Американский принц (ЛП) - Симон Сиерра

— Я не люблю ее, — вместо этого говорит он, и я думаю, в этом есть доля правды, но ее недостаточно. Примерно наполовину.

— Любовь — не просто чувство, Эмбри. Любить — значит совершать действия, делить время и пространство, и ты делишься этими вещами с ней. Ты выбрал ее, после того как сказа Эшу и мне, что выбираешь нас.

Он вздрагивает.

— Понимаю, все выглядит именно так. То есть, в некотором смысле так и есть, но ты должна поверить, что я люблю тебя и Эша больше всех. Если бы был способ…

— Нет, — говорю я ровным голосом. Столь же ровным, как и мое сердце, распухшее от страданий. — Я не могу быть с тобой, пока ты с ней. Ты знаешь, что она сделала — какую боль причинила. Как ты мог?

— Да знаю я, знаю, — стонет он, проводя рукой по глазам. — Я знаю, что она сделала. Знаю, что сейчас тебе больно. И если бы я мог это остановить, я бы так и сделал.

Я подхожу к нему и забираюсь на коробку с книгами, чтобы стать с ним одного роста.

— Ты можешь остановить это, — говорю я в ярости. — Можешь остановить это в любой момент, но не делаешь этого, и почему? Она умнее меня? Интереснее?

Его голубые глаза проложили дорожку вниз к моим губам, к шее, а затем вернулись к моим глазам.

— Нет никого умнее и интереснее тебя, — говорит он.

— Так в чем же причина, Эмбри? Она на вкус слаще меня? Ее киска нежнее? Более тугая?

Он прижимает меня к себе так быстро, что я даже не успеваю осознать, что происходит, но его сильные руки впечатывают меня в его тело, и, стоя на коробке, я чувствую его стояк прямо напротив моего центра. Я ощущаю исходящий от него жар, звук его поверхностного дыхания, каждый вдох и выдох. На задворках сознания я понимаю, что всё моё тело наполнилось светом, теплом и желанием. Я ужасно мокрая.

— Нет никого слаще тебя, — рычит он, уткнувшись лицом в мою шею. — Никого.

Каким-то образом мы сливаемся в поцелуе, его губы на моих, моя нога обхватывает его талию, чтобы плотнее прижаться к нему. Он берет мою вторую ногу и тоже закидывает ее на свою талию, поддерживая мою задницу руками, а потом прижимает меня к стене, и я так сильно его ненавижу, так чертовски ненавижу его, и не могу перестать его целовать, не могу перестать тереться об него.

— Докажи, — выдыхаю я ему в рот. — Докажи, что нет никого слаще меня.

Он отпускает мои бедра, и как только я касаюсь ступнями пола, он падает на колени, мгновенно задирая мое платье до талии. Подцепив пальцами трусики, он тянет их вниз, а затем его губы нежно касаются моей обнаженной кожи.

Легчайшее прикосновение языка к моему клитору.

— Сладкая, — шепчет он.

А потом движется еще ниже, к губкам моей киски.

— Такая сладкая, — повторяет он.

А затем он раздвигает мои складочки пальцами, обнажая розовый влажный центр, и с силой проводит языком, облизывая, при этом его язык успевает глубоко проникнуть внутрь.

Закончив, он смотрит на меня, его губы блестят, а глаза полуприкрыты.

— Такая чертовски сладкая.

Я сдаюсь. Тяну все, до чего могу дотронуться: его волосы, плечи и шею, прижимая свою киску к его губам, и он хочет, чтобы его заставили это делать, так же сильно, как и я. Его рот жадно движется во мне, то целуя, то посасывая, то плавно трахая языком, отчего мои пальцы царапают стену за спиной в поисках поддержки. Невыносимо видеть, какой он красивый, весь взъерошенный, с мокрыми губами, на коленях. Невыносимо от того, как сильно я его ненавижу, и от того, как сильно люблю.

Он входит в меня длинным пальцем, затем двумя. Хотелось бы мне устоять перед желанием насаживаться на них, хотелось бы удержаться от того, чтобы шире раздвинуть ноги, трясти головой или задыхаться так сильно, что перед глазами мелькают звезды. Но, черт возьми, Эмбри задолжал мне. Он задолжал мне время, когда должен стоять передо мной на коленях, он обязан мне поклоняться и быть преданным.

Время от времени он стонет — когда его язык касается особенно приятного места или, когда я прижимаюсь бедрами к его лицу. Он стонет, как будто кончает, хотя одна его рука усердно работает внутри меня, а другая удерживает мою ногу на его плече, чтобы шире раскрыть меня для него. Поэтому я точно знаю, что прямо сейчас его член до боли неприкасаем. Представив это, у меня текут слюнки, и в шоке понимаю, что мощь моего желания увеличилась вдвое. Желание заняться сексом сильно, но его поклонение мне, в то время, как он сам не получает ничего взамен, настолько восхитительно, что я не могу себя перебороть. Вместо этого я сильнее сжимаю в кулаке его волосы, быстрее раскачиваюсь навстречу его губам и шиплю сквозь зубы.

— Вот так, здесь тебе самое место, — говорю я. Услышав мои жестокие слова, он стонет еще громче, и прижимает язык и пальцы ко всем нужным местам. Влажный язык сосет мой клитор, пальцы все глубже проникают.

— Заставь меня кончить, — требую я, задыхаясь, мои руки запутываются в его волосах и крепко прижимают его лицо к моей киске. — Заставь меня кончить.

Он настолько умело выполняет приказ, что невозможно представить себе что-то лучше этой агонии — жар в груди, напряжение в животе, напряжение в нижней части бедер. Все это накладывается друг на друга, ощущения нарастают, и я наблюдаю, как его голова движется между моих бедер, как чувство предательства и мое удовольствие переплетаются настолько плотно, что уже не могу их распутать, а потом все это меркнет, потому что я кончаю, кончаю и кончаю. Он вылизывает меня, и я дрожу, сжимаюсь, трепещу, стону, а его голубые глаза все это время прикованы к моему лицу.

Я теряюсь в его взгляде, теряюсь в волнах удовольствия, которые проходят глубоко внутри меня, и на мгновение все исчезает, кроме этого момента. Вид красивого мужчины, стоящего на коленях, который нашел хорошее применение своему рту. Ощущение влажной плоти и влажного языка. Связь между нами, которую не удалось разрушить ни временем, ни насилием, ни любовью к другой.

Когда я заканчиваю, он встает, не глядя на меня, осторожно разглаживает юбку моего платья до колен, как опытный человек, знающий толк в хороших тканях. Он не торопится, и я позволяю ему это, потому что знаю: как только он закончит, момент будет разрушен. Я понимаю, что мой телефон вибрирует на столе, но игнорирую его, не желая допускать, чтобы наше перемирие закончилось. Но это необходимо, как и все остальное.

Наконец он смотрит мне в глаза и вытирает влажные губы тыльной стороной ладони.

— Она не слаще тебя, Грир. Ты намного слаще ее.

Не знаю, что я хочу сказать или что хочу сделать. Я хочу, чтобы он вытащил свой нетронутый член и неделю трахал меня. Мне хочется кричать на него до хрипоты. Я хочу поставить его на колени и заставить пообещать все клятвы в мире.

Я решаю ничего не делать.

Эмбри отступает назад и закрывает глаза.

— Я пришел сюда не для того, чтобы ссориться или дурачиться.

— Тогда зачем ты пришел?

— Я хотел сказать тебе кое-что, прежде чем ты услышишь это от кого-то другого. Я хотел сказать, пока тебе не сообщила Абилин.

Почему-то я уже знаю, о чем он скажет. Прежде чем он хоть что-то произносит, прежде чем слова успеют сорваться с его языка. Я просто знаю. — Абилин беременна.

— Я требую сделать тест на отцовство, чтобы убедиться, но есть шанс, что ребенок мой.

Ненавижу, когда в фильмах и шоу истеричная героиня дает кому-то пощечину. Это так драматично, сексистски и смешно, и все же прямо сейчас я понимаю каждую из них больше, чем когда-либо. Я так зла, что у меня двоится в глазах, настолько потрясена, что мне хочется наброситься на него. Моя рука дрожит и чешется от желания ударить его, толкнуть, швырнуть в него чем-нибудь. С большим трудом мне удается сдерживать себя. Я не бью его и не кричу, хотя по его измученному лицу вижу, что он хотел бы, чтобы я это сделала. Он считает, что заслужил наказание, и это обоснованная причина, чтобы его не наказывать. Я не доставлю ему такого удовольствия, якобы он заслужил избавление от чувства вины, покаяние.