Огонь. Она не твоя.... (СИ) - Костадинова Весела

— Да. Мать сказала, — он не стал отпираться, поправляя на руке Hoblot.

— Давно знал?

— С самого начала. Когда она еще к матери переехала, беременная. Мама тогда, помнишь, дом продавала, но жила еще в деревне. Видела и Эльвиру с животом, и то, как Ярослав приезжал. Сроки совпадали, Аль, а измены не было — мы с тобой оба это знаем….

— И мне ты ничего не сказал….

— А что бы это изменило? Ты бы сожалела о том, что сделала на свадьбе? Или…. Аля или возненавидела ее еще сильнее? — он обернулся к ней и посмотрел в упор, не собираясь прятать глаз.

— Моя жалость, Дима, — зло отрезала Альбина, — утекла в унитаз… семь лет назад…. В офисе «Миита-строй». С кровью и душой! И кому как не тебе это знать!

— Но Эльвира этого не знала, Аля! Никто, кроме меня не знал! И нет, я не осуждаю тебя, но я задаю себе один вопрос, единственный: девочка сейчас в чем виновата? Она потерла мать…. Давай будем честными, и ты и я уже справки навели: у Эльвиры нет шансов…. Вообще ни на что! Она фактически сирота, потому что мать — овощ! В прямом смысле слова! И не ври мне, что ты не узнавала, знаю, что знаешь! Она ходит под себя и так и будет дальше, сколько бы бабла не влили Анна или ты, или Ярослав. Девочка пойдет в систему. Анна не сможет стать опекуном: у нее возраст, инвалидность, старый дом и полная бесхребетность. Она разве что и могла всегда хорошо, так это перекладывать ответственность на других!

— Ярослав заберет ублюдка, только и всего, — скрипя зубами ответила Альбина.

— Ярославу дела нет до девчонки! Он сбагрит ее на мамок-нянек. Она его не знает, а Анну знает и любит. И Анна, при всей ее глупости, девочку обожает. Она все эти годы рядом с ней была…. Она ее на руках вынянчила, выкормила. Она ей матерью была намного лучшей, чем вам обеим.

Альбина пораженно смотрела на друга.

— Ты все это время…. Дима…. Ты ее до сих пор любишь? — вдруг вырвалось у женщины. — Даже после предательства? Даже после….

Ярославцев взгляда снова не отвел.

— Твою мать…. Дим, ты ебанулся? Вокруг тебя сотни умных, красивых женщин, а ты до сих пор любишь эту проблядь, которая никогда тебя ни во что не ставила? — она всплеснула руками, не зная то ли смеяться, то ли плакать.

— На себя посмотри, — буркнул он, потирая лицо.

— Я. Не. Люблю. Артура! — отчеканила Альбина, выделяя каждое слово и с силой шлепнула по столу ладонью. Дорогое кольцо коснулось поверхности с глухим стуком. — Мне. Плевать. На. Анну! Мне. Плевать. На. Этого ребенка! И я не влезу в спор с Ярославом из-за этих…. Хочет новую игрушку — пусть забирает! И не благодарит!

Дмитрий медленно поднялся из кресла — движение было спокойным, но в этой внешней уравновешенности чувствовалась нарастающая внутренняя буря. Его ладони с тихим, но весомым звуком легли на лакированную поверхность стола, отражая в идеальном глянце дрожание мускулов на предплечьях. Он немного помолчал, словно проверяя собственную решимость на прочность, будто собирался прыгнуть с высоты в бездну, где не было страховки.

— Значит, Аль, — ответил тихо и уверенно, нисколько не пугаясь ее гнева от которого вздрагивали даже ее клиенты — люди богатые и властные. — Влезу я.

Он смотрел на неё прямо, не моргая. Его голос, низкий, без повышения интонации, словно обнажил меч и аккуратно положил его между ними.

В глазах Альбины, цвета ртути, вспыхнул холодный блеск — они напоминали теперь два тонких, наточенных стальных клинка, разрезающих пространство между ними. Атмосфера в офисе, некогда строгом и выверенно спокойном, теперь наэлектризовалась до предела, как перед грозой. Они стояли, разделённые лишь широким, светлым столом для совещаний — безликой границей, на которой шла негласная дуэль.

— Я тебя уволю… — прошипела она, каждый слог звучал, как укус, ядовитый и личный. — Я не поставлю под удар то, что собирала по крупицам семь лет, из-за мелкой тварины…

— Ты забыла, Аля, что сорок процентов компании — мои, — холодно, почти безучастно напомнил он, не двигаясь с места. Он говорил ровно, как хирург, выносящий приговор.

— Ты не посмеешь…

— А ты проверь, Аля… — его голос теперь был ледяным, бледность лица стала почти мертвенной, но это не было признаком страха — это была концентрация. Он не отступал, не сдвинулся ни на миллиметр, словно врос в пол, как бетонная плита.

— Ты… Ты меня меняешь на… На кого? Дима? — голос её предательски дрогнул, — На кого ты готов променять меня, нашу жизнь?

— На совесть! — отрезал он, будто швырнул в неё камень. — И я не собираюсь менять, Альбина. Я люблю тебя больше всех на свете, но я прошу тебя хотя бы съездить и постараться понять, что там происходит. Зачем Ярослав заитересовался ребенком, который все эти годы ему был не нужен? Я бы понял, если бы это сделал Артур, но тот вообще знать не хотел и не хочет про девочку!

Её губы дрогнули, но остались сжатыми. Она смотрела на него, как на чужого человека — на того, кого вчера знала до самой последней привычки, а сегодня не могла распознать. И то, что этот человек, которому она доверяла бизнес, мысли и тайны, теперь ставил ей условия — было равносильно предательству.

— Хорошо… — медленно проговорила она, не отводя взгляда, — Сколько ты хочешь за свою долю?

Раздался внезапный, гулкий удар — Дмитрий с яростью опустил ладонь на стол. Глухой звук, отдающийся в стенах как выстрел, прокатился по офису, заставив дрогнуть даже висящую картину.

— Нисколько! Аля, не дури! — крикнул он, голос сорвался на ярость. — Я не собираюсь сам уходить. И не хочу терять тебя!

— Ты уже это сделал, — прохрипела она, — поставив мне ультиматум!

— Ты пообещала меня уволить! — вскричал он в ответ.

— Потому что война с Ярославом…

— Что, Аля? Что сделает? Что он сделает тебе?! — теперь он шагнул вперёд, и в голосе его не осталось ни спокойствия, ни отстранённости. — Ты не войны с ним боишься! Ты его боишься! До сих пор! Ты! Взрослая и сильная женщина! А теперь представь маленькую девочку, которой скажут, что она больше любимую бабку не увидит, а этот человек — ее опекун!

Он встал прямо перед ней, почти вплотную, и теперь между ними не было даже стола. Только слова. Только боль. Только невыносимая, застарелая правда.

— Взгляни правде в глаза, — выдохнул он, тише, но от этого ещё страшнее. — Ты не суёшься в наш регион не потому, что не хочешь переходить дорогу Илоне, не потому что не хочешь вспоминать свою семью… а из-за него! Ты с ним не хочешь больше пересекаться. Почему, Альбина? Что произошло между тобой и им? Там ведь всё гораздо сложнее, чем я знаю. Правда ведь?

Альбина тяжело дыша, зло смотрела на друга, но ничего не говорила.

— Уходи, — приказала она. — Пошел с глаз моих. Пока я тебе твои не выцарапала!

— Никуда я не уйду, маленькая, — ответил он неожиданно мягко, и прежде чем она успела отпрянуть, заключил её в объятия — крепко, почти насильно, но с тем самым беззащитным упорством, которое разрушает даже гранитную броню.

— Никуда, — повторил он, уткнувшись носом в её рыжие волосы. — Можешь меня избить, отматерить, можешь угрожать — ты всё равно ничего мне не сделаешь. Я знаю тебя лучше, чем ты сама. Аль, не ради матери, не ради Эльвиры, даже не ради меня… ради себя, съезди. Узнай, что там происходит… Разбирись в ситуации, прежде чем рубить с плеча!

Она тяжело дышала, всё ещё стоя в его руках, словно в клетке, которую сама же давно заперла. Но из объятий не вырывалась. Лишь спустя несколько долгих, напряжённых секунд, её лоб мягко опустился ему на плечо. Она ощущала кожей мягкую, дорогую ткань его тёмного поло от Lacoste, чувствовала едва уловимый запах его парфюма — тот самый, который всегда казался ей неприлично интимным: древесные ноты с намёком на перец и кожу. Он был слишком близко. Слишком тёплый. Слишком… родной.

— Это подлый прием, Дим….

— Знаю….

— И ты поедешь со мной, — прошептала она наконец, не отрываясь от него.

— Велю Варваре заказать нам два билета на ближайший рейс, — спокойно, без торжества, ответил он, как будто они договаривались о деловой встрече.