Самая холодная зима - Черри Бриттани Ш.

– Не надо, – прошептал он сквозь стиснутые зубы.

Он повернулся ко мне спиной, и его плечи опустились, когда он покачал головой.

– Если ты не хочешь заниматься сексом, можешь просто уйти, – холодно заявил он.

– Майло…

– Я серьёзно, Старлет. Я не хочу с тобой разговаривать по душам, ясно? – выплюнул он.

Он повернулся ко мне с болью в глазах, которая разрывала меня на части. Его взгляд выдавал противоположное тому, что он произносил. Я увидела это – потребность в комфорте. Страх собственного одиночества. Боль от возможности ещё одной огромной потери.

Сколько горя может пережить сердце, прежде чем оно перестанет биться?

Я подошла к нему и положила руку ему на плечо:

– Поговори со мной.

– Нет.

– Пожалуйста.

– Нет.

– Тебе нужно выговориться.

– Мне нечего сказать. Хорошо? Мой отец пьяница, который попал в такую ситуацию. Конец истории.

– Майло…

– Что?! – вскричал он, его голос дрогнул. Майло сделал несколько шагов от меня. – Что ты хочешь, чтобы я сказал, Стар? Хочешь, чтобы я рассказал о том, как я на него злюсь? Хочешь, чтобы я выразил, насколько это чертовски травмирует меня, ведь я не знаю, будет ли с ним всё в порядке? Хочешь, чтобы я рассказал, каково это, когда в любую секунду мне могут позвонить и сказать, что он ушёл? Ты этого хочешь?

Он кричал, но я знала, что он кричит не на меня. Он не злился на меня. Он был зол на мир. На нечестность всего этого. На несправедливость. И его злость была оправданна.

– Или, погоди, дай угадаю, ты хочешь, чтобы я сказал тебе, как я зол на себя, да? – спросил он.

Он замер и на долю секунды закрыл глаза. Его голова слегка наклонилась влево, как будто он пытался собраться с мыслями. Как будто он пытался контролировать свои эмоции.

Хотя мне бы хотелось, чтобы он этого не делал.

Мне хотелось, чтобы он позволил себе выплеснуть всё наружу. Чувствовать всё это, всю-всю боль, каждый её кусочек.

Когда его глаза открылись, я увидела водоворот, который вот-вот должен был выплеснуться.

– Потому что мне следовало провести сегодняшний день с ним, как ты и сказала. С ним всё было бы в порядке, если бы я помог ему, а не сбегал в Чикаго, пытаясь спрятаться.

Он взглянул на фотографию своих родителей на каминной полке и начал шептать.

– Возможно, мне не удастся сказать ему, что мне жаль, Стар, – сказал он. – Может быть, мне не удастся помириться с ним или вместе выпить пива, а через десять лет я не смогу сказать ему, что он был прав, а я вёл себя дерьмово. Возможно, я не поговорю с ним о маме и никогда не смогу наладить наши с ним отношения. Он в коме и не знает, что мне жаль. Он не знает, что мне жаль, что я запутавшийся ребёнок с проблемным отцом. Он не знает, что я прощаю его за то, что он не в курсе, как воспитывать детей, и забил на все, когда мама ушла от нас. Он не знает, что я люблю его.

Я могла бы убедить Майло, что его отец всё знает.

Я могла бы сказать слова утешения и заверить, что его отец всё ещё может выжить. Но Майло это было не нужно. Ему нужно было сломаться.

Иногда нужно разбиться на миллион частей, чтобы началось исцеление. Всё, что нужно было Майло от меня в тот самый момент, – это крепкие объятия. Физическое напоминание о том, что он, возможно, чувствует себя одиноким, но это не так. Я была и буду рядом до тех пор, пока он во мне нуждается. Неважно, сколько времени это займёт.

Глава 29

Майло

Всю ночь мы просидели в тёмной комнате.

Старлет пыталась заставить меня что-нибудь съесть, но я не смог. Я был не в состоянии здраво мыслить. Я вообще не мог сосредоточиться ни на чём, кроме того факта, что папа сейчас борется за свою жизнь.

Мой мозг болел.

До этого самого момента я не знал, что так бывает.

Я не мог потерять папу.

Разве я недостаточно потерял?

Разве мир не украл у меня почти всё?

Старлет пошевелилась в моей постели, начиная просыпаться после прошлой ночи. Прежде чем она успела открыть глаза, её рука потянулась к моей стороне кровати и приземлилась на моё предплечье.

«Всё ещё здесь, Учительница».

Её карие глаза распахнулись, и на долю секунды я почувствовал себя не таким одиноким, как раньше. Мне было грустно, но не одиноко и грустно, как было до этого.

– Привет, – прошептала она, перекатываясь на бок лицом ко мне.

– Привет, – ответил я, поправляя волосы, упавшие ей на глаза.

– Ты не ложился.

– Нет.

– Надо было разбудить меня.

– Зачем страдать вдвоём?

Когда я сказал это, её взгляд смягчился, полный глубокой печали. Как будто после сна она вспомнила, чем была для меня реальность. Если быть честным, я не осознавал истины. Мои мысли путались. Часть меня думала, что папа напился где-то, повёл себя как дурак, и я в любой момент услышу, как его машина подъезжает к дому. Будто он не лежал на больничной койке, не висел между жизнью и смертью, не думал о том, стоит ли ему пойти к маме или вернуться ко мне.

– Мне очень жаль, Майло, – сказала Старлет.

Эти слова заставили меня дёрнуться. Я прижался к ней лбом:

– Пожалуйста, не говори так. Так ты напоминаешь о том, что есть о чём сожалеть.

– Ладно, извини… – Она замерла и выдавила улыбку. – Как я могу помочь тебе сегодня?

Я поцеловал кончик её носа, прежде чем заставить себя сесть.

– Я могу что-нибудь приготовить для тебя?

Она подняла бровь:

– Что?

– Я хочу что-нибудь приготовить для тебя. Завтрак, затем обед, потом ужин. Могу я сделать это, Стар?

– Что? Нет. Не беспокойся обо мне. Я могу приготовить для тебя…

Я тяжело сглотнул и покачал головой:

– Нет, ты не понимаешь. Мне просто… мне нужно повозиться на кухне, и я хочу сделать что-нибудь для тебя.

Она посмотрела на меня, немного озадаченная, но кивнула в знак согласия:

– Хорошо, да. Я была бы очень рада.

Я встал с кровати и подошёл к комоду, где лежала коробка с рецептами. Я не открывал её с тех пор, как мама умерла. Я был слишком напуган, чтобы смотреть на рецепты, которые она мне оставила.

Вернувшись к кровати с коробкой, я открыл её и поставил перед нами обоими.

– Это рецепты моей матери. Она оставила их мне после своей смерти. Она сказала, что всякий раз, когда я почувствую себя потерянным, мне следует приготовить что-нибудь. У меня не хватало смелости заглянуть внутрь, но мне бы хотелось сделать это сегодня, – сказал я.

Старлет села и подтянула колени к груди:

– Я думаю, это прекрасная идея.

Я одарил её кривой улыбкой и начал перебирать рецепты. Здесь были десятки воспоминаний, созданных моей матерью. Я пролистал карточки, некоторые из которых были присыпаны мукой, другие – каплями масла. Качо э пепе, рикотта гнуди, фриттата с грибами, карбонара. От одних лишь слов в груди всё сжалось. Я подумал, насколько по-идиотски было так долго ждать, чтобы заглянуть внутрь этой коробки. Последовавшая за этим мысль заключалась в том, как долго моё зрение позволит мне видеть рукописные открытки моей матери. Было странно, что, с тех пор как мне поставили диагноз, я смотрел на жизнь другими глазами. Раньше меня никогда не волновало, как люди пишут слова на бумаге. Как они ставят чёрточки и точки над «t» и «i». Но теперь, зная, что, возможно, когда-нибудь я потеряю всякую связь с этими мелочами, я воспринимал их глубже, особенно когда дело касалось маминых карточек с рецептами.

Когда я вытащил одну из карточек, где говорилось о приготовлении хлеба в голландской печи, сердце заныло. В левой части карточки были указаны ингредиенты и инструкции по приготовлению хлеба. На правой стороне была записка от моей матери. Я прижал кончики пальцев к словам, проследив за углублениями, где ручка сильно давила на бумагу. Её слова были написаны с такой нежной любовью и заботой, что я почти чувствовал её в этом извилистом почерке.

Мой мир,