Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя
Я ощущаю себя так, будто по-настоящему мой День рождения наступил только сейчас.
И у меня немного подкашиваются ноги, когда выхожу на улицу и медленно иду по мокрой мостовой, одной рукой прижимая трогательные хлопковые головки от порывов ветра. Несколько кварталов просто наобум — куда глаза глядят, чтобы насладиться каждой минутой.
И только немного взяв себя в руки, ныряю в первое же попавшееся кафе, сажусь за стол и пока жду чай и круассан, пишу Шершню.
Я: Спасибо. За этот день. За подарок и за букет.
Я буквально бью себя по рукам, чтобы не вставлять дурацкие розовые сердечки после каждого слова. Потому ощущаю себя именно так — до ужаса ванильной, счастливой.
Понятой.
Как будто меня, наконец, увидели. А увидев — взяли за руку и подвели к зеркалу, чтобы я тоже впервые смело посмотрела на собственное отражение.
Hornet: Не смог сдержаться, Хани.
Hornet: Извиняться за то, что нарушил правила, не буду — оно, блядь, того стоило!))
Я: В 18.00, место ты знаешь. Приходи, Шершень.
К черту. Мы ведь можем познакомиться?
Он читает снова почти сразу, но держит паузу.
Долго — я успеваю выпить половину кофе, испачкаться в вишневую начинку из круассана и накрутить себя на тему «Ну и на хрена ты это сказала?!»
Но он все-таки пишет.
Hornet: Я не думаю, что это хорошая идея, Хани.
Я: Ты теперь снова на месяц пропадешь?
Hornet: Нет, не пропаду.
Я: А звучит как «Ты все испортила»)))))
Я: Ладно, забудь.
Я: Прости. Это просто эмоции. Я иногда веду се…
Закончить предложение не успеваю, потому что на экране всплывает входящий вызов в инсте.
От него. От Шершня. И судя по тому, что он висит без намека исчезнуть через секунду а ля «случайно ткнул не в ту иконку», на этот раз он не просто хочет маякнуть.
Я медлю, держа палец над кнопкой ответа.
Почему-то адски страшно, хотя когда я приглашала его присоединиться к нам вечером — у меня даже ничего не ёкнуло. А сейчас — привет паника в полный рост.
Но все равно отвечаю.
Мысленно считаю до трех, почему-то думая, что морально готова услышать слишком взрослый мужской голос или даже… я просто не знаю, что.
— Привет… Би.
Нет, он не взрослый.
Он простуженный.
И в это мгновение я понимаю — я чувствую это тем местом, на котором сижу и которое нервно ерзает на стуле — все это время я знала, что это — Дубровский. Я как будто это чувствовала.
Потому что высокий. Потому что именно с такими плечами, потому что все это было про него: и язвительность, и сарказм, и большой черный мотоцикл, и то, как он ушел от ответа про свои татуировки.
А я призналась ему в любви. Господи.
Ты поэтому стал таким добрым, Дубровский? Перестал так ядовито язвить? Попросил прощения и даже попытался загладить вину, сводив меня на свидание, чтобы хотя бы задним числом отмыть наш с тобой секс?
— Привет, Дубровский.
— Прости за клоунаду.
— Прощаю.
— Не знал, как еще к тебе подступиться.
— Я так и поняла.
— Ты теперь меня заблокируешь вообще везде? — Слышу простуженный смешок в его голосе. Без иронии, скорее даже с нотками смирения.
— Нет и не планировала.
У меня шок. Легкий и даже без тахикардии, но я чувствую покалывание в кончиках пальцев.
— Цветы очень красивые, Дубровский.
— «Слава», может быть?
— Боюсь, что могу случайно назвать тебя так… на работе.
— Вот и со мной та же херня, — вздыхает, явно намекая на то его «Би» на конференции.
— Прости, я… наверное… не смогу тебя… — Язык становится реально деревянным. — Тут мои коллеги. То есть… наши.
— Все нормально, Би. Я поэтому и сказал про плохую идею. — Пауза. — Но, может… я заберу тебя когда все закончится? Если ты не занята. И не очень устанешь. Или… любая другая причина для твоего «нет».
Я с трудом верю, что этот спокойный парень на том конце связи и тот бешеный зверь, который буквально впервые обкатал мою «Медузу» — одно и то же лицо.
«Заберешь — и что?» — мысленно спрашиваю его, но вслух ничего такого спросить не решаюсь. Не хочу показаться смешной и нелепой, наткнувшись на его фирменную иронию в стила «да у меня ничего такого и близко в голове не было!»
Он вообще-то занят.
Хотя Шершень говорил, что свободен, но это было еще осенью, а Дубровского я видела с той красивой брюнеткой накануне Нового года. Возможно, он был свободен потому что у них, как бывает у любой парочки, случился какой-то разлад, а потом они традиционно снова сошлись? После Нового года я уже развесила в нашем общении красные флажки и больше мы к теме его личной жизни не возвращались.
Я выталкиваю эту мысль из головы, только теперь соображая что пауза затянулась, я до сих пор не ответила на его вопрос, а Шершень продолжает терпеливо ждать.
— Вряд ли это… хорошая идея, — говорю через силу, как будто внутри моего горла маленькая мельничка из острых лезвий, и слова проскакивают наружу целыми только чудом.
Я не хочу говорить, что устану и что мероприятие может закончиться поздно, потому что не хочу ему врать. Дело совсем не в этом.
— Я помню, что ты занята, — на этот раз он все-таки слегка ироничен, как бы намекая, что как раз это и имел ввиду, когда говорил о других причинах для моего «нет». Я прикрываю рот ладонью, чтобы не ляпнуть, что мы научились понимать друг друга с полуслова. — И знаешь что? Мне похуй.
Я поднимаю голову и вижу свое отражение в гладкой панели напротив. Она не зеркальная, скрадывает черты и цвет лица, хотя я и без подтверждения чувствую, что покраснела. Но главное — я абсолютно точно вижу там прикушенную улыбку. Которую хочу сдержать, но не могу.
— Ты в своей любимой самодовольной стихии, Шершень, — все-таки выдавливаю из себя реакцию на его откровенное признание.
— А ты только что дала мне «зеленый» свет, Би.
От того, как он произносит мое прозвище, мягко тянет живот.
— Мы вообще-то коллеги, Владислав Павлович, — не могу придумать ничего, кроме этого дурацкой шутки.
— Если причина только в этом — я завтра уволюсь, Би.
— Японцы будут счастливы.
— Еще бы — я же повезу к ним охуенно красивую девочку.
— Разогнался, — смеюсь, блин. Да, просто смеюсь, потому что это так в нашем духе — обмениваться полу-шутками и приглушенными намеками.
И это его «девочка» почему-то совсем не режет, а как будто стирает «плюс пять лет в мою пользу».
— Я люблю гонять, Би, ты ведь уже в курсе, — он подхватывает и тоже хрипло смеется.
— А сейчас у тебя ломка, потому что до открытия мотосезона еще минимум пара месяцев?
— Кто-то углубился в вопрос, Би? Да, ломает страшно.
Я должна бы чувствовать стыд за то, что вот так легко добровольно спалилась, что читала про мотоциклы, байкеров, смотрела видео про его здоровенный черный, похожий на адского зверя байк. Фактически призналась, что интересовалась им не только как безликим участником нашего виртуального книжного клуба.
Моя мысль не успевает залететь дальше, потому что я слышу в динамике гудок параллельного вызова. На секунду убираю телефон от уха, вижу имя «Потрошитель» на экране. Делаю вдох.
Сбрасываю, на секунду прикрываю глаза и снова возвращаюсь к Дубровскому.
— Шершень, прости, я сейчас… уже должна идти.
— Конечно. Наряжайся для своего лучшего в жизни вечера.
— Я пойду в «конверсах», — нарочно подчеркнуто фыркаю. — Решила последовать очень умному совету своего приятеля по книжному клубу.
— Отличный выбор, Би, сам их люблю, — он отзеркаливает с такой же легкостью в ответ. Хотя на мгновение мне кажется, что я слышу разочарованный вдох, но уверенности в том, что это не плод моего воображения, нет.
— Я верну тебе деньги за…
— Стоп, Би, — он так категорично перебивает, что мой рот автоматически послушно закрывается. — Можешь не соглашаться на свидание, можешь раздумывать, стоит ли нам и дальше общаться, можешь сама придумать удобный тебе формат, Би, но, блядь, по яйцам моим не топчись, хорошо?
