Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя

Я веду головой, вздрагивая не столько от самого телесного контакта, а от нахлынувших воспоминаний. Слышу Сашкино хрипловатое: «Черт, Пчелка, прости…».

— Все хорошо, — улыбаюсь, но все-таки увеличивая расстояние между нами до шага. Это совсем немного для обычных людей, но для нас — почти целая пропасть. — Я эту пчелу не сниму до старости.

— Снимешь, Пчелка, — его губы улыбаются, но карие глаза остаются все такими же грустно-уставшими. — Как только у тебя появится более важное украшение.

И мы оба, конечно, знаем, о чем все эти метафоры.

Мое место за столом между Аминой и Наташей. Нам приносят меню, но я заранее согласовала сет из трех основных блюд: рибай средней прожарки с соусом на красном вине и трюфельной пастой, медальоны из телятины с карамелизированным луком, и стриплойн с кукурузным кремом и перечным соусом. В качестве гарниров — картофельный гратен, брокколи в панко и обжаренные шампиньоны. Вино — Пино Нуар, а ещё крафтовый сидр и ледяная вода с лаймом и огурцом.

Официант, молодой парень с вытатуированным на предплечье быком — видимо, местный маскот — ловко разливает Пино Нуар по бокалам, начиная с меня. Аромат вина, чуть терпкий, с ягодными нотками, приятно щекочет ноздри.

— Именинница, первый тост за тебя! — Амина поднимает бокал, ее глаза светятся от восторга. — За то, чтобы ты была такой же яркой и смелой как сегодня! Чтобы все «может быть» остались в прошлом, а впереди — только то, что делает тебя счастливой. И пусть все мужики… кхм, пусть все пчелы летят на правильный мед!

Последнюю фразу она произносит тише, с хитрым прищуром глядя на меня поверх бокала, и я не могу сдержать улыбку, чувствуя, как слегка краснеют щеки. О том, что у меня роман с Резником (до сих пор или уже в прошлом — я пока не решила), на работе точно не знают. Мне хочется в это верить, хотя я всегда оставляю шанс на разные случайные стечения обстоятельств. Насчет Дубровского — мне кажется если бы Амина услышала какие-то такие грязные сплетни, она бы точно дала мне знать.

Сашка, сидящий напротив, едва заметно дергает уголком рта — всегда так делает, когда раздражается. Хотя для всех остальных он выглядит таким же вежливо-внимательным, слушающим. И даже первым поднимает бокал, чтобы присоединиться к пожеланиям.

— Присоединяюсь! — Наташа с энтузиазмом чокается сначала со мной, потом — с Аминой. — Майка у нас не просто правильный мед, а самый вкусный! А сегодня еще и какой-то особенный.

Я еле держусь, чтобы прямо сейчас не задрать рукав пиджака и не сунуть им под нос свою красоту на предплечье. Решила, что делать из этого шоу не буду, а когда появится повод ускользнуть из-за стола на пару минут — обязательно похвастаюсь Натке первой. Она точно не осудит, хотя я с трудом припоминаю, чтобы мы когда-то обсуждали тему татуировок.

Первым приносят закуски — легкий салат с прошутто и грушей, тартар из говядины и брускетты с вялеными томатами. Разговоры становятся громче, смех чаще прерывает фразы. Амина рассказывает какую-то забавную историю с работы, Наташа громко делится успехами Кати в новой развивашке, Костя сдержанно ей поддакивает. Сашка больше слушает, иногда вставляя короткие реплики, его взгляд то и дело останавливается на мне, на кулоне, и в эти моменты я чувствую знакомый укол под ребрами — смесь нежности и какой-то застарелой боли.

«Как только у тебя появится более важное украшение…» — эхом отзываются его слова. Я стараюсь отогнать их, сосредоточиться на друзьях, на вкусе еды, на ощущении праздника, который я сама себе устроила. Впервые за долгое время этот праздник ощущается не обязанностью, а искренней радостью.

Костя, немного смущаясь общего внимания, бормочет: «Счастья, здоровья, Майя», и отпивает вина. Вадим и Настя, мои коллеги, тоже присоединяются к поздравлениям, желая карьерных взлетов и «чтобы от меня все отскакивало». Стандартный набор, но искренний.

Чуть позже, когда выдается свободная минутка, проверяю телефон.

Просто рефлекторно, потому что ни капли не сомневаюсь — Дубровский будет ждать, пока я сама его наберу Не знаю почему я так в этом уверена. После того дня — наконец-то я могу вспоминать о случившемся без боли — я должна бы шарахаться от него как от чумы. Но не могу, потому что мой внимательный, интересный и язвительный собеседник вдруг оказался частью человека, про которого я бы еще вчера сказала, что он придурок.

От Славы ничего нет.

Зато висит пара сообщений от Резника. Я секунду медлю, раздумывая, стоит ли читать. Прихожу к выводу, что раз у него не нашлось для меня времени раньше, то лучше бы вообще ничего не писал.

Убираю телефон в карман и переключаюсь на разговор за столом.

Примерно через полчаса, когда Натка выбирается из-за стола и делает мне выразительный «знак» глазами. Я иду за ней, мы закрываемся внутри и подруга сразу выразительно на меня смотрит.

— Ну-ка рассказывай, что случилось? — в шутку грозит мне кулаком, намекая, что я уже и так заслужила. — Ты вся светишься, Майка. Просто как гирлянда!

До того, как успеваю ответить, показывает пальцем на подаренный Сашкой кулон.

С небольшим опозданием доходит, что именно она имеет ввиду.

— Это просто подарок, — сжимаю пчелу в кулаке, наслаждаясь ее весу и теплоте, как будто она со мной целую жизнь. — Мы просто друзья, Натка.

— Угу, только Григорьев с тебя глаз не сводит и ревнует даже к гипотетическим будущим мужикам. — Она делает лицо «ну это же очевидно!». — Май, слушай… Если вы решите снова… ну… попробовать — ноль процентов осуждения и сто процентов понимания. Честное слово.

Я зачем-то киваю, хотя вопрос о нас с с Сашкой даже не стоит на повестке дня.

Вместо этого задираю рукав пиджака и хвастаюсь своим чернильным пауком.

Натка замирает, удивленно открывает рот. Я подталкиваю руку, давая понять, что можно посмотреть ближе. Она аккуратно берет меня за запястье, вертит, смотрит ближе.

— Это просто офигеть какая красота! — выдает первую внятную реплику после моего «каминг-аута». Смотрит блестящими от восторга глазами в которых ни намека на отвращение или непонимание, или брезгливость. — Майка, ты просто…

— Что? — рискую переспросить, потому что она смотрит слишком пристально, на этот раз — уже мне в лицо.

— У тебя точно кто-то есть, — выносит вердикт. — Знаешь, когда я вот такие щеки у тебя видела? Когда тебе Григорьев в любви признался!

— Это было в прошлом тысячелетии.

— Ладно, — она понимает, что говорить о бОльшем я пока точно не готова. — Продолжай хранить свои секреты, но имей ввиду — у тебя на лбу все написано, Майка. И знаешь, даже если у тебя там очередной роман в путешествиях с датчанином или шведом, или чертом лысым — я определенно говорю, что он классный парень, раз смог вытащить из тебя вот эти красные щеки!

Я поддаюсь порыву, крепко ее обнимаю, хочу сказать, что для полного катарсиса сегодняшнего дня мне как раз не хватало ее слов, но в дверь раздается настойчивый стук.

— Майя? Кажется, тебе лучше поскорее вернуться в зал, — раздается с обратной стороны голос Амины.

Я сразу узнаю нотки волнения в ее голосе. Хотя правильнее было бы назвать это паникой.

Мы с Наткой переглядываемся. Только что ее взгляд был полон восторга от моей татуировки, а теперь в нем мелькает настороженность.

— Что случилось? — спрашиваю, открывая дверь.

— Там… какая-то женщина. — Амина не договаривает, но ее голос звучит так, словно она пытается удержать что-то очень неприятное в замкнутом пространстве. — Ищет тебя. Я не уверена, но, кажется, это твоя подруга.

«Подруга»? Кто может прийти и искать меня с таким накалом страстей, что даже невозмутимая Амина начинает паниковать? Вариант один и он слишком очевидный, чтобы я даже не пыталась искать другие.

— Юля, — выдыхаю я, и Наташа позади меня мгновенно напрягается.

Амина неуверенно кивает. Лицо у нее при этом такое, что я буквально пятой точкой чувствую — она явно не сказала мне всей правды. Деликатничает? Или благородно пытается подарить мне еще пару минут?