В твоих глазах (ЛП) - Джусти Амабиле

Студентка, с красным лицом и гневом того, кто считает позор быть отвергнутой худшим, что может испытать женщина в жизни, боевым шагом вышла из кабинета.

Байрон рухнул в кресло с высокой спинкой. Теперь всплыла и эта чёртова история. Не то чтобы он удивился — всё равно, что-нибудь бы да и сказали, даже если ничего не произошло. Молодой, симпатичный профессор, который к тому же чередовал трезвую академическую жизнь с вампирской ночной жизнью, состоящей из рок-музыки и кожаных курток, стал бы объектом сплетен, даже если всегда вёл себя безукоризненно. В каком-то смысле Байрон был благодарен той бунтарской ауре, которая, конечно, подвергала его большему риску дурных слухов, но в то же время создавала столько фальшивых, что единственный настоящий мог спокойно таиться там незамеченным.

Лучшее место, где можно спрятать дерево, — это лес, — гласит известная еврейская пословица.

Он надеялся, что этот лес сможет скрыть от посторонних глаз и тот факт, что он гостеприимно принимает студентку в своём доме. И прежде всего Байрон надеялся, что ему удастся скрыть свои чувства. Он был уверен, что вёл себя сдержанно, за исключением того утра, когда появилась Кларисса. Но Кларисса, которой манипулировала бабушка, не была заинтересована в распространении слухов. По крайней мере, на данный момент. Пока у неё есть хоть какая-то надежда закольцевать его.

А пока Байрона больше всего мучил один вопрос, элементарный, вульгарный, почти животный: «Куда, твою мать, направилась Франческа с тем парнем?»

Он так и не узнал этого до позднего вечера. Байрон вернулся домой, перекусил, но Франчески не было видно и тени. Обычно в это время Байрон выходил на пробежку, а когда у него оставалось время, проплывал несколько кругов в студенческом бассейне, но сегодня ему не хотелось.

Утром перед уходом, он дал Франческе дубликат ключей. Теперь, ничего не слыша о ней несколько часов, он чувствовал себя настолько взбудораженным, что ходил взад и вперёд по лофту, как сумасшедший, привязанный на очень короткую цепь.

Байрон бесконечно повторял один и тот же маршрут, пока в голове у него разворачивались ужасные сценарии, в которых Франческа была в объятиях того парня, а в ушах на полной громкости звучал грубый, жёсткий, пронзительный Iron Man от Black Sabbath. Музыка звучала в голове, вибрировала в груди, вызывая те же убийственные инстинкты, что и песня.

Он сошёл с ума?

Или он не видит нас.

Может ли ходить?

И себя не повалить.

Никому он не нужен.

Он просто глазеет на мир,

Разрабатывая план мести.

Байрон ощущал себя стальным монстром, испытывал ревность, ярость, боль.

«Эти чувства заставляют меня регрессировать.

Обо мне можно было сказать всё, кроме того, что я был импульсивным драчуном, одной из тех татуированных обезьян, словарный запас которых, основан на члене и заднице.

Сейчас, однако, я изрыгаю мысленные ругательства, и мне хочется кого-нибудь убить. В частности, Эрика».

Внезапно, несмотря на грохот баса, гитары и барабанов, он услышал за дверью шум. Схватив на лету книгу, Байрон рывком сел на диван и сделал вид, что погружён в чтение. Он слишком поздно понял, что взял сборник «Песен сотворения мира» американских индейцев — поэтический, почти мистический текст, который очень мало соответствовал музыке.

В квартиру вошла Франческа. Краем глаза он заметил, как она кладёт ключи на маленький столик у входа, рядом с его комплектом, и почувствовал себя несравненным идиотом, ощутив волнение от этого доверительного жеста. Байрон определённо был в затруднительном положении. Тридцатидвухлетний мужчина не может переживать из-за того, что два комплекта ключей соприкасаются, не может, если только в его разуме не произошёл сбой.

Байрон поднял голову, словно только что её заметил и неопределённо кивнул, а затем вернулся к чтению книги.

Франческа на несколько мгновений задержалась у входа в просторное помещение лофта, затем ускорила шаг и присоединилась к нему на диване.

— Могу я поговорить с тобой? — громко обратилась к нему, сквозь оглушительную музыку. Байрон кивнул, убавил громкость с помощью пульта дистанционного управления и закрыл книгу.

«Где ты была?

Что делала?

Ты знаешь, что я схожу с ума из-за тебя?»

— В чём дело? — холодно спросил он.

— Я не хочу долго задерживаться здесь, — так же холодно ответила она. — Понимаю, что причиняю тебе неудобства.

— Немного.

— Немного в моей стране уже слишком. В общем, я сегодня разговаривала с Эриком, и он сказал, что в одной из кофеен рядом с юридическим факультетом ищут официантку. Мы пошли вместе, и я подала заявление о приёме на работу. Кроме того, его двоюродный брат сдаёт квартиры по доступным ценам людям, кто не может получить жильё в кампусе. Мне нужно время всё организовать, и я уйду.

— О, какой красавчик, Эрик, значит, твой герой, — пробормотал Байрон тоном с остроумным намерением, который тем не менее вышел едким до глубины души.

— Нет, мне не нужны герои. Он помог мне, но я бы и сама справилась. И вообще, это не твоё дело. Заботься о своих героинях.

Она встала, в её глазах плескалась яркая, почти лихорадочная ярость, и направилась на кухню. Байрон слышал, как она взяла стакан, открыла воду, и подождав немного, наполнила.

«Проклятье, проклятье, проклятье».

Ему не следовало приближаться к ней и делать то, что хотел. Обнять, прижаться к ней, дышать одним воздухом с её губ. Он не должен был.

Поэтому, чтобы не поддаться этому непреодолимому желанию, Байрон направился в противоположную сторону.

Куртка, ключи и прочь из дома.

Так продолжалось несколько дней. Они практически не встречались. Каждую ночь Байрон проводил в Dirty Rhymes, а когда возвращался перед самым рассветом, находил Франческу спящей на диване. Иногда он останавливался и смотрел на неё, неподвижный, как наркоман, столкнувшийся с искушением. Она выглядела такой красивой, когда отдыхала. На ней были шорты и футболка с длинными рукавами, и иногда одеяло сползало на одну сторону, открывая его взору длинные ноги, округлость груди, покатые ключицы, ухо, открытое между каштановыми локонами волос. После того как он откликался на лесть десятка женщин в клубе, а его тело не выдавало даже проблеска желания, эти невинные подробности заставляли его каждое утро, от ночи до рассвета укрываться в мезонине, чтобы спрятать доисторическое существо, поселившееся в брюках. Байрон даже не мог облегчиться, опасаясь, что Франческа его услышит. Так что ему приходилось ждать, пока усталость и отчаяние сами укротят его.

Позже, пока он ещё спал, Франческа уходила. Она нашла работу в том кафетерии и работала изнурительную смену с шести до девяти часов. Затем у неё было с полудюжины занятий до полудня, а в три часа возвращалась в кафетерий до самого вечера. Однажды Байрон зашёл к ней во время работы. Он вошёл с безразличным видом, что-то заказал, вышел с американским кофе в пластиковом стаканчике и чуть не закричал от ярости, когда понял, сколько придурков её осаждают. И не только Эрик: все мужчины от восемнадцати и старше, включая нескольких пожилых профессоров, заметно сожалеющих о своём распутстве в прошлом, не упускали возможности отпускать комплименты и фальшиво-милые шуточки, пялясь на это высокое стройное чудо, фигуристую и чувственную брюнетку. Он ушёл, бросив свой кофе, как хотел сделать с Эриком и всеми остальными, и больше не возвращался. Зачем мучить себя? Воображения ему и так хватало, зачем же ещё добивать себя реальностью?

Однако однажды его решимость сопротивляться и бороться с самим собой получила почти смертельный удар. Изнуряя себя, чтобы не думать, Байрон бегал в сумерках по травянистым дорожкам кампуса, как его вынудили задуматься. Франческа и Эрик сидели на скамейке в тенистом месте. Они интимно разговаривали и… ему показалось, что они целуются.