Шипы в сердце. Том первый (СИ) - Субботина Айя

Хентай: Я хочу, чтобы ты не устраивала детский сад.

Барби: А я хочу, чтобы ты перестал вести себя так, будто я просто леденец, который ты достаешь из кармана только когда случайно запускаешь туда руку!!!

Я вдыхаю. Закрываю глаза. Не хочу втягиваться в абсолютно лишенную смысла переписку, хотя прекрасно пониманию, что Крис провоцирует. Но спорить с ней по телефону я точно не буду.

Хентай: Поговорим завтра, Крис.

Барби: Конечно! Идеальная отговорка — на все случаи жизни!

Хентай: Крис, мне нужен воздух. И тебе, похоже, тоже.

Отправляю, блокирую экран и убираю телефон на тумбу.

Больше не смотрю и не проверяю. Потому что если сейчас влезу снова — тормоза точно слетят. А я держусь ради нее. Потому что какой бы крепкой эта мелкая коза не выглядела и какой-то бессердечной стервой не пыталась казаться, мою изнанку она точно не вывезет.

Тринадцать лет, Вадим. Оно тебе точно надо?

Глава двадцать девятая: Барби

Суббота.

Семь сорок три утра, а я уже на беговой дорожке.

Не потому что хочу, а потому что иначе сойду с ума. Тело пыхтит, как старая паровая машина, но я не сбавляю темп. С каждым шагом, с каждым ударом подошвы об прорезиненное полотно, как будто вытаптываю из себя остатки стыда. Бешеного и липкого, налипшего на меня как токсичный ливень, в который я попала без зонта. И который сама же нашаманила.

Вспоминаю нашу переписку, хотя не хочу. Не открывала ее, но перед глазами стоит каждый долбаный абзац, каждое выплюнутое в Авдеева слово. И от одной только мысли, что он читал всё это с холодным лицом, а может, даже с насмешкой — хочется снова ускориться. Разорваться пополам на этой чертовой дорожке, лишь бы забыть.

Я сорвалась. Размазалась. Вывалила все, как истеричная девочка, которой не хватило внимания.

И теперь… тишина.

Он ничего не написал с ночи. И не позвонил. И я не позвонила. Потому что… ну а зачем? Чтобы добить остатки достоинства? Чтобы положить себя на тарелочку и подать под приправой: «Любимая игрушечка снова готова раздвинуть ножки — только прости»?

В зале пахнет потом и пластиком. Я поднимаю волосы в хвост, вытираю лоб.

После кардио — гантели, штанга, жим. Потом растяжка, потом душ. Автоматически, по графику, как будто это поможет выжечь изнутри все то, что бурлило ночью и продолжает выплескиваться до сих пор, как будто даже еще более ядовитое, чем вчера.

После зала иду в кафе. Беру свой обычный завтрак: омлет с овощами, черный кофе без сахара, апельсиновый фреш. Сажусь у окна. Погода мерзкая, пасмурная, мокрая. Как, блядь, идеальный mood к моему сегодняшнему настроению. Сфоткать, запостить и подписать: День, когда все пошло по…

Смотрю на людей за столиками: смеются, обсуждают что-то, симпатичный парень завтракает в компании любимой мелкой собачки, семья с тремя детьми бурно обсуждают меню. А я — одна. Даже с подругами потрещать не о чем, потому что они до сих пор хором болеют и в сообщениях в нашей болталке только вялые шутки на тему соплей.

Я уговариваю себя, что ситуация кажется такой драматической только из-за погоды. И если бы было солнце — я бы просто пошла гулять по городу с включенной камерой и сделала бы миллион красивых снимков своего родного города, который люблю до безумия. А сейчас эта серость душит меня даже пока просто иду домой.

Квартира встречает тишиной. Одеяло сбито, плед валяется на полу, чашка со вчерашним кофе на прикроватной тумбе.

На подоконнике — кактус. Маленький, скрюченный, с двумя уродливыми пупырками. Поливаю, испытывая жуткие угрызения совести, потому что, кажется, в последний раз делала это в тот день, когда купила его с рук у той бабульки.

— Прости, — бормочу и вздыхаю. — Я тоже, кажется, немного… пересохла.

Потом просто брожу по квартире. Перекладываю вещи с места на место. Протираю полки. Выкидываю просроченный йогурт. Застилаю постель. Снимаю простынь и кидаю в стирку, просто чтобы чем-то заняться.

В ванной торчу час, наслаждаясь теплом и тем, как вода стекает по коже. Слушаю музыку, но не понимаю ни одной строчки, потому что мысли разлетаются в голове, как мячик от пружинистых стен.

Что я вообще хочу?

Позвонить? Извиниться? Притвориться, что ничего не было?

Не так, Крис, что ты должна сделать.

У меня же есть чертов план вендетты. Я не имею права на эту долбаную рефлексию, я должна держать рот на замке, слушать, вникать и запоминать. И если для этого придется терпеть какую-то Лори (или хрен не пойми кого еще) — значит, нужно делать вид, что я ничего не понимаю и не замечаю. А я, вместо этого, веду себя как влюбленная дура.

С досады грубо, немилосердно натягивая кожу на голове, отжимаю волосы и выхожу.

Пока сушу (сегодня — тупо как попало) волосы, представляю, как он смотрит в экран и решает — писать или нет. Думаю, он просто забил, потому что давно принял решение. Он же такой до хрена резкий и конкретный, он даже на многомиллионных сделках может позволить себе посылать всех налево и направо, и выкатывать условия. Что ему какая-то истеричка, даже если мой пирсинг в соске явно претендует на медаль года.

Писк входящего раздается где-то в гостиной. Я бросаю фен, стараясь поймать выстрелившее где-то в районе горла сердце.

Сообщение. От Авдеева.

Хентай: Если ты успокоилась — заеду за тобой через полчаса.

Смотрю в экран. Не дышу. Боюсь, что если вдруг позволю себе каплю облегчения — все исчезнет. И окажется, что это просто злая шутка моего мозга, а на самом деле там просто пустота или «Иди ты на хер».

Но сообщение никуда не девается.

Я: Есть пожелания к моему дресс-коду, Вадим Александрович?

Хентай: Оденься потеплее, Барби.

На сборы трачу пятнадцать минут — собираю волосы в растрепанный пучок на макушке и оставляю «на свободе» выбившиеся пряди, надеваю теплый костюм и удобные ботинки. На макияж нет времени, хотя час в душе немного освежил мой бледный невыспавшийся вид.

Выхожу, когда Вадим пишет, что подъехал.

Не жду — сама запрыгиваю в салон «Бентли» и складываю руки на коленях, чувствуя себя приглашенной, но не прощенной. Хочется, чтобы он как-то разбавил это напряжение — притянул к себе, поцеловал. Просто…

— Привет, — начинаю первой, ненадолго взяв под контроль свою внутреннюю обиженку и вспомнив о своих наполеоновских планах разрушить ему жизнь точно так же, как он разрушил мою.

— Привет, Крис. Пристегнись.

Я послушно исполняю команду, отданную совершенно спокойным, без намека на раздражение голосом.

Он уверенно рулит, без единого намека на то, что наша вчерашняя переписка вообще существует в этой реальности. А мое сердце колотится так, что я слышу его в ушах. Хочется что-то сказать. Любую ерунду, но я не знаю, с какой стороны к нему подступиться. И ненавижу себя за эти чувства, потому что раньше все было гораздо проще — я писала ему что хотела и как хотела, и даже не задумывалась, правильно ли подбираю слова.

Машина мягко выруливает на дорогу. Свет фонарей расползается на мокром асфальте.

Краем глаза скольжу по профилю Его Грёбаного Величества: собранный, уверенный, адски красивый. У него даже щетина на подбородке и скулах идеальная, и губы, одного взгляда на которые мне хватает, чтобы рефлекторно смочить свои языков в ожидании поцелуя.

Вадим рулит одной рукой, вторая свободно лежит на подлокотнике. Ни одного лишнего движения, ни одного напряженного мускула на лице. Только слегка хмурится, когда на экране закрепленного на подставке телефона всплывает входящий от абонента «Дёмин». Я уже второй раз вижу эту фамилию — зачем-то фиксирую у себя в голове. Но основной фокус на том, что Авдеев по-прежнему не прячет телефон и не скрывает, кто ему звонит. Хочет показать, что ему действительно нечего скрывать? Или подчеркивает, что ему плевать на то, что я могу там увидеть?