Шипы в сердце. Том первый (СИ) - Субботина Айя

Он моментально чувствует.

— Все хорошо, Барби?

Я хочу сказать, что никаких, блядь, проблем, не считая того, что для некоторых он просто главное блюдо сегодняшнего фуршета. Но вовремя прикусываю язык, вспоминая свое обещание.

Никакой ревности, Крис. Никаких прав собственности. Ты просто транзитный пассажир.

Мы находится здесь от силы десять минут, а у меня уже в глазах рябит от украшений, причесок и пропитанных фальшью улыбок. И взглядов, которые я периодически на себе ощущаю — оценивающих, как будто прикидывающих, насколько я вписываюсь в круг. И только Вадим ведет себя совершенно спокойно: обменивается фразочками с кем-то из гостей, кому-то кивает, кому-то коротко жмет руку.

Наверное, моя нервозность начинает слишком фонить, потому что он наклоняется ко мне и говорит:

— Не напрягайся, Барби. Здесь половина пришла по приглашению, а вторая — чтобы потусоваться.

— А третья? — интересуюсь в ответ.

— Купить что-нибудь, чтобы отъебались.

— Например, ты? — поднимаю бровь, слегка оттаивая от его едва заметной, абсолютно точно предназначенной только мне, улыбки.

— Мы, Барби.

— О, так я тоже могу что-то купить? — Осматриваюсь по сторонам. — Прикуплю вон тот зажим на шторе, всю жизнь о таком мечтала.

Он поджимает губы. Всего на секунду, но я неплохо научилась читать его «лицо». Конечно же, только в те моменты, когда он не превращает его в совершенно нечитаемую маску.

Ему весело. Я его смешу. Такое мое предназначение в его жизни.

Мы поднимаемся на второй этаж. Здесь, в основном зале, начинается аукцион. На сцене — ведущий, за ним экран с лотами. Слева небольшой подиум с выставленными заранее работами. Картины. Скульптуры. Один витраж, кажется.

— Ты знаешь правила? — спрашивает Вадим.

— Я только в фильмах видела, — честно признаюсь.

— Ведущий объявляет лот. На экране отображается стартовая цена. — Он объясняет спокойно и четко, без пафоса и без попыток оформить происходящее в обертку «эксклюзивно, за большие деньги и не для всех». — Ты поднимаешь табличку, если хочешь участвовать. Каждый шаг — определенная сумма. Последний, кто держит — победитель.

— Звучит… не страшно.

— Страшно выкупать чей-то бизнес под угрозой потери лицензии. А это просто понты.

Аукцион начинается. Первая картина — абстракция. Кто-то поднимает табличку. Потом еще. Цена растет. Кто-то перебивает. Победа. Аплодисменты. Легкие, приличные, даже немного снисходительные. Без истерии.

Потом скульптура — бронзовая женская фигура. Вадим чуть прищуривается, оглядывает зал и табличку. Кто-то отвечает. Играют втроем. Потом вдвоем. Потом только он.

Побеждает спокойно, без пафоса.

— Зачем она тебе? — шепчу.

— Совершенно незачем, Барби. Это просто ритуал — на таких мероприятиях нужно тратиться или все подумают, что ты на мели.

На сцене меняется третий или четвертый лот — я уже сбилась со счета. В зале периодически звучат вежливые, но скучающие аплодисменты. Кто-то покупает большую инсталляцию из стекла и металла. Вадим поднимает табличку еще один раз, но цену перебивают почти сразу — и он не участвует дальше.

Он даже не расстраивается.

— Зря не взял, — не могу удержать щекочущую язык остроту, — сдал бы на металлолом — неплохо бы заработал.

— Не люблю острые углы, — дергает бровью.

— Боитесь порезаться, Вадим Александрович?

— Нет, просто предпочитаю делать это об твой острый язык.

Вот же самовлюбленная скотина.

Но я все равно улыбаюсь, хоть и закатываю глаза со своим фирменным «о, боже…!»

Потом объявляют техническую паузу. Люди встают, направляются к фуршету. Мы — тоже.

Фуршет выглядит как выставка золота. Хрустальные бокалы, закуски, уложенные пинцетами, тарталетки с икрой, устрицы, миниатюрные горячие канапе. В центре — стойка с шампанским и вином. Вадим берет для нас два бокала.

— Что это? — спрашиваю, глядя на розоватую жидкость.

— Французская истерика за триста евро. На вкус как газировка из самолета, но зато красиво пузырится.

— Газировку я люблю, особенно за триста евро.

Я смеюсь. Он всегда умеет сбить пафос.

Я беру шампанское, а потом тянусь за мини-брускеттой. С лососем, авокадо и, кажется, зернами черного кунжута. Вадим смотрит, как я ем, и сдержанно улыбается. На этот раз я не жду его комментарий и солирую первой:

— Как говорил один мудрец: женщина в маленьком черном платье и с канапе в зубах — это вид отдельный искусства.

— Хороший, наверное, мудрец был.

— Ага, Кристина… Барр, кажется.

Он усмехается, как будто гордится моими формулировками. Или просто тем, как я выгляжу, когда расслабляюсь.

Но расслабление длится недолго.

К нам подходит мужчина. Лет пятидесяти с небольшим, с импозантными седеющими висками и дорогим кашемировым шарфом поверх смокинга. На лице — светская полуулыбка, в глазах — прицельная оценка.

— Вадим Александрович, добрый вечер.

— Николай, — Вадим поворачивается, жмет руку, кивает. — Как подготовка к выборам?

— Всё так же: моя жена и пиар-менеджер контролируют все процессы, от банка до температуры чая. А ты, я смотрю, пришел не один.

Он переводит взгляд на меня. Я автоматически выпрямляю спину.

— Кристина, — говорит Вадим, не уточняя больше ничего. Ни фамилии, ни статуса. Просто имя.

— Очень приятно, — тянет Николай.

Я уже собираюсь что-то ответить, но к нам буквально вплывает она — блондинка с идеально уложенными волнами. Та самая, с которой мы перекинулись взглядами в зале.

— Вадим Александрович, добрый вечер.

В ее голосе — сладость и провокация. Взгляд скользит по Вадиму, потом на секунду цепляется за меня. Без стеснения, без попытки замаскировать антипатию. Как будто я вообще не фактор в уравнении.

— Илона, — ровно говорит Вадим. — Рад видеть.

— Взаимно, — мурлычет она. — Мы все никак не пересечемся для разговора без желающих непременно пожать вам руку. Надеюсь, скоро это исправим.

Он смотрит на нее как на стену, но я все равно придвигаюсь плотнее, буквально — и даже нарочито выставляя это напоказ — потираясь об него бедром. Правда, Илона слишком увлечена попыткой строить Авдееву глазки, так что мой перформанс, скорее всего, проходит мимо.

— Может, в пятницу? Это по поводу фонда, который…

— Не думаю, — отбривает он. Вежливо, но так, что беззвучное «пошла нахуй» буквально материализуется в воздухе. Но чтобы это понять, нужно обладать хотя бы зачатками интеллекта, чего об этой курице явно не скажешь.

— Жаль, — Илона улыбается с легкой надменностью. — Может, на следующей? Я умею убеждать, Вадим Александрович.

— Не сомневаюсь. — Он берет меня за талию. Коротко. Но достаточно. — Хорошего вечера, Илона.

— И вам хорошего вечера, Вадим Александрович. — Улыбка не сползает с ее лица, но глаза холодеют. — Была рада увидеться.

Мы уходим первыми, и как только поворачиваемся спинами, я с облегчением морщу нос — забитый ее слишком терпким парфюмом.

— Твое лицо сейчас — это шедевр, Барби, — комментирует Вадим.

— Я бы не разрешала людям покупать парфюмерию без справки от психиатра, — фыркаю.

— Устала? Еще пять минут — и мы свалим отсюда, ладно?

Я киваю. Мне уже легче. Я снова прижимаюсь к его руке. Мы поворачиваемся к стойке с кофе — я уже мечтаю о нормальной температуре и пледе на ногах — и именно в этот момент слышу мужской голос за нашими спинами:

— Вадик… Какая встреча.

В первую секунду моя спина натягивается как будто к лопаткам приставили тонкое, как волос лезвие, и любое неосторожное движение будет стоить мне жизни.

Я не понимаю, что происходит, но в эту первую секунду мой мозг отчаянно, как кнопка на атомной электростанции, пульсирует красным и орет: «Беги-и-и-и!» Но вместо этого я инстинктивно плотнее обвиваю руку вокруг локтя Вадима, и жмусь к нему настолько плотно, насколько это вообще возможно, даже если выходит за рамки приличия. Потому что, несмотря ни на что, рядом с ним я чувствую себя в безопасности, даже если это — самая абсурдная вещь на свете.