Патриция Хилсбург - Прощай, Эдем! Книга 2: Деннис
Бернар произнес эту фразу таким тоном, что Фил невольно решил, будто ему не впервой приходится возить машины покойников на это автомобильное кладбище.
— Это точно?..
Лафарг успокоительно закивал.
— Точно, мистер Якобс…
Наконец, к разбитому «корвету» /Бернар трудился над ним почти час, разбивая булыжником все, что можно было разбить/ подошел хозяин свалки — грузный мужчина лет пятидесяти, огромное, выпиравшее из-под ремня брюхо которого свидетельствовало о неимоверной любви хозяина автокладбища к пиву.
Улыбнувшись Бернару, он кивнул в сторону раздолбанного автомобиля Чарлтона:
— Какие-то проблемы?..
Бернар также небрежно ответил:
— Да, приятель… Хотелось бы избавиться от этого металлолома…
— Хорошо, — согласился хозяин автокладбища, — без проблем. За прием его на свалку — сто долларов.
Якобс с готовностью полез во внутренний карман пиджака за бумажником.
Протянув хозяину автокладбища банкноту, он вежливо произнес:
— Пожалуйста…
Спрятав деньги в нагрудный карман комбинезона, хозяин свалки поинтересовался:
— Наверное вы хотите, чтобы этот автомобиль был утилизирован немедленно, на ваших глазах?..
Якобс поспешно произнес:
— Да, если можно…
— Отчего же нет, — заулыбался хозяин, — без проблем, приятель… Гони еще сто долларов.
Минут через двадцать огромный подъемник опустил на землю груду хорошо спрессованного железа — это было то, что осталось от машины Чарлтона. А еще через несколько минут это железо скрылось под еще одним спрессованным автомобилем.
Убедившись, что последняя улика ликвидирована, Якобс и Лафарг направились к машине.
— Кстати, — поинтересовался по дороге Якобс у хозяина, — а что потом будет со всем этим ломом?..
— На переплавку, — спокойно ответил тот. — Мы продаем это в Японию, а там из всего этого, в свою очередь, делают кузова машин. Недаром говорят, что «крайслер» вчерашнего дня — это «тойота» завтрашнего…
Всю обратную дорогу Якобс и Лафарг молчали. Бернар — он сидел за рулем — сосредоточенно вел автомобиль. Подъехав к редакции, он то ли в шутку, то ли всерьез произнес:
— Да, мистер Якобс, вот я и докатился…
— До чего? — Забеспокоился тот.
— Вот я и стал соучастником преступления…
Бернар, разумеется, обманывал свою мать Элеонору, говоря, что живет то у одной подружки, то у другой: он давно уже снимал небольшую, но уютную квартиру неподалеку от редакции. Причина, заставлявшая репортера обманывать мать, была весьма банальной: больше всего на свете он боялся, что та, придя к нему домой, начнет «вправлять мозги», поучая, чего можно, а чего нельзя делать в жизни.
Помня о похождениях мужа, Поля Лафарга, Элеонора почему-то очень боялась, чтобы ее единственный сын не связался с какой-нибудь проституткой. Бернар, который с самого раннего детства был третируем матушкой разговорами «о морали и нравственности», подобно Марте, быстро превратился в негативиста. Он познал женщину в двенадцать лет — его первой женщиной стала тридцатипятилетняя проститутка из соседнего квартала. Бернар был весьма обаятелен; подруги Элеоноры, бывшие продавщицы из того самого универмага, где она когда-то работала, находили мальчика довольно симпатичным, небезосновательно считая, что он наверняка является предметом воздыхания многих девушек. Бернар мог сделать выгодную партию, женившись на дочери какого-нибудь бизнесмена средней руки; однако с юности его почему-то тянуло исключительно к девушкам более чем предрассудительного рода занятий.
Психоаналитик, который однажды консультировал репортера на эту тему, сказал, что Бернар действует подсознательно назло своей маме. Лафарг не стал спорить, справедливо посчитав, что так оно и есть.
Разумеется у Бернара, который, живя один, вел далеко не монашеский образ жизни, перебывало множество женщин — излишне говорить, что подавляющее большинство их были проститутки. В ту ночь Анетта была слишком пьяна, да и Лафарг преследовал совершенно иные цели — ему необходимо было выудить из нее как можно больше информации о Мартине. Кроме того Бернар еще в той забегаловке пообещал девушке, что их отношения на ближайшие сутки будут носить исключительно дружеский характер — к тому же Анетта не могла профессионально обслужить репортера по определенным физиологическим соображениям…
Однако Бернар находил, что эта девушка «очень даже ничего» и, разумеется, не исключал возможности, что в дальнейшем их отношения приобретут более тесный и — не исключено — довольно регулярный характер.
Короче говоря, Бернар решил на какое-то время оставить Анетту жить у него. Лафаргом, кроме чувства «поступить назло маме», двигало еще одно соображение: он смутно чувствовал свою вину перед Анеттой — и за недостойное поведение его матери, и за то, что вынужден расспрашивать ее о слишком интимных подробностях жизни лучшей подруги…
Оставалось ликвидировать еще одно недоразумение — сказать Анетте, что он, Бернар Лафарг — не кто иной, как сын ненавистной девушке квартирной хозяйки…
Вернувшись в свою квартиру, репортер застал Анетту сидящей перед телевизором.
— Привет!.. — Поздоровался Бернар, заходя в комнату.
Та, поднявшись, потупила взор — Анетта, весь день вспоминая, что же рассказывала она ночью, пришла к выводу, что выболтала слишком многое…
— Добрый вечер… — Она пошла навстречу Бернару. — Ну, спасибо за приют… Мне надо идти…
Бернар был несколько удивлен таким поворотом событий.
— То есть как это идти?.. Ты же, кажется, говорила, что у тебя неприятности…
Анетта махнула рукой.
— А, ты имеешь в виду, что эта старая карга Элеонора опечатала квартиру?.. Ну, это ничего, у меня достаточно денег, чтобы снять новую…
Бернар посмотрел на нее с еще большим недоумением.
— То есть ты хочешь сказать, что ты не собираешься туда возвращаться?.. — Тебе что, вещей не жалко?..
— Какие там вещи!.. — Воскликнула Анетта. — У меня там почти ничего и не было… А документы, — она кивнула на сумочку, — всегда при мне. Денег, чтобы снять что-нибудь получше той конуры, у меня более чем достаточно…
Это было для Лафарга полнейшей неожиданностью. Решив отложить разговор на потом, он предложил:
— Хорошо… Может быть, ты хоть поужинаешь?..
Анетта на секунду задумалась.
— Поужинать?.. Ну, хорошо…
Когда ужин подходил к концу, Бернар сообщил Анетте новость, от которой та едва не свалилась со стула.
— Знаешь, что, — сказал он просто, — а ведь я вчера — ну, в той самой забегаловке, где мы с тобой познакомились — я тебе соврал…
