Глянцевая женщина - Павленко Людмила Георгиевна

Журналист помолчал. Потом, будто очнувшись, посмотрел на Ингу.

— Ради Бога, простите. Не знаю, что это я вдруг. Ударился в воспоминания… Утомил вас. О-о, у вас и мороженое растаяло. Еще заказать?

— Спасибо, нет.

— Вы лучше расскажите о себе. Чем в Москве занимаетесь? Учитесь?

— Спасибо за комплимент, — усмехнулась Инга, — мне уже почти двадцать восемь лет. Я не студентка. Секретаршей работаю. В одном офисе. Это не интересно. Но я страшно люблю детективы и мечтаю сама написать. Так что рассказывайте дальше. Как удалось Завьяловой снять с репертуара все спектакли, которые шли до нее? И главное — зачем?

— Зачем — это как раз понятно. Спектакли были чересчур талантливыми. А она этого не любит. Вот если б вы были актрисой, она бы вас в театр не взяла.

— Почему? — подняла удивленно брови Инга.

— Вы для нее слишком красивы. А если бы еще и талантливой оказались — пиши пропало. Ведь сама она страшна как смертный грех. И бездарна. Но зато так властолюбива, что это превратилось просто в манию. Она сняла все прежние спектакли, и актеры остались без ролей. И вынуждены были ждать от нее высочайшей милости — что она им соизволит предложить. Так что убила матушка сразу двух зайцев — и не с чем стало сравнивать ее бездарные постановки, и актеры попали к ней буквально в рабскую зависимость. Гордых и непреклонных она тотчас же выставила вон, а лизоблюдов приблизила. Первый спектакль, который она здесь поставила, назывался «Золото». По роману известного писателя, ныне покойного, Ивана Парового. Никому в голову не пришло сделать инсценировку по этому произведению. А она сподобилась. Паровой родом из Зарубинска, естественно, что он приехал на премьеру. Закатили грандиозный банкет. Все местное начальство на ушах стояло. Ну и прониклось чрезвычайным почтением к Мире Степановне. А Паровой, конечно, не остался в долгу. Где надо, словечко замолвил. Ей дали звание народной. Заслуженную она выцарапала еще до приезда сюда. Вот так…

— А каким образом она сняла все спектакли?

— Опять-таки отца уговорила уволить завцехами. Завпостановочным цехом, завтруппой, завкостюмерным, завпошивочным, завстолярным, заведующих радио- и электроцехов — всех подчистую. И реквизиторов, и бутафоров, и главного художника… Перещелкала всех как орехи. Отец не успевал удивляться, как это хорошие работники превратились вдруг в лодырей и негодяев. Она на каждого выискивала компромат, а точнее, сама его изобретала. Жена главного художника — она была актрисой — прилюдно прокляла ее. И через несколько месяцев Мира Степановна была на грани смерти. Но связи, связи… Все врачи вокруг нее плясали и упустили молодую девушку, которая была не в столь тяжелом состоянии, но умерла, так как ей помощь вовремя не оказали. А наша героиня после болезни стала злее прежнего. За актеров взялась. Тем более что заступиться за них было некому — мой отец к тому времени умер. Директором она сделала своего протеже артиста Гошева. Сначала выдрессировала его. В буквальном смысле! Он на репетиции выходит на сцену, еще сказать слова не успел, а она ему: нет! Не так вышел! Выйди еще раз! Погоняла несколько дней раз по десять подряд, все вытерпел — и стал директором.

Инга усмехнулась, вспомнив, как эта Салтычиха пыталась то же проделать с ней самой.

— А вы напрасно улыбаетесь — это ведь очень унизительно. Только совсем уж беспринципный человек может выдержать подобную дрессуру ради карьеры. И многие с проклятиями из театра ушли. Был такой Казарновский — играл всех героев-любовников, — так она его в «Золоте» заняла только в массовке, причем посадила в самой глубине сцены на какое-то бревно, да еще спиной к зрителю! Разве он мог такое выдержать?

— Ба! — раздалось за спиной у Инги. — Кого я вижу!

К их столику с явно столичной развязностью подходил полный мужчина средних лет.

— Ну ты хват, Паредин, — заговорил он громко, не понижая голоса. — Если писать — так только гениальные статьи, если пить пиво — так только в обществе кинозвезды, да?

— О чем это ты? — недоуменно поднял брови Георгий.

— Нет, вы слышали, Инга? — Толстяк обратился к Инге так, будто они давно знакомы. — Я бы на вашем месте оскорбился. Он не считает вас кинозвездой — это же совершенно понятно! Так, значит, вы предпочли столице наш достославный Зарубинск? Впрочем, я тоже здесь проездом, так сказать. То Чечня, то Зарубинск — такая планида. Куда страна пошлет — туда и лечу. Но как корреспондент ИТАР-ТАСС я обязан отслеживать утечку талантов из столицы в провинцию.

— Вы что, знакомы? — помедлив, спросил Георгий.

— Евгений Хессин, — поклонился толстяк, обращаясь к Инге, — позвольте ручку. — И бросил Георгию: — Вот теперь мы знакомы. Гарсон, пива! — крикнул он официанту.

Все присутствующие в кафе обратили на них внимание. Ингу теперь узнали, и худенький длинноволосый юноша с женственными манерами подошел к ней просить автограф. Инга, смущаясь, написала несколько слов в его записной книжке и попросила Георгия:

— Давайте уйдем.

— Ни за что! — воспротивился корреспондент ИТАР-ТАСС. — А мое пиво? Вы шутите, что ли? В кои-то веки довелось выпить стаканчик пива в обществе кинозвезды — и нате вам! Меня не надо обижать, я чуткий и ранимый.

Пришлось остаться.

— Да перестаньте вы смущаться, в самом деле! — воскликнул Евгений. — Несите с гордостью бремя славы! Когда вас показали крупным планом в новостях на сборе труппы в нашем захудалом театришке, я ахнул. Ну, думаю, теперь театр наш поднимется из руин. А у вас там такие события… Бр-р…

Все это время Георгий молчал и только посматривал на Ингу.

— Инга интересуется преступлениями, — заговорил он наконец, — хочет писать детективы.

— Одобряю! — мотнул головой Евгений. — Красота не вечна, не будете же вы старух играть потом. Я запрещаю! Со сцены нужно вовремя уйти. И постелить соломки там, где надо. А детективные романы — это не только мягкая подстилочка для спрыгнувших с пьедестала, но и хлеб с маслом. Так и в чем проблема? У вас же в театре два убийства! Готовый сюжет!

Он взял из рук официанта пиво, не дожидаясь, пока тот поставит его на стол, залпом выпил и протянул стакан обратно:

— Еще!

— Дело в том, что мне неизвестно даже, на кого падает хотя бы тень подозрения, — сказала Инга, — а ждать, когда убийства будут раскрыты… Может быть, их вообще не раскроют.

— А разве Тучкову и Пунину не вы убили? — спросил Евгений и тотчас захохотал над собственной шуткой.

Инга вспыхнула.

— Мира Степановна именно так и считает.

— Их Георгий убил, — вполне серьезно заявил толстяк, — правда-правда! Назло Мире Степановне. Они же были ее любимицами — во всех ее спектаклях играли главные роли, она им звания давала, опять же жалованье положила нехилое. Вот Георгий и кокнул их. Он знаете какие статьи писал убийственные о спектаклях Завьяловой и обо всех ее любимчиках-актерах?

— Почему же писал? — хмуро спросил Георгий. — Я и сейчас пишу.

— Сезон же еще не открылся.

— Вот к открытию я и готовлюсь.

— Зубы точишь?

— Точу.

Они помолчали. Официант тем временем принес три огромные кружки пива.

— Наш человек, — довольно хохотнул Евгений, — сразу просек, что тут стаканчиками носить — себе дороже обойдется.

Он придвинул кружки Инге и Георгию, но Инга, мотнув головой, тотчас же отодвинула кружку от себя. Евгений с радостью придвинул ее к себе.

— Не смею настаивать, — проговорил он и принялся за пиво.

— А вы, Евгений, знали убитых? — спросила Инга.

— Не то слово! Любим был обеими. Но только Тучкова пользовалась аж целую неделю моей взаимностью. Пуниной пренебрег — стара. А вот Вера Васильевна хотя и тогда уже в теле была, но ничего еще, смотрелась. Приютила бедного журналиста, когда я только что приехал сюда. Не по гостиницам же мыкаться. Кофе в постельку подавала… Воспитанная девушка была.

Георгий вдруг отставил кружку и подозвал, официанта. Расплатившись за все, он посмотрел на Ингу. Она встала.

— Вы что, ребята, покидаете меня? — обескураженно протянул Хессин. — Нехорошо. Вечер ой какой длинный. Куда я кости свои брошу? Думал — пристроился к хорошим людям. Обошли бы все злачные заведения Зарубинска…