Кристина Щукинская - Лабиринты
- Вера Петровна, я бы хотела...
- Я бы тоже хотела, дорогая моя, - безапелляционно выдала свекровь. Ксения внутренне содрогнулась, готовя себя к гневной отповеди о прошлом. Однако Вера, который раз, удивила: - Хватит изображать из себя улитку, залезшую в раковину. Или страуса, или черепаху. Метафор много. Умная баба, сама выберешь определение по нраву. Мне надоело смотреть на тебя в состоянии овоща.
- Можно подумать, я в восторге, - хмыкнула телеведущая, на миг ставшая той "Мраморной Дианой", к которой привыкли за последние годы. - Хочу подняться, сделать хоть что-нибудь, а тело назад тянет. Чувствую себя бабочкой пришпиленной. Сил нет ни на что...
- А поговорить? - серые глаза смотрели внимательно, выжидательно.
- Нужно? - безучастно спросила Ксения, понимая, что пришпиленной бабочкой она стала именно сейчас, под пристальным и проницательным взглядом мудрой, опытной, довольно-таки резкой в суждениях женщины. Вера всегда ратовала за справедливость. Даже в ерундовых вопросах.
- Не мне, тебе, дурочка, нужно!
Во рту сделалось сухо. Язык внезапно сделался ватным. Хотелось вымолвить хотя бы слово. Попросить свекровь удалиться. Можно же прикрыться усталостью, болезнью, слабостью... Да чем угодно, лишь бы не плавится под изучающим, колющим, что тонкий и острый стилет взглядом, давящим на безысходное чувство вины.
- Ксеня, выслушай. Я не люблю, когда ко мне в душу лезут сочувствующие. После развода с Вадимом их были сотни. Люди не могли понять одного: мне от них не это нужно! Вот и к тебе я не лезла. Подумала, сама расскажешь, как созреешь. Крепкий ты орешек, милая моя! Зрела годы! Думаешь, я такая недальновидная тетка, которой лапшу на уши навешать можно. Да, Вера Петровна, наслышана о папе Андрюши, о вашем муже. Что вы, такой актер, мужчина-красавец! Ой, не довелось мне с ним свидится... Ох, Ксюша! Да я глаза твои бегающие, блеск лихорадочный сразу просекла. Застынет у плаката Вадима в офицерском мундире. Да-да, том, где взгляд у него вдаль направлен, на смерть он там идет... И стоит столпом соляным. В глазах боль адская, как душа твоя воет волком внутри. В молчанку играть - дело неблагодарное. Не для других. Для себя самой.
Ксения воззрилась на свекровь с каким-то суеверным ужасом. Мысли скакали блохами в голове - из угла в угол, из одного в другое; кружились вихрем, подбирая за собой слова. В горле стоял ком. Говорить совершенно не хотелось. Не верилось.
Судорожно всхлипнув, она смогла выдавить:
- Все всё видели, знали, догадывались... Кроме Андрея... Вера Петровна, простите меня. Я испортила жизнь вашему сыну... Я...
- Ксень, как думаешь, Вадим мне жизнь испортил? - резко спросила свекровь. Выжидательно смотрела, не моргая. Не сбежать от ответа.
- Не знаю, - тихо прошептала Ксения. - Вам виднее. У вас же есть общее - сын.
- Вот и я о том же! У вас с Андреем тоже общее - сын. Да, я видела, что ты не сгораешь от страсти рядом с моим Андрюшкой. Но так это и не тот сорт мужика, который за собой на край света уведет. По большей части его воспитанием занималась моя мать - училка на пенсии. Кого мы с ней на пару могли вырастить? Две бабы псевдо-интеллигентки. Хорошо хоть я "умных советов" не послушалась, когда с Вадимом развелась. Не препятствовала встречам с сыном. Не отказывалась от помощи. В том числе материальной. Заметь: не алименты выжимала, а именно брала то, что он давал. Сам. Без лишних напоминаний. И не чуралась напомнить: "Вадик, у Андрюшки сильная аллергия. Нужны лекарства импортные, достать не можем". Или: "Вадик, в школу бы сына собрать". И Вадим всегда был рядом. Прибегал, помогал, участвовал в жизни нашей, хоть кому-то это и не нравилось. Я никогда не ругала бывшего мужа. Это мне он "бывший", а сыну - отец родной, единственный. Ты можешь сказать теперь, что ты сломала жизнь Андрею? Ты его держала, встряхивала. Он ориентир увидел, стремился. В облаках перестал витать, романтик наш недобитый. Нет, Ксюш, ты появилась в нужном месте, в нужное время.
- На свежей могиле Вадима появилась. Осенью. Дрожала на лавочке. Вещей теплых не было. В чем из Ялты вернулась, в том на кладбище и поехала. Тихо себе скулила. И тут из темноты силуэт вырисовался: куртка, запах, сигареты. Думала, что Вадим вернулся. Не его похоронили. Это всё бред, вранье. Вот он - руку протянуть. Прижаться всем телом. Целовать лицо. Реветь в три ручья от радости - живой! А когда поняла, что ошиблась, то... То не смогла отпустить! Решила, пусть другой, пусть младше, но есть в нем частичка Вадима, хоть что-нибудь, но я себе оставлю. Привыкла тайком у других воровать. Ни одна душа живая о нас с Вадимом не знала, кроме бабули моей. Андрей тоже не знал. Мне так страшно было. Осудит, не поймет, уйдет... И я опять одна. Совсем одна! До Вадима было проще, а после него - хоть следом, с крыши камнем вниз! Смалодушничала, не призналась. Когда Андрюша мне предложение делал, то я у Вадима внутренне благословение спросила. Как будто он стоял рядом с нами. С укором смотрел: "Что же ты, ведьма моя, делаешь. Пацана моего за собой в топи уводишь, губишь, как себя рядом со мной". Я слышала его голос. Знала его слова. Но не могла отказать себе в ощущении - теперь Вадик всегда рядом. Хотя бы в его, вашем, сыне. Я его заранее уже любила. По рассказам. По разговорам. Знала о существовании. Вадим так всегда о нем с гордостью говорил...
Слова слетали с губ сами по себе. Приглушенные всхлипы парализовали горло. Слезы прожигали веки. Ранили изнутри алмазными шипами. Лились по щекам ручьями, что талый снег с пригорка. А внутри делалось легко. Тревожные мысли, копившиеся годы, точно камни, обрывались с утеса, срывались в бездонную пропасть. Страх растаял туманной дымкой, уступил место надежде на облегчение. Оказалось - так просто сказать о том, что таилось в закромах души долгие годы. Есть рядом человек понимающий. Он не осудит. Примет и поймет. Сначала случайный собеседник - молодой батюшка около часовни. Он разворошил ее память, смог разговорить. Страх откровения исчез, словно дым в ясном небе. Теперь же свекровь - единственная близкая женщина, что осталась в ее семье. Она поймет. Она всё всегда понимала...
- Плачь, девочка, плачь. Давно пора, - сухая и прохладная ладонь коснулась лба, погладила волосы. - Ксюша, дурочка. Надо было раньше сказать. Снять груз. Мы бы придумали вместе что-нибудь. Думаешь, я осудила бы? Клеймо на тебе поставила? Вадим в последние годы для меня стал близким, братом, другом. Мы вместе взрослели, учились быть парой. Не вышло. У меня никого нет из братьев-сестер. У него тоже. Мы стали друзьями. Родители непутевые, а друзья хорошие.
