Огонь. Она не твоя.... (СИ) - Костадинова Весела

— После Артура, — глухо отозвалась Анна, не пытаясь оправдываться, не возражая ни словом. — К нам приехал Ярослав…

Альбина коротко хохотнула, но в этом смехе не было веселья — только холодный сарказм и легкая усталость.

— Птица обломинго… — бросила она, качнув головой. — Ну конечно.

— Это было… страшно, Аль, — голос Анны стал глухим, ломким, как старое дерево, готовое треснуть от одного неловкого слова. — Я… я тогда по-настоящему поняла, на что он способен. Он был не просто зол… Он был пуст. Его лицо… оно было мёртвым. Абсолютно. Ни одной эмоции. Он сказал, что если я или Эльвира хотя бы раз пересечёмся с ним или его сыном — нам не жить. Ни ей, ни мне.

Альбина не перебивала. Лишь сидела с выпрямленной спиной, сжав пальцы в замок, как будто удерживала нечто внутри, не позволяя эмоциям вырваться наружу.

— Он… — продолжила Анна, голос её едва не срывался, — он сказал, что не станет терпеть рядом с собой и с Артуром «нагулыша». Так он выразился. Ублюдка, сделанного «в подворотне» кем попало. От каждого его слова Эльвира бледнела, будто кровь из неё уходила. Он словно вытягивал из неё саму жизнь. А потом выложил на стол семьдесят тысяч долларов. На пачки даже не смотрел. Сказал, что это — расплата. И напоминание. Чтобы мы обе забыли, что вообще что-то между нами когда-то было. И если посмеем прийти снова…

Она замолчала, будто сама боялась вслух произнести, что последовало бы за этим «если».

— Аля, — продолжила она после паузы, — я поняла тогда, он нас просто… уничтожит. Не в переносном смысле. Реально. Без следа.

Альбина кивнула, медленно, почти равнодушно, как человек, которому не нужно объяснять очевидные вещи.

— Этот может, — спокойно согласилась она. — Эличке надо было хорошенько подумать, прежде чем в ту семью соваться.

Анна снова замолчала, но теперь в её тишине слышалась не вина, а подавленность, почти апатия.

— После этого… — прошептала она, — мы жили тихо. Она жила как мышка, Аля. Она… его боялась. Ярослава. Ни на алименты не подала. Ни отцовства не признала. В свидетельстве о рождении Настеньки — прочерк стоит. Просто пустое место. Как будто её отец — это не человек, а тень, которую нельзя назвать.

— И ты сейчас поперлась к Ярославу…. — вздохнула Альбина. — Я вот одного не понимаю, ты совсем на всю голову отбитая? Готова бабки просить у самого черта лысого?

— Аля… у меня выбора не было….Иначе Эля…. Или умрет, или овощем останется…

— Ну… за грядками ходить ты всегда умела. Тебе не впервой….

— Альбина! Меня можешь оскорблять сколько угодно! Я заслужила, я….. столько ошибок с вами обеими совершила…. Но дослушай до конца, умоляю тебя. Сначала меня к Ярославу, конечно, не пустили…. Но я ждала… ждала его. И он остановился, когда я поймала около машины. Посмотрел своими черными глазами, а там тьма была, Аля….Я ему всё рассказала, — продолжала Анна, — про нападение, про кому, про врачи́, про Настю… Я… я на колени перед ним встала. Просила, умоляла, чтобы помог… хоть чем-то. Он молчал, смотрел сверху вниз, как будто решал — стоит ли вообще тратить на нас даже слова.

Ярославцев всё это время молчал, не двигаясь, но мышцы на его лице напряжённо застыли. Руки он сцепил в замок, сжав так крепко, что побелели костяшки пальцев.

— Он тебя послал?

— Нет… — ответила мать, и теперь её голос был почти сдавленным. — Он дал денег. Много. Покрыл часть расходов на лечение… А потом уехал, даже не попрощавшись. Я думала, что на этом всё. Но через несколько дней… — голос сорвался, — Аля… он хочет забрать Настю.

— Что? — выдохнула Альбина, Дима изумленно поднял голову, тревожно глянув на женщину.

— Он…. Он сейчас хочет восстановить отцовство Артура и забрать Настю под свою опеку. Артур далеко, в Штатах…. Настя ему не нужна, но Ярослав решил ее забрать….

— Повезло девочке, — пожала Альбина плечами.

— Нет! Ты не понимаешь! Аля. Он сразу дал понять, что после того, как опеку отдадут ему, ни я, ни Эльвира, если она в себя придет, больше Настю не увидим.

— Хорошее решение, — Альбина даже огрызнулась машинально.

— Аля!!! — крик матери был не просто голосом — это был вой. Настоящий, дикий, как у раненой волчицы, у которой отнимают последнего детёныша. — У меня, кроме неё, никого нет! Эля… она умирает. Ты… ты больше не моя. А Настя — единственное, ради чего я ещё жива!

Альбина вздохнула. Не от жалости. От пресыщенности, от усталости, от многолетнего эмоционального выгорания. Её голос был холоден, как лёд.

— Закономерный результат твоей жизни, Анна, — произнесла она, не поднимая глаз. — Если ради одной дочери ты с лёгкостью бросаешь вторую под паровоз, то не стоит удивляться, что рано или поздно ты останешься одна. Это… банальная арифметика.

На другом конце снова повисла тишина. Тяжёлая, сдавленная, полная рыданий и хриплого дыхания. А потом — почти шёпотом:

— Аля… что мне сделать, чтобы ты… хоть немного меня простила?

Альбина усмехнулась, горько, безрадостно. Она даже не потрудилась задуматься над ответом — он был готов годами.

— Ничего, — сказала она, и в этом слове было всё. — Ничего, Анна. Живи с результатами своих решений. Это называется ответственность. Запомни наконец это слово, усвой его — пусть будет последним, чему ты научишься на седьмом десятке. Ярослав заберёт Элькиного шпи́здрика — и всё. А ты останешься одна. Будешь коротать вечера за вязанием и уходом за тыквой в своей облезлой кухне, где пахнет лекарствами и заплесневелыми обидами. Смирись.

Рыдания, вспыхнувшие в трубке, заглушили её последние слова. Анна уже не пыталась сдерживаться — просто плакала, громко, без слов, как плачут тогда, когда надеяться больше не на что.

Альбина поморщилась, потёрла виски, чувствуя, как боль снова давит в черепе, словно изнутри.

— Аля… — голос матери вдруг прозвучал снова, хриплый, едва слышный. — Настя… она его совсем не знает. Он ей чужой. И она ему не нужна. Я не знаю, зачем он это делает… Он увезёт её. За границу. Навсегда. Аля, помоги. Богом прошу.

Альбина медленно подняла голову, её глаза были пустыми, но в них вспыхивал гнев, опасный и почти первобытный.

— Анна, — выдохнула она медленно, с нажимом на каждое слово, — ты сейчас всерьёз предлагаешь мне схлестнуться с Ярославом? Лично. Лоб в лоб. Рискнуть своим бизнесом, репутацией, контактами, своей жизнью, в конце концов — ради чего?

Она сделала короткую паузу, наклонившись чуть ближе к столу, будто подчеркивая серьёзность момента.

— Ради тебя? Ради Эльвиры, которая сделала всё, чтобы уничтожить меня и мою жизнь? Ради… — она осеклась, почти презрительно усмехнувшись. — Ради кого? Приведи мне хоть одну причину, по которой я должна это сделать.

Она устало закрыла глаза, прислушиваясь к шуму дождя и ветра за окном.

— Нет, Анна, живи с тем, что создала сама, — резюмировала устало. — Научись принимать решения, борись, если надо сама. Я не стану влезать в войну с Миитой из-за бляденыша моей сестрички, тем более, что подальше от тебя и Эльки ей будет далеко не плохо….

— Аля…. Настенька потеряла мать, сейчас она и меня потеряет…. Ярослав холоден, она будет совсем одна…

— Ничего, привыкнет, — пожала плечами женщина. — Все, Анна, твое время вышло, исповедь рыдающей мамани я услышала, свой долг отработала, до созвона через пол года. Пакуй чемоданы Элькиному отродью и всего хорошего.

С этими словами она нажала отбой. Долго смотрела на телефон в своих руках, а потом в криком ярости швырнула его на стол, вскакивая с места и закрывая одной рукой лицо.

5

Дмитрий молча смотрел на Альбину, не говоря ни слова. Его красивое лицо было угрюмым и замкнутым. Как всегда, он машинально водил пальцем по губам, глядя на ходящую из стороны в сторону женщину.

— Так все и оставишь? — наконец, поинтересовался он.

— Ты все знал, да? — круто обернулась она от окна и ее серые глаза потемнели от гнева. — Ты знал, что Эльвира родила? Знал, что ребенок от Артура?