Глянцевая женщина - Павленко Людмила Георгиевна

— А разве вы не понимаете? Это конец диктатуры нашей дражайшей руководительницы. Все тайное непременно становится явным. Она нас долго сталкивала лбами. Как в Древнем Риме, у правителей которого был на вооружении девиз «Разделяй и властвуй».

— Когда же на смену этому придет другой — «Соединяй и здравствуй»? — вздохнул подошедший к ним Аристархов.

Приблизились и Паредин с Игнатовым.

— А вы нам по-прежнему ничего не хотите сказать? — спросил журналист у Аркадия Серафимовича.

— Да, по-моему, все в скором времени разъяснится и без моих комментариев, — проговорил загадочно завтруппой.

В этот момент в театр вошла Мира Степановна — до шофера она не смогла дозвониться, пришлось вызвать такси, — что и привело к задержке.

— О-о, — протянула она, оглядывая собравшихся, — да здесь уже почти вся труппа. Не спится вам? Пришли полюбопытствовать, насладиться скандалом в семье вашего руководителя? Ну-ну. А милиция здесь зачем? У нас что — новое убийство?

— Пока что нет, Мира Степановна, — ответил ей Иван Максимович, — но театр у нас на особом контроле, как сами понимаете. Обязаны отреагировать.

— Вы знаете, — с удивительным самообладанием заговорила главный режиссер, — я полагаю, что вас вызвали совершенно напрасно. Последние события негативно отразились на психике Захара Ильича. Он стал пить. Актеры — народ чрезмерно эмоциональный. Его можно понять — убили двух его партнерш. Он ведь с ними играл почти во всех спектаклях. Вот нервы и не выдержали. Так что спасибо вам огромное — я сама справлюсь. И попрошу всех разойтись! — гаркнула она так, что вздрогнул даже следователь. — Тут вам не цирк, не бесплатное представление. Во-он!

Вверху загрохотали кулаками в дверь.

— Мирка! Старая сволочь! Ты меня обманула! — донесся сверху вопль Чулкова.

— Да уходите же вы все! — прокричала Мира Степановна.

Но никто даже с места не двинулся. А в дверь продолжали колотить. На этот раз, похоже, стулом, а не кулаками — удары были редкие и тяжелые.

Мира Степановна проворно взбежала по ступенькам и своим собственным ключом открыла дверь.

— Ты что? Ты что? — послышался ее голос.

В ту же секунду все увидели, как она метнулась от кабинета в сторону и побежала к лестнице, ведущей наверх. За ней, с обломком стула в руках, гнался всклокоченный Захар Ильич.

— Стойте, Мира Степановна! — закричал Кривец и бросился за ними.

Но Мира Степановна, ничего не соображая, продолжала бежать. Захар Ильич нагнал ее на пятом этаже, притиснул к перилам лестницы и завопил:

— Не подходи! Иначе сброшу ее вниз!

Кривец застыл на полпути, все, кто бежал за ним, остановились. И воцарилась полная тишина.

— Вот так-то лучше, — проговорил запыхавшийся Чулков.

— Захар, ты что?

Голос Миры Степановны был совершенно не похож на прежний. В нем появились жалкие, просительные нотки.

— Да я-то ничего, — издевательским тоном ответил ей супруг, — это вы, дорогая, сдается мне, слегка перемудрили. Вы обещали мне народного, а сами даже документы на меня не отослали.

— Вранье! — воскликнула Мира Степановна. — Не верь этим ублюдкам! Ты — народный! Пришло из Москвы твое звание! И белый «мерседес» уже купили спонсоры. Пойдем, посмотришь на него!

— Ты лучше покажи мне свидетельство о присвоении мне звания.

А… оно дома. Я отнесла его домой и хорошенько спрятала, чтоб ты до дня чествования не увидел, а то не будет непосредственной реакции. Оно в книжном шкафу, на верхней полке, за Станиславским…

— За Станиславским у меня чекушка водки спрятана. Не вертись, как змея, и не ври.

— Захар, Захар, веди себя прилично, на нас же люди смотрят.

— Пусть! Пусть все знают, какой я дурак.

— А если я им кое-что еще скажу? — пошла ва-банк Мира Степановна. — Пусть уж все о тебе знают, а?

— Они и так все знают, дура. Да неужели ты не поняла, что нам звонил и шантажировал Пашка Козлов? Назначил мне свидание в кафе, а подойти не осмелился — кишка тонка. Что, Пашка, — крикнул вниз Козлову Захар Ильич, — ты думал, я тебя по голосу-то не узнал? Ты хреновый артист, понял?

— Тихо, тихо, Захар, умоляю тебя! — залепетала испуганно Мира Степановна.

— Ты же сама хотела обнародовать мои деяния! Чего ж теперь-то испугалась? Ведь не ты убивала, а я.

— Захар! — буквально завизжала Мира Степановна.

— Да они знают все! Давно! Не зря же следователь прикатил сюда. Ведь знаешь, Иван Максимович?

— Знаю, — кивнул Кривец.

— Тебе только моего признания не хватало? Вот тебе признание — я убил. Я не хотел Тучкову убивать. Но она стала изгаляться, дразнить меня — мне, мол, присвоят звание народной, а тебе — нет. Сам не знаю, как сбросил ее. Опомнился — и деру. Думал — никто меня не видел. Я ж на сбор труппы не пришел — в запое был. Но оказалось, что Тучкова, которую я вызвал сюда, наверх, для разговора, поделилась с подружкой, с Пуниной. На репетиции мне передали записку от нее…

— Не от нее, а от меня, — сказал вдруг громко Аристархов. — Пунина сама бы не решилась, струсила. Так что я две записки написал. Ей — якобы от вас, а вам — как будто от нее.

— Зачем?

— Затем, что я вас тоже видел. А доказать не мог. Понял, что Пунина все знала, — они шептались перед этим с Тучковой. И Козлов их подслушивал. Так что он тоже знал. И даже успел вас с лестницы увидеть — так я думаю.

— Отстаньте от меня! — вскричал Козлов.

— А чего же вы оба хотели? Ну Козлов — тот понятно. Он скорее всего, как и Пунина, потребовал бы денег. Она сто тысяч долларов с меня содрать хотела — ну не дура ли? Вот так и полетела вверх тормашками! А ты, наш херувим, чего хотел?

— Чтобы вы убрались из Зарубинска! — прокричал Аристархов с неожиданной злостью.

Чулков вдруг истерически захохотал. Мира Степановна рванулась было, воспользовавшись тем, что он слегка ослабил хватку, но он успел отреагировать, вскричав:

— Куда ты, милая?! Ты думаешь — теперь я отпущу тебя? Мне ведь теперь семь бед — один ответ. Да если бы не ты, я бы остался нормальным человеком. Ты меня совратила, заманила посулами да обещаниями и всю жизнь мне врала.

— А ты знал, что я вру тебе! — разозлилась вдруг Мира Степановна. — Знал — и терпел. Потому что удобно устроился. Не ремонтом квартир занимаешься, а на сцене играешь, зрители смотрят на тебя как на какую-то персону. На работу шофер тебя возит, дом — полная чаша, отдыхать по югам да по заграницам привык! Маляру-штукатуру такое не снилось…

Она не успела закончить свою обличительную речь. Ее последний крик был заглушен воплем собравшихся. Сверху на тело своей дражайшей половины смотрел ее убийца.

— Прости, — сказал он, когда крики стихли, — и вы простите, люди добрые.

И с этими словами прыгнул вниз.

— Вот, возьмите, — протянул Аристархов следователю портативный магнитофон, — здесь запись разговора между Чулковым и Пуниной.

Иван Максимович разговаривал с Аристарховым в кабинете директора театра. Кроме них, здесь больше никого не было. Кривец включил магнитофон. Как видно, Аристархов прослушал запись и поставил ее на начало. Голос Пуниной произнес:

— Зачем ты меня вызвал сюда?

— Я?! — В голосе Чулкова послышалось искреннее удивление. — Я думал, ты сама этого хочешь.

— Может быть, и хочу. — Пунина помолчала. — Ты зачем это сделал? — заговорила она снова с дрожью в голосе. — Ты что — с ума сошел?

— Ты о чем это?

— Хватит кривляться! Я все знаю!

— Что ты знаешь?!

— А то, что ты назначил Верке здесь свидание. Она мне все сказала.

— Ну и что это значит?

— А то, что это ты ее убил!

— Докажи.

— Докажу, не волнуйся.

— Ты меня видела здесь с ней?

— Может, и видела.

— Так видела или же нет?

— Конечно, видела! И ты заплатишь мне за это!

— Это каким же образом?

— Таким, как платят все преступники, если боятся отвечать перед законом.