Шипы в сердце. Том первый (СИ) - Субботина Айя

Я скорее чувствую, чем осознаю, потому что на это уходят считанные секунды — его пальцы поверх моих, вырывающие букет, шелест опадающих вокруг тюльпанов, его пальцы, вздергивающие вверх мой подбородок.

Язык на моих губах.

Нажим, властно размыкающий мой рот.

Поцелуй, от которого меня замыкает до самого копчика — сразу всю, по каждому нерву, внутрь, в кровяные тельца, перепрошивая, перенастраивая на этого мужика…

Просто один ёбаный поцелуй, от которого мои руки сами взлетают вверх, зарываются в его охуенные волосы и тянут меня вперед — как будто для полного падения мне осталось только бесстыже размазаться по нему своей превращенной в ваниль и сахарную пудру плотью.

Ты влюбилась, дура… Ты влюбилась в своего палача Крис.

Я протестующе хнычу, когда он мягко заводит ладонь мне на затылок и легонько, но настойчиво оттягивает голову, пока наши губы не размыкаются с влажным звуком моей безоговорочной потери себя.

— Сосредоточься, Барби, — а у самого в глазах такие черти пляшут, что я готова прямо сейчас отдать им себя на растерзание.

— Я тебя неделю не видела, мудак… — шепчу нашпигованным болью голосом. — Меня сначала нужно выебать, а потом разговоры со мной разговаривать. Хреновый вы какой-то бизнесмен, Вадим Александрович.

— Я инвестор, Барби. — Дергает уголком рта, сжимает пальцы сильнее, так что кожа на голове натягивается и сладко ноет. Прикусывает в уголок рта, дразнит, не давая себя в ответ вонзить в него зубы.

— Отлично, вложи в меня сначала свой член.

— Хуй тебе, пока не услышу твоего согласия.

— Я согласна — видишь, ноги уже раздвинула. — Ерзаю, развожу колени как долбаная балерина у станка.

— Больше никаких сцен, Крис, — отчеканивает Авдеев, демонстративно — да, блядь, именно демонстративно! — пряча вторую руку в карман пальто. — Я с тобой, маленькая, ничего через еблю решать не буду, поняла? Я хочу видеть, что ты понимаешь на что соглашаешься. Мы вместе в этом, и ты должна взять на себя ответственность — за свои эмоции, за ожидания, которых не будешь строить по крайней мере в ближайшее время, и за доверие мне. Потому что я больше не собираюсь бодаться с твоими фокусами каждый раз, когда не отвечаю на сообщение через две минуты или улетаю из страны.

— Или…? — я спрашиваю и тут же прикусываю язык, потому что мне не нужен этот вопрос.

Потому что я не хочу, чтобы он ответил. Не хочу знать это долбаное «или».

Хотя уже знаю.

— Или все, Крис.

Я чувствую себя такой ужасно глупой и безобразно смешной.

Беспомощной.

Маленькой девочкой, которая сидит под той лестницей и повторяет детскую считалочку, потому что не хочет слышать, но все равно слышит. Только сейчас я понимаю абсолютно все, на что подписываюсь.

Это билет в один конец.

«Мы» не про любовь. «Мы» — про мое разъёбанное сердце.

Хочешь, чтобы я положила его к твоим ногам, Тай?

Бери, видишь, мой белый флаг в крови.

Если бы во мне была хоть капля ума — я бы послала его нахуй, как других до него.

Встала, гордая и дерзка — и осталась бы в его жизни яркой кометой со штангой в соске, от которой у него встает, как по команде.

Но я сдохну, если уйду.

Сделаю три шага от него — и истеку болью и кровью.

Прости, папочка… Умоляю, пожалуйста, прости…

— Я согласна, Тай, — тянусь к нему снова, и на этот раз получаю все — обнимающие меня до хруста костей руки, горячее тело, запах, отравляющий и воскрешающий одновременно, жадный поцелуй и хозяйничающий в моем рту язык.

Счастливо смеюсь в его губы.

Даже если мое счастье — это зыбучий песок, и он уже прямо сейчас начал затягивать меня в медленную мучительную агонию.

— Ты охуеть какая шоколадная на вкус, — лыбится в ответ Авдеев, мягче, игривее.

— Это все конфетки. Признавайся — купил их в какой-то дорогущей кондитерской, за цену хорошей шоколадной фабрики?

— Неа, тупо в дьюти-фри, — дергает уголком рта, и жмурится, потому что видит — я бешусь, даже зная, что это чистой воды стёб. Наклоняется к моему уху, задевая его теплым дыханием. — Правый карман, Барби.

— Собираешься трахнуть меня здесь, пока моя задницы не примерзла к столу? — намекаю на то, что удивить меня презервативом еще раз точно не получится.

Но презерватива там нет.

Сначала мои пальцы вообще ничего не находят, и только подталкивающий взгляд Вадима заставляет опустить пальцы еще ниже. Пока они не натыкаются на тонкую цепочку.

Вытягиваю ее за край.

Разглядываю, как на изящной белой нитке из белого золота болтается тяжелый, размером с ноготь большого пальца, прозрачный камень. Он раскачивается от вибрации моих дрожащих пальцев, потому что даже в тусклом свете я отчетливо вижу на застежке клеймо известного «бирюзового» ювелирного дома.

Это бриллиант.

СтОит, блядь, как вся моя жизнь с авансом на сто лет вперед.

Даже если выглядит подчеркнуто просто и изящно. Статусно.

— Завтра закрытый благотворительный аукцион, Крис, — Вадим наслаждается моим молчаливым замешательством, поэтому позволяет себе еще немного смягчить тон. — Я хочу, чтобы ты пошла со мной.

Пока я что-то невнятно мычу, забирает цепочку из моих рук, ждет, пока до меня дойдет, что он собирается сделать и я, чертыхнувшись, отведу волосы с шеи.

Застегивает.

Изучает, как этот бриллиант смотрится на мне.

Ты знал, что я соглашусь? Купил красивый строгач своей болонке?

Трогаю камень кончиками пальцев, ощущая, как он теплеет от контакта с моей кожей.

— Отказ принимается, Вадим Александрович? — заглядываю ему в глаза.

— Отказ не принимается, Кристина Сергеевна.

— Разве ты не хотел пока не афишировать? — Делаю то, о чем мечтала всю неделю, нет — каждую минуту с тех пор, как он прошел мимо меня в офисе, даже не взглянув — забрасываю руки ему на плечи и тянусь к его телу, словно к самой огромной планете в моей Вселенной.

— Закрытые аукционы тем и хороши, что туда не пускается пресса, а гости не станут украдкой щелкать тебя на камеру телефона. — Авдеев в ответ плотнее притягивает меня к себе, и я мурлычу, когда его ноги оказываются между моими широко раскинутыми бедрами.

— Тогда я пойду туда в охуенно красивом платье, Тай… — Выпускаю облачко раскаленного воздуха из моего рта прямо ему в губы. — И ты обязательно выебешь меня в туалете.

Он прикусывает нижнюю губу, его глаза называют меня сучкой или стервой, или маленькой игрушечкой, которая всегда готова ему отдаться.

Прости, папочка…

Я сдаюсь.

Глава тридцатая: Барби

Я стою перед зеркалом в спальне и снова задаюсь вопросом: о чем я только думала, когда на это соглашалась?

На кровати разбросаны платья. Десяток вариантов — от черного мини до красного макси, и ни одно не кажется правильным. Вадим не уточнил дресс-код, но коротко написал: «Что-то классическое. Без цирка, Барби».

Тем самым сократив варианты практически… никак.

В итоге я выбираю то, что оставила на самый крайний случай: элегантное длинное платье глубокого синего цвета, без лишнего блеска, с открытыми плечами и аккуратным вырезом на спине.

Смотрю на себя в зеркало.

Выгляжу… взрослой.

И совершенно ненастоящей. Как будто влезла в чужую жизнь.

С волосами пришлось помучиться. Хотела в салон — сделать укладку, идеальные волны, как у див на красной дорожке. Но в последний момент плюнула. Просто вымыла голову, высушила феном и уложила крупные локоны сама. Но в итоге получилось идеально — живые, небрежные, блестящие, как будто после дорогой салонной процедуры. Волосы меня никогда не подводили.

Макияж — мягкий: тон, немного бронзера, тени в серой гамме, растушеванные стрелки, чтобы сделать «лисьи глаза». И акцент на губы — глубокий винный цвет. Чуть дерзко, но в рамках.

Подаренный Вадимом бриллиант висит на шее, и я все время трогаю его подушечками пальцев, потому что мне нравится дотрагиваться до этой маленькой искорки, как будто однажды она превратится в волшебный ключик к сердцу Его Грёбаного Величества.