В твоих глазах (ЛП) - Джусти Амабиле
«Сейчас я его убью».
Разделявшие их метры Байрон прошёл строевым шагом воина, вооружённого копьём и готового вонзить его в грудь врага до крови. Но он остановился. Он не мог устроить нелепую сцену посреди кампуса. И не потому, что заботился о защите своего доброго имени. Ему было плевать на свою репутацию. Байрон заботился о Франческе. Сплетни могли проникнуть в университет, что навредило бы ей. Никто не должен был говорить о ней плохо, никто не должен был делать инсинуации. Поэтому он сдержался. Байрон замер в десяти метрах от затылка этих двоих, сидевших близко, слишком близко, сжал кулаки, молча проклял вселенную и ушёл.
Позднее вечером в клубе он словно сошёл с ума. В его голове беспрерывно крутился абсурдный фильм, как Франческа принимает этого улыбающегося молодого человека и занимается с ним сексом на его диване. Во власти неконтролируемого безумия Байрон покинул клуб и неожиданно вернулся домой. Он чувствовал себя глупо, как те мужья-рогоносцы, которые приходят домой рано, пока их жёны прячут любовников в шкафах, и без предупреждения вошёл.
В музыкальном центре стоял диск, но не из коллекции Байрона. Франческа слушала и подпевала, буквально во всю мощь своих лёгких, песню Синди Лопер True Colors.
Но я вижу твои истинные цвета,
Они пробиваются наружу.
Я вижу твои истинные цвета,
И за это я тебя люблю.
Поэтому не бойся показать их,
Твои истинные цвета.
Истинные цвета прекрасны,
Как радуга.
Улыбнись для меня,
Не будь печальным, не могу припомнить,
Когда в последний раз видела, как ты смеешься.
Если этот мир сведёт тебя с ума,
И ты больше не сможешь выносить всё это,
Позвони мне,
Потому что ты знаешь, что я сразу приду.
Франческа пела энергично, словно извлекая свой голос из глубины сердца, и одновременно что-то готовила на кухне. Босиком, в коротких шортах, которые надевала для сна, и мешковатой майке, что болталась на одном плече, демонстрируя изгиб предплечья, угловатый выступ лопатки и крыло маорийского дракона, вытатуированное на спине. На кухонном столе лежал раскрытым университетский учебник. Франческа стояла к Байрону спиной и помешивала что-то в керамической миске, напевая и танцуя в медленном и томном ритме. В квартире Франческа была одна.
Байрон неподвижно замер в центре лофта и молча наблюдал за ней. Вскоре он понял, что ему не хватает дыхания, а сердце бьётся в таком бешеном ритме, что это похоже даже не на удары, а на мощный раскат грома.
В этот момент Франческа, словно почувствовав присутствие и тень, испуганно обернулась. Веер её волос последовал за молниеносным изгибом шеи, из рук выпала миска. Содержимое кремообразной консистенции растеклось по полу, мебели, её голым ногам.
— Ох, проклятье, — ругнулась она, наклоняясь, чтобы поднять грязное месиво. Девушка выглядела взволнованной и неловкой, и когда Байрон подошёл к ней и опустился рядом на колени, чтобы помочь ей, она сказала, переводя дыхание:
— Ты меня напугал! Я пыталась приготовить тирамису, как ты, и не хотела устраивать беспорядок, думаю, миска раскололась, я заплачу и…
Байрон схватил её за руку. Два пальца другой руки он приложил к её губам. Несколько секунд они стояли так, наблюдая друг за другом, между шкафом и столом, сгорбившись, как кошки, в окружении капель сахара и какао. От резких движений майка на Франческе сползла набок, и одна из её грудей почти вылезла наружу, а нежно-розовый сосок стал мягким. Их глаза, океан и зелень леса, впились друг в друга, и Байрон понял, понял раз и навсегда, что выиграл серию бессмысленных сражений и окончательно проиграл войну.
Сознание твердило ему: «Вставай, бросай её, спасай себя», но убедить себя прислушаться было невозможно. Не позволяя никаким словам изменить его мнение, пока Синди Лопер пела и пела, а само существование Франчески распаляло его обоняние, слух, зрение, осязание и вкус, он поцеловал её с жестокостью безумца. Обхватив одной рукой шею, другой — грудь, похожую на мясистый георгин, Байрон прижал Франческу к себе и лизнул в губы. На мгновение он подумал: «Если она отвергнет меня, я умру», но она ответила на его поцелуй столь же жадным языком.
Они оказались на полу, двигаясь с судорожной яростью. Лёжа на спине, он наблюдал, как Франческа приподнимается над его телом, стаскивает с себя майку и шорты и остаётся роскошно обнажённой, её груди мягко покачивались. Он смотрел, как она расстёгивает его ремень, спускает брюки до бёдер. Видел, как она раскрывается перед ним, двигаясь с нетерпением шлюхи и грацией ангела.
Байрон быстро переместился, обхватил её и развернул. Теперь на полу лежала она, измазанная шоколадом. Он слегка приподнял ей бёдра и стал проникать, пока не исчез полностью в её теле, погрузившись в лоно.
Когда он услышал, как она умоляет его не останавливаться, как обхватывает его голову руками, он рисковал потерять рассудок и кончить в неё. Но на нём не было презерватива, и он боялся за неё. Не за себя. Если бы он мог потакать собственному желанию, то достиг бы оргазма там, в самой потаённой части её тела, до последней капли. Но он должен был сохранить проблеск разума и, когда убедился, что она удовлетворена, чтобы не лишить её даже вспышки удовольствия, оставил её жар за мгновение до взрыва. Он кончил сразу, ей на кожу между пупком и всё ещё вздымающейся грудью, с диким криком, который отражал силу возбуждения, накопившегося за эти дни.
Затем он опустился на неё и начал целовать. Удерживая ладонями её лицо, Байрон посвятил этому поцелую бесконечное количество времени. Внутри себя он уловил голос, сначала почти неслышный, потом слабый, но постепенно звучание становилось всё громче. Голос шептал ему, говорил, выкрикивал два простых слова без обмана: «Люблю тебя».
Два простых слова, которые Байрон не произнёс, но которые хранил глубоко в сердце. Он боялся напугать её этой правдой, без которой уже не мог обойтись. Он продолжал целовать, а потом скользнул губами по горлу, по груди, по острым соскам, похожим на влажные наконечники стрел, по пупку, по татуированному цветку, по цветку под татуированным цветком. Поцелуи, ещё поцелуи. Франческа выгнула спину, новые стоны в воздухе, её оргазм, такой эротичный среди этого хаоса, что освободил его душу и чувства. Байрон вновь залил её жидким жаром, выкрикивая её имя на весь дом, на луну, на жизнь, пока оргазм сотрясал его от волос до пят.
Наконец, в изнеможении оба рухнули на пол.
Лежали молча, обнявшись, потные, почти растаявшие. Через некоторое время Франческа прошептала озорным весёлым тоном:
— Ты вернулся раньше, чтобы трахнуть меня?
— Нет, я вернулся раньше, потому что боялся, что ты трахнешь Эрика.
— Я не настолько груба, чтобы использовать гостеприимство и переспать с кем-то в хозяйском доме.
— Я не хозяин.
— Ох нет? А кто ты?
— Отныне ты будешь заниматься любовью только со мной. Никаких исключений. Но… что ты имеешь в виду? Ты занималась этим с ним где-то ещё? — Его голос прозвучал встревоженно, и от одной мысли о том, что она может быть с кем-то ещё, у него сжалось внутри, и ему захотелось пронзить врага копьём и снова разбить зубы, носы и яйца. Байрон приподнялся, опираясь на один локоть, и уставился на неё сверкающими глазами, немного сердитыми, немного расстроенными.
Франческа не ответила на его вопрос. Вместо этого сказала:
— Если тебе можно со студентками с ресницами, как у куклы, и кто всю лекцию призывно демонстрирует киску, я оседлаю кого захочу, где захочу.
— Итак, сучка, — сказал он твёрдым, почти ледяным голосом. — Пункт первый: я не трахал студентку с кукольными ресницами. Не отрицаю, у той девушки были такие намерения, но я послал её подальше. Пункт второй: смотреть на неё было единственным способом не смотреть на тебя и не запятнать себя убийством Эрика посреди лекции. Пункт третий: я хочу только твою киску, проклятье. И гарантирую, я мог иметь их столько, сколько захочу, — я даже пытался убедить своего друга ниже обратить внимание на другую, но он, кажется, согласен со мной — мы хотим только твою. Пункт четвёртый: теперь тебе нужно избавиться от того парня. Скажи ему, что тебе это неинтересно, скажи ему всё, что хочешь, воображения тебе не занимать.
