Глянцевая женщина - Павленко Людмила Георгиевна

Людмила Павленко

Глянцевая женщина

Глянцевая женщина

Елена Ивановна была прекрасна. И это было удивительно. Кронин представить не мог, что он встретит женщину такой редкой красоты. «Ей не меньше пятидесяти, — думал он, — а поди ж ты — я ею любуюсь!» Как оказалось, можно любоваться женщиной пожилого возраста! Он испытал восторг и трепет. До сей поры он делил женщин на две категории — старых и молодых. Молодые давали простор его эротическим фантазиям, старые в большинстве своем были занудами и вызывали желание поскорее пройти мимо них, чтобы не зацепили каким-нибудь нравоучением. Но эта женщина была особенной. Даже мысли не возникало, что она может читать мораль молодому человеку, делать ему замечания и учить жить. Нет, она была выше этого. Да ей и надобности не было учить — она сама была примером. Достаточно было взглянуть на ее горделивую осанку, тонкую талию, огромные, глубоко посаженные глаза, чтобы почувствовать, что за ее чуть отрешенным взглядом кроется не наигранная, а подлинная мудрость и еще нечто — почти мистическое понимание и осознание таинств этого мира. Она несла свой возраст, как королева шлейф, поддерживаемый юными пажами. Ее пажом хотелось быть, чтоб поддержать хотя бы краешек ее платья, приблизиться к ней хоть на мгновение — тогда, быть может, ее аура накроет и тебя, точно незримым покровом, и подарит частицу ее мудрости, тайного знания.

Говорили, что Елена Ивановна переиграла на сцене и в кино всех королев и всех цариц, известных из истории. Она была и Клеопатрой, и Медеей, и Марией Стюарт, и Елизаветой, и Екатериной Великой.

Она предстала перед ним в атласном длинном стеганом халате и протянула руку в перстнях:

— Елена Ивановна Гринева, к вашим услугам.

Он слегка пожал руку, не посмев поднести ее к губам — она скорее всего этого не одобрила бы. Будучи величественной, как королева, Елена Ивановна тем не менее здесь, у себя в квартире, в королеву не играла. Держалась просто, но как-то слишком строго, отстраненно, даже холодновато, не пытаясь понравиться, произвести впечатление.

— Итак, чем я могу быть вам полезна? — спросила она, проведя гостя в комнату и пригласив сесть в мягкое, удобное, с высокой спинкой кресло. Сама она устроилась напротив, положив на стоявший между ними журнальный столик свои ухоженные и украшенные перстнями руки. Кронин, прежде чем приступить к разговору, окинул взглядом комнату. Здесь было все так необычно. Помимо мебели — кресел со столиком, тахты, серванта, книжного шкафа, гардероба, — имелось еще множество полочек на стенах. На них стояли удивительные вещи: старинные штофчики и пузырьки, резные фигурки людей и зверушек, лупа с черной пластмассовой ручкой, миниатюрные весы с подвесными чашечками и крохотными гирьками, реторты и колбы для химических опытов, разных размеров шкатулочки и вазочки. Пол устилали толстые ковры. А в холле следователя по особо важным делам поразил огромный портрет хозяйки, написанный маслом. Она была там изображена в длинном воздушном одеянии и с уложенными на манер греческого гребня волосами.

— В вашем доме произошло убийство, — начал он.

Елена Ивановна кивнула в знак того, что ей это известно.

— Вы знали убитую?

— Плохо. Все-таки это не наш подъезд. Но мы здоровались. Несколько раз даже о чем-то говорили. Уж не помню, о чем. О пустяках каких-то. У Шиманских есть дочь — девочка лет десяти, которая гуляет обычно во дворе на детской площадке. А я люблю там на скамейке посидеть. Ну и вот… Когда мать подходила к девочке, мы перекидывались несколькими фразами. И только. Вряд ли вам помогут эти сведения.

— А с кем гуляла девочка?

— Когда была поменьше, с ней обычно возилась сестра убитой. Меня это всегда так умиляло. Эта Валентина — сестра — сама тогда еще училась в школе, в старших классах, но неизменно приходила сюда отвести в детский сад ребенка, вечером приводила обратно. Очень заботливая девушка.

— А она что же — не здесь живет?

— Нет, они с матерью живут в другом каком-то месте. Не знаю где. Неподалеку, кажется. Простите, Виктор Петрович… Я правильно называю ваше имя?

— Правильно. Виктор Петрович Кронин.

— Я переспрашиваю, потому что домофон искажает звук — что-то там постоянно жужжит, трещит…

— А вы мне сразу же открыли дверь. Так и поверили, что это следователь? Вдруг бы я оказался грабителем?

— Я знала, что совершено убийство, — мне позвонила Зинаида Николаевна из того же подъезда, из тридцать восьмой квартиры. Стало быть, я была подготовлена.

— А почему же она мне-то не открыла дверь? Я думал, что и в этой квартире нет никого.

— Боится. Она вообще из дома не выходит. Всех боится. Виктор Петрович, — Елена Ивановна помолчала, глядя в глаза молодому человеку, — скажите, вы ведь сын Кронина Петра Григорьевича, генерала МВД?

— Так точно. Папа говорил, что вы знакомы. Он мне много о вас рассказывал. Но я не ожидал, что вы такая… Почему вы оставили сцену? Вы бы могли еще играть и играть…

— О, это долгая история. И это было так давно. Я поняла вдруг, что не люблю, когда публика на меня глазеет. Это немного унизительно. У них какой-то зоологический интерес к актерам, точно к зверушкам в зоопарке. Не знаю, почему я вообще пошла в актрисы. В детстве я была очень застенчивой и страдала от этого. Чтобы преодолеть эту застенчивость, наверное, и поступила в театральное. Мне так нравились яркие, смелые люди. Очень хотелось быть такой же. Чтобы все любовались тобой, восхищались. Да, хотелось быть в центре внимания. Может, мне не хватало любви? Я росла очень слабенькой девочкой. Любила солнце, ласку и тепло. Вот и хотелось, чтобы все меня любили. Весь мир!

Елена Ивановна как-то смущенно улыбнулась и тотчас же преобразилась — стала такой уютной и домашней, чем-то неуловимо похожей на маму Виктора Петровича.

— Но вы хорошая актриса! — Теперь он в этом был уверен, хотя и не помнил ее по сцене. В тот период, когда Елена Ивановна была активно занята в репертуаре, Виктор Петрович был еще подростком и посещал театр крайне редко.

— Парадокс нашей жизни, — опять улыбнулась она, — кто хочет, тот не может, а кто может, тот не очень-то хочет. Так ведь во всем. Человеку становится неинтересно заниматься тем делом, которое он освоил в совершенстве.

— А чем вы занимаетесь теперь?

— Мемуары пишу, — рассмеялась она, — однако почему мы говорим обо мне, а не о… деле?

Она не сказала: об убийстве, из чего следователь сделал вывод, что пожилая дама не любит страшилок и предпочитает не думать о вещах неприятных.

— Вы ведь сказали, что ничем не можете помочь, — вздохнул он и захлопнул папку с бумагами, где делал свои заметки по ходу беседы.

— Не могу, разумеется, потому что я ничего еще не знаю об этом деле. Зинаида Николаевна была так перепугана, когда мне позвонила, что толком ничего не рассказала — только то, что хотела спуститься вниз за газетами, увидела, что дверь соседей приоткрыта, позвала Алину, хозяйку, та не ответила. Тогда Зинаида Николаевна заглянула в приоткрытую дверь и увидела бедную женщину. Позвонила в милицию, затем — мне. Вот и все. Она так ахала и охала, так причитала и стонала, зубы ее так клацали от страха, что разобрать что-либо в этом несвязном бормотании было невероятно проблематично. Я было собралась пойти на место преступления, но тут увидела в окно милицейские машины. Вы так быстро приехали, что я сочла для себя неудобным путаться под ногами у сыщиков. Таким образом, я располагаю минимумом информации, поэтому и не могу ничем помочь.

Следователя позабавили слова бывшей актрисы. Выходило так, что если бы она владела информацией, то помогла бы им найти убийцу.

— Расскажите, пожалуйста, что вы увидели, когда приехали на вызов, — деловито осведомилась дама.

Виктор Петрович едва мог сдержать улыбку. Однако не в его правилах было отпугивать свидетелей. И он принялся не торопясь, обстоятельно излагать. Кто знает, может быть, расположив к себе Елену Ивановну, он поможет тем самым ей вспомнить еще какие-то детали, проливающие свет на трагическое происшествие.