ефим Ефимович свободно владеет французским — щебечет, как щегол, радостно и взахлеб.

— Карашо, — улыбнулся седовласый господин русской гостье, — бон апети, мадам Кристина, — слегка поклонился и перешел к другому столу.

— Кто это?

— Тот самый Клод Террайль, о ком я недавно вам говорил. Уникальная личность! Знакомством с ним гордились многие, перед кем весь мир почтительно снимал шляпу, а он скромен, как семинарист, и застенчив, точно старая дева. Ну что, будете выбирать блюда сами или доверитесь мне?

— Пожалуй, рискну довериться, — улыбнулась Кристина и отложила в сторону розовую карту меню.

— Тогда непременно возьмите классическую утку.

— Не хочу.

— Никогда не отказывайтесь априори, — серьезно посоветовал Осинский, — так можно потерять гораздо больше, чем приобрести. Ибо вы отрицаете не просто знание нового, но и сам шанс познать. Приятие любого шанса, подаренного нам судьбой, это рывок вперед, отказ — топтание на месте. Вы не кажетесь топтуньей.

Рядом выткался официант и, почтительно наклонив голову, спросил о чем-то клиента, изучающего кожаный фолиант. Тот ответил парой коротких фраз, француз исчез так же вдруг, как явился. — Я заказал на аперитив розовое шампанское, надеюсь, вы не против?

— Нет, — улыбнулась Кристина, — я даже не прочь попробовать вашу утку.

— Браво! Тогда мы закажем две, не могу отказать себе в этой маленькой радости, тем паче, в свой юбилей. Между нами, Кристина, — он заговорщицки понизил голос, — я страшный гурман, люблю вкусно поесть. Ни за что не стану иметь дело с человеком, который свысока относится к еде, не замечает даже разницу между свежим омаром и замороженной креветкой. Еда — одна из радостей жизни, и тот, кто к ней равнодушен — не жизнелюб. А раз так, значит спокойно может предать, ибо ценит жизнь не во всей ее многогранной красе, а только за деньги. Такой легко продается, покупается еще проще и используется, как одноразовый шприц.

Над столом запорхали руки официанта с бутылкой шампанского.

— А потом куда девается этот «шприц»?

— Летит в мусоропровод, — ухмыльнулся Осинский. — Не провоцируйте меня на занудство, давайте лучше выпьем за вас!

— Сегодня не мой день рождения.

— Но ваш вечер, — мягко поправил Ефим Ефимович. — Я благодарен вам, Кристина, что доверились мне и согласились на эту авантюру.

— А у меня был выбор?.

— Вы позволили украсить собой этот вечер, — оставил без внимания ехидный вопрос, — и напомнили неприкаянному еврею, что человек рождается для счастья. Я, как ни странно, иногда бываю сентиментален, видимо, старею, — поднял бокал и дружески улыбнулся. — За вас!

— Спасибо.

— Когда я был мальчиком Фимой, — продолжил через минуту Осинский, — мама вместо мяча подарила мне скрипку, а взамен игры в футбол заставляла зубрить французские и английские слова. Тогда я на нее обижался, считал себя самым несчастным на свете, а сейчас думаю, что те годы были лучшими, и благодарю свою мать за все, — он с грустной улыбкой наблюдал, как превращается стол в экспозицию кулинарных шедевров. — Я к тому, дорогая Кристина, что понятие счастья изменчиво, как и сам человек. Ребенок мечтает быстрее стать взрослым, завидует силе старших, свободе, праву распоряжаться собой, в его понимании все это — счастье. А мы, взрослые, чем больше стареем, тем чаще осознаем, как блаженна детская пора.