Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ) - Шолохова Елена

Я в первый миг туплю. Потом нахожу в телефоне что-то лирическое, включаю, а сам беру ее за руку и тяну с дивана.

— Это медлячок. Так что идем.

Она слегка упирается, но затем поддается. Музыку я почти не слушаю, просто прижимаю ее к себе и наслаждаюсь моментом. И не замечаю, когда песня заканчивается.

Однако эта странная игра мне уже нравится.

— Всё, теперь я… — Женя возвращается на диван. Ну и я тоже сажусь рядом. — Я выбираю правду.

Я долго не думаю.

— А у тебя с Дэном что-нибудь было? В смысле… ну это было? — спрашиваю ее. Меня это реально волнует, но просто так я бы, наверное, не смог ее об этом спросить.

Женя перестает улыбаться. Вопрос ей явно не нравится. Но сама же предложила такую игру, чего уж теперь.

— Нет, не было, — сухо отвечает она.

А я еле сдерживаю довольную улыбку.

— Теперь ты. Правда или действие?

— Действие.

— Отожмись… тридцать раз, — велит она, скрестив на груди руки. — Ну, или сколько сможешь.

Без рвения, конечно, но отжимаюсь все тридцать.

Женя, дождавшись, когда я вернусь на диван и мало-мальски отдышусь, говорит:

— Действие.

— Чего? — торможу я.

— Я выбираю действие.

— Оу, — вырывается у меня. И, не задумываясь, тут же говорю: — Поцелуй меня.

— Я так и знала, — смеется она, но придвигается ближе.

А я тоже делаю кое-какие выводы: так и знала, но ведь выбрала действие…

Домой от Жени еду совсем поздно. Никак не хотел уходить.

Игра, конечно, дурацкая. В смысле, чего только я сегодня ни делал по ее заказам. И пел, и изображал черт-те что, и всякое по мелочи. Но зато на каждое ее «действие» я просил поцеловать, и она целовала. До сих пор губы сладко горят и от толстовки пахнет ею…

Черт, мне уже ее не хватает. Она еще не улетела, а я уже скучаю.

На светофоре достаю телефон, смотрю — пропущенных от Соньки еще в два раза больше стало. Перезваниваю.

Сначала долго идут гудки, затем слышу ее взволнованный голос.

— Стас, ты где? Ты скоро будешь?

— Уже еду. А что случилось?

— Папа все знает!

— Что — всё? — не понимаю я.

— К нам приходила Ашихмина. Представляешь? Сначала они с Инессой о чем-то говорили во дворе. А потом эта сука провела Янку к папе. Короче, Янка ему сказала и про Гордееву, и про то, что ты в гимназии полы с ней моешь, может, еще про что-то… Но он так орал! А сейчас он тебя ждет…

71. Стас

Захожу домой — полумрак и тишина. Может, отец решил отложить разборки до завтра? Хорошо бы…

Но вижу, сверху тихонько спускается Сонька. Она настолько запугана, что вслух ничего не говорит, только беззвучно шевелит губами, глядя на меня, и пальцем указывает на дверь отцовского кабинета.

Едва я успеваю раздеться, как в холл выходит и сам отец.

— Явился? — скрестив на груди руки, изрекает громогласно.

Сонька сразу начинает трепетать.

— Иди к себе, — шепчу ей.

Она едва заметно качает головой, типа, я с тобой.

Но тут на нее рявкает отец:

— А ну пошла отсюда, идиотка! Брысь! Закрылась в своей комнате и чтоб я тебя не видел и не слышал!

Сонька быстро поднимается по лестнице, но на верхней ступени замирает и оглядывается на меня.

— А ты, — смерив меня с головы до ног свирепым взглядом, отец кивает в сторону кабинета, — за мной.

Подмигнув Соньке, типа, не бойся, прорвемся, иду за отцом. Он как обычно становится за столом, как за трибуной. А мне полагается стоять перед ним.

— Спрашиваю один раз. Это правда? Ты и в самом деле спутался с этой девкой? Дочкой вашей поломойки?

— Она не девка, — во мне вдруг вспыхивает злость, хотя я обещал себе не воспринимать слова отца всерьез. Просто выслушать, как всегда, его ор и пойти спать.

— А кто она? — отец презрительно кривит рот. — Девица голубых кровей?

— Ну так-то и мы не цари.

— Она — обычная побирушка, которая учится в гимназии, между прочим, за наш счет! Как и мамаша ее лечится тоже на наши деньги.

— Женя тебе не побирушка, а лечение ее матери оплачивают из бюджета школы.

— Да что ты говоришь, умник? А кто вливает деньги в этот самый бюджет, а? Ты хоть знаешь, как дорого мне обошлась та твоя тупая выходка? И до сих пор обходится? Так мало тебе развлечений, ты решил, что будет забавно ещё и с дочкой той несчастной поломойки порезвиться?

— У тебя неверная инфа. Я с ней не… Короче, это никакие не забавы. Я ее люблю.

— Кого? Эту убогую нищенку? Эту… — С брезгливой гримасой отец трясет в воздухе рукой, пытаясь подобрать подходящее слово, но не находит. — Ты серьезно?! Нет, ты сейчас серьезно? Или ты просто решил позлить меня? Ни за что не поверю, чтобы мой сын был настолько не разборчив в связях… настолько себя не ценил и не уважал, чтобы так опуститься… чтобы позариться на какую-то бичужку…

— Какая она тебе бичужка? — срываюсь я и тоже кричу. — Что за чушь ты порешь? Ты ее даже не знаешь. Чтоб ты знал, она лучшая девушка из всех, кого я когда-либо…

— Прекрати! Даже слушать не хочу эту ересь! Лучшая девушка! Дочь поломойки. Точнее, она и сама теперь поломойка. И это отребье — твой уровень? Может, тоже драить полы пойдешь?

— Надо будет — пойду, — огрызаюсь я. — А если говорить про уровень, то Женька, между прочим, заняла первое место…

— Стой-ка! Теперь я понимаю, почему ты не пошел на олимпиаду. Из-за этой девки, так? Дурак! Безмозглый сопляк!

— Она победила, потому что реально круто сечет в математике, а не потому что я не пошел.

— Дебил. Весь в свою малохольную мамашу. Я-то думал, у нас только Сонька ущербная, ан нет. Сынок такой же дурак. Подцепил какую-то убогую и радуется.

— Тебе надо проораться? Ну окей. Я потерплю. Только про нее не смей так говорить.

— Не смей?! Ты мне еще будешь указывать, паршивец? Ты кто такой, чтобы отцу перечить? Пока ты живешь в моем доме, ты живешь по моим правилам! — отец яростно ударяет кулаком по столу. — А то ишь! Ничего из себя не представляет, а туда же! Отцу указывает, сопляк… Значит, так. Чтобы я больше не слышал про эту девку. Покуражился и хватит. Завязывай с ней, ясно? Я ведь могу сделать так, что она уберется обратно в свою вонючую дыру, из которой выползла и никакое первое место ей не поможет.

— Ну тогда я тоже пойду за ней. В дыру.

— У тебя совсем мозг потек?! Кстати, она в курсе, что ее мамаша из-за тебя в больницу загремела?

— Собрался ее просветить? — преспокойно спрашиваю я, потому что знаю — вот тут отец точно блефует. Никогда он об этом никому не расскажет. Потому что похлеще моего боится огласки. Слишком дорожит своим креслом.

— Пытаюсь представить, как бы ей эта новость понравилась.

— Лучше представь, как эта новость понравится твоим коллегам и избирателям. Ты ж меня отмазал.

— Ах ты засранец! Я не дал тебе сесть, и это твоя благодарность?! Надо было, чтобы ты получил по заслугам. Что ж, у тебя еще всё впереди.

— Это всё? Я могу идти?

— Нет, не можешь! — рычит отец. — Разговор еще не окончен! Я сказал, чтобы ты порвал с этой девкой, ты меня понял? Иначе…

Отец, не договорив, замолкает, злобно сверкая глазами.

— Что — иначе? Тачку отберешь опять? Или из дома выгонишь? Да легко. Сам уйду.

Он отвечает не сразу. Несколько секунд испепеляет меня взглядом и, раздувая ноздри, шумно сопит. Затем цедит:

— Если ты с этой девкой не порвешь, я лишу тебя не только машины, а всего. Абсолютно всего. Я перестану считать тебя своим сыном.

— Как скажешь, — пожимаю плечами.

— Ты думаешь, я шучу? Так вот нет, шутки кончились. Сейчас ты думаешь, что сбежишь в квартиру деда. Но если отсюда уйдешь — то, предупреждаю, уйдешь с голой жопой и навсегда.

— Как скажешь, — повторяю я.

— Ты совсем дебил? А на что будешь жить? Сегодня, завтра, через месяц, через год? Одеваться, развлекаться, эти ваши последние айфоны-айпады, брэндовые шмотки, машины, клубы… Ведь всё, к чему ты привык, этого ничего не будет. Ни-че-го. И будущее свое ты тоже спустишь в унитаз. Задумайся, что ты теряешь и стоит оно того или нет.