Кристина Щукинская - Лабиринты
- Мне так с тобой хорошо. Я чувствую себя в безопасности, - ее голос тих, покорен, нежен.
- Мы сейчас, Ксюха, как никогда, беззащитны. Без одежды. Расслабленные. Измотанные. Счастливые, - его голос окутывает похлеще паутины - бархатной, теплой паутины. - Спасибо.
Она поднимается на локте, заглядывает в его глаза. Там плещется сапфировое море. Пучина затягивает. Хочется смотреть туда вечно, любуясь разными оттенками - реакцией на эмоции обладателя этих глаз. Сейчас синий цвет похож на ягоду индиго. Значит, ему хорошо с ней. Он счастлив, безмятежен. Сбросил маски. Стал собой. С ней он может расслабиться, ничего не доказывать. Просто любить ее тело. Доставлять удовольствие. Брать то малое, что она способна ему дать.
- Это тебе спасибо, - она жарко шепчет ему на ухо. - Мне очень хорошо. С тобой я летаю. Ты мне крылья подарил. И мы с тобой летим над Москвой, над миром. Убегаем от всех.
Её губы целуют его скулы. Пальцы скользят по подбородку с небольшой ямочкой посредине, исследуют очертания лица. Он усмехается. Ловит губами ее пальчик, нежно облизывает. Она понимает - новый виток чувственной игры начинается. Снова она будет извиваться под его телом. Будет чувствовать его резкие движения. Станет просить еще, еще ощущений целостности. Он заполнит ее до конца. И тогда вновь она переживет полет. Они вместе будут парить выше домов, крыш, даже облаков в весеннем небе.
- Я тебя не заслуживаю, ведьма, - тихо бормочет он. - Девчонка глупая, что ж ты делаешь... Мое место на дыбе. Меня скоро казнят прилюдно. И ты себе место рядом со мной пригрела...
Тяжкий вздох. Его руки тянутся к прикроватной тумбочке. Он вытряхивает сигарету из пачки. Берет ее краешком чувственного рта. Вертит в руке зажигалку. Щелчок. Небольшое пламя. Он закуривает. Выпускает терпкий дым ноздрями - хищно, безумно привлекательно. Так умеет только он.
- Ну что может случиться? Никто не узнает.
- Ксюха, зря я это начал, зря. Теперь ты - моя боевая точка. На себя давно начхать. А вот ты... Хочу спрятать тебя. Не показывать никому. Моя. Ты только моя.
Он берет пепельницу с тумбочки. Тушит сигарету. Возвращает назад стеклянную безделушку. Крепко прижимает к себе девушку.
- Не отпускай меня. Не уходи, - просит она. Это мольба, стон, желание...
- Когда-нибудь уйду, но не сейчас, Ксюша. - Он замолкает. Сосредоточенно вглядывается в ее лицо. Проводит подушечкой большого пальца по припухшим губам, еще не забывших силы и вкуса шальных поцелуев. - Как мне с тобой хорошо, ведьмочка моя. Я с тобой дышать научился в полную силу. Не могу остановиться. Знаю - надо! Пора прекратить тащить тебя следом за собой, а не могу. Задохнусь сразу.
- Как и я, Вадим, - обреченно говорит она. Словно нарушает все поставленные барьеры. Заходит в тайную комнату, куда долгое время путь был заказан. - Я без тебя не могу. Не бросай меня.
Он молчит. Бережно перебирает ее каштановые пряди. Сердце в его мощной груди стучит с удвоенной силой, словно запоздалый путник в ночи ломится в закрытую дверь постоялого двора. Пальцы продолжают ласкать ее плечи. Другие слова. Не те, что говорят двое. Не те, что воспеты трубадурами в балладах. Не те, что шепчут влюбленные в ночи. Но смысл тот же. Главное - поверить! Принять, признать...
Больно ему. Больно ей. Они не хотят признавать очевидного. Только оба понимают, насколько сильно то, что началось играючи. Одна июньская ночь. Взгляды. Поединок. Вызов. Притяжение. Они не могут остановиться. Они - марионетки на ниточках, дергаются в руках незримого кукловода. Самая малость, и тогда изменится всё - он не идет в ее квартиру. Она не приглашает его. А сил переиграть всё по-новому нет. Тысячу раз они проживут тот миг. И тысячу раз его губы накроют ее губы, разум умрет под напором безудержного желания. Тысячу раз он уйдет летним утром, чтобы потом осенним вечером заключить в объятиях ту, без кого дышал все годы в пол силы. Всё так, как должно быть...
- Я пойду, Ксюш, - с трудом произносит он, нарушая осязаемую тишину, повисшую в комнате. - Репетиция скоро. Завтра спектакль. Твое место ждет.
- Не уходи, пожалуйста, - испуганно лепечет она, пытается удержать его, изгибается кошкой, трется о его плечо.
- Надо, ведьмочка моя, надо. Я уйду, а ты должна остаться. Не время тебе.
- Вадим, пожалуйста, останься со мной. Мне холодно, - говорит она, не понимая, почему.
Сразу в комнату пробрался мороз. На окнах появился иней, расписал стекла причудливым узором. Изо рта вырывается облачко пара. Тело сотрясает озноб. Зима врывается в комнату стремительно. На мебели, полу, подоконнике - везде иней.
Она по-прежнему сидит на кровати, среди смятых простыней. Каких-то пару минут назад они сливались воедино. Здесь. На этой кровати. А теперь она обнажена. Кутается в простынь. Трясется в лихорадке. Он уже одет. Темные джинсы. Чуть расклешенные. По моде конца семидесятых годов прошлого века. Рубашка-поло. На воротнике узор. Яркой краской нанесен цветок. И в темных волосах его алеет гвоздика. Нет! Это не цветы и вышивка. Кровь, что стекает из раны. Струится по виску змейкой, впитывается в мягкий хлопок рубашки, разрастается. Вместо узора уже багряное пятно. Одежда медленно окрашивается в алый цвет. Набухает влагой. Он медленно растворяется. Его силуэт тает...
- Вадим, не уходи! - отчаянный крик. - Не надо, прошу тебя. Будь со мной!
- Не могу, Ксюха. Я должен.
- Я с тобой пойду! Подожди, я оденусь.
- Тебе нельзя. Позже. Когда-нибудь... А пока знай - я тебя...
- Нет! Не говори! Нельзя! Они узнают, разлучат, не позволят нам быть вместе, не позволят нам жить, быть счастливыми, - она тараторит, а он всё больше становится призрачной дымкой.
