В твоих глазах (ЛП) - Джусти Амабиле

— Я же сказала, что не знаю. Ты всё помнишь, когда выпиваешь?

— Я никогда не пью до такой степени.

«Да, член ты используешь в трезвом виде».

— В любом случае я ухожу.

— Ты не в состоянии куда-либо идти. Что ты натворила? Заходи в дом. — Он подходит ближе, проводит губами по моему виску. Губы, которые целовали незнакомую цыпочку с ужасной помадой в придачу. В ответ я вздрагиваю. Мне ненавистен запах на нём. Цветочный, дешёвый, отвратительный. — У тебя температура. Где ты была? Ты даже не пришла в университет! — Его тон резкий, серьёзный, напоминающий хриплый голос, когда он поёт.

«Кто знает, как звали ту, кто знает, понравилось ли ему трахаться с ней. Кто знает, увидит ли он её снова. Наверняка они познакомились в клубе».

— Я начала веселиться очень рано и забыла о занятиях, — отвечаю я, пожимая плечами, со стервозным выражением лица.

Он оборачивается. Внимательно смотрит на меня сквозь прикрытые веки, ноздри его чертовски идеального носа слегка раздуваются. Потом он странно дышит; будто до этого сдерживал дыхание, и теперь резко выдохнул. Байрон хватает меня за запястье, затаскивает в квартиру и закрывает дверь.

— Ты до сих пор одета как в прошлый раз. Может, расскажешь, что случилось? — Он забирает растение и ставит на пол, затем берёт меня за руку и ведёт к дивану. Я следую за ним, как щенок, жаждущий ласки.

«Ненавижу тебя за чувства, что пробуждаешь во мне».

— Прошу тебя, расскажи мне всё.

— Мне нечего рассказывать, я почти ничего не помню. У тебя не найдётся аспирина? Или, может, травки, это даже лучше.

— Ты должна принять горячую ванну, поесть и поспать.

— Снова атакует фальшивый папик в тебе. Но я думаю, что — разденься и я готовлю для тебя — мы уже проходили.

— У тебя в рюкзаке есть во что переодеться? Я передвину ширму перед ванной, чтобы ты могла помыться.

— Вся эта скромность неуместна. Мне не нужна ширма.

Он наблюдает за тем, как я встаю и снимаю куртку. На его лице появляется гримаса, которую я не могу расшифровать.

— Ширма нужна мне, — бормочет он.

— Ты можешь запрыгнуть на меня? О нет, уверена, на сегодняшнюю ночь ты уже в порядке.

Он вскидывает бровь, приоткрывает рот, словно хочет произнести вопрос, который замирает у него во рту.

— Я подожду на кухне, приготовлю тебе горячий суп.

— Без травы?

— Максимум — базилик.

— А пить?

— Если хочешь, у меня есть молоко с какао.

— Суп с молоком, будем кутить.

— Ты кутила уже достаточно.

— Веселья никогда не бывает достаточно.

Я раздеваюсь перед ним, словно ничего не чувствую при этом. Моё бедное сердце — измученный воробей. Байрон выпускает ещё один глубокий, почти яростный вздох. Затем, когда я снимаю блузку, он встаёт, поправляет ширму перед ванной и удаляется на кухню, будто убегая от смертельной опасности.

Моюсь самой горячей водой в мире, переодеваюсь в джинсы и чистую футболку. Байрон не выходит из кухни, его как будто туда отправили в наказание. Когда я подхожу к нему, он стоит, прислонившись спиной к раковине, и потягивает кофе из огромной чашки. Он накрыл стол для меня, только для меня. Белая керамическая миска, ложка. Горячий суп. Стакан шоколадного молока.

— Пока ты ешь, моя очередь принять душ, — говорит он.

«Молодец, смой эту паршивую помаду».

Он выходит из кухни и поднимается в мезонин. Возится там с какими-то вещами, потом возвращается с чистой одеждой. Я сосредотачиваюсь на супе, проглатываю несколько глотков. Вкусно. Суп кремообразный, и по мере того, как его поглощаю, кажется, что тепло жизни проникает в каждую мою уставшую молекулу. Слышу, как течёт вода, и проглатываю невидимый кусочек, — больше нет ни супа, ни молока, только необходимость делать то, что я не должна делать.

Шпионить за ним.

Медленно выглядываю из проёма кухни. Не настолько, чтобы быть замеченной, только один глаз, один безрассудный, хищный глаз. Уверена, он этого не делал, он же джентльмен, герцог и джентльмен, а потом ему должно было хватить той потаскушки с помадой.

Ширма осталась на месте, но кое-что можно разглядеть.

«Боже, как же я хочу тебя».

Мне достаточно на него взглянуть, увидеть его мельком между стеной и ширмой, тень кожи, как стекает вода с его волос по спине, позвоночнику и бёдрам, чтобы стать жидкой и задыхающейся. У меня вырывается вздох разочарования и отчаяния. Я никогда не чувствовала себя так, никогда, за всю свою никчёмную жизнь. Я хочу его больше, чем когда-либо хотела неба, звёзд, воздуха, свободы и мести — за ничтожные двадцать пять лет. Но не только для этой ночи, для другой ночи, для последней ночи. Я хочу Байрона сейчас, и завтра, и послезавтра, и в будущем незапланированном дне. Я хочу это тело, которое сканирую с ностальгией, хочу его голос, его смех, дыхание, его руки, которые прикасаются ко мне и готовят для меня, его глаза, похожие на зелёное море, его язык, который на вкус как поэзия.

«Я

ТЕБЯ

ЛЮБЛЮ».

Я успеваю вовремя отпрянуть. Байрон выключает воду и хватает полотенце. Выпрямляюсь на стуле, допивая молоко. Я дрожу, как вор, которого чуть не поймали на месте преступления.

Через некоторое время он появляется на кухне. На нём синие спортивные брюки и белая футболка. Босой, горячий, влажный.

— Ты всё съела?

— Хмм, — смущённо отвечаю я.

— Мне нужно немного отдохнуть перед тем, как идти на факультет. Если ты тоже хочешь, я лягу на диван. Ты занимай кровать.

— Нет, это твой дом. Я гость. Диван меня вполне устраивает.

Он, кажется, собирается возразить, но потом кивает.

— Хорошо, я дам тебе плед.

Даже не верится, что всего двадцать четыре часа назад он был моим. А я — его. Очевидно, он воспринял мои слова буквально. Понял, насколько они разумны, несмотря на сарказм. Очевидно, как только преодолел оцепенение желания, он осознал всю нелепость своих слов, этой безрассудной сладости, этой притворной ревности. Он увидел единственное, что можно увидеть: красивую девушку, которая не стоит более глубоких размышлений, не стоит риска оказаться на скамье подсудимых из-за отношений между профессором и студенткой, а главное, не может и никогда не сможет сравниться с белой-как-мрамор Изабель.

Байрон достаёт из ящика клетчатый плед. Предлагает мне одну из своих подушек. Он спрашивает, не нужно ли мне чего-нибудь. Я отвечаю «нет», но когда он поднимается по лестнице, я не могу удержаться и импульсивно говорю ему:

— Ты хороший учитель, профессор Лорд. Я буду скучать по твоим лекциям.

Он замирает на ступеньке, поворачивается и встревоженно смотрит на меня.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что сказала. Ты потрясающий профессор. Несмотря на то что посещала их нечасто, твои лекции были…

— Ты больше не собираешься их посещать? — Резко прерывает он.

— Нет.

— Почему? Если это из-за того, что случилось, то больше не повторится. Давай всё вернём на круги своя. Нельзя сдаваться из-за… из-за такой малости.

«То, что для тебя мало, для меня — всё.

На той стеле, на кладбище, я отказалась даже от своей гордости.

Мне не нравится то, кем я стала, но полагаю, что ничего не могу с этим поделать.

Перемены есть перемены, даже если они оставляют тебя беззащитной».

— Я не такая уж идиотка, — отвечаю я, ненавидя его, потому что люблю. — Стипендия включает только плату за обучение, но мне придётся обеспечивать себе комнату и питание. А поскольку я потеряла работу и квартиру, я не…

— Как это случилось? — перебивает он, спускаясь ко мне. — Что, чёрт возьми, ты сегодня натворила?

— Тебе это не интересно. Я просто хотела сказать, что ты хороший учитель, и точка. Остальное — моё дело. Я отдохну часок, а потом уйду.

— Куда? Куда, твою мать, ты пойдёшь? — Его голос теперь высокий и резкий, словно его апломб растаял на лестнице.