(Не)милая Мила (СИ) - Жилло Анна

— А он будет с нами жить?

— Будет.

— А Мяфик?

— Куда ж без Мяфика-то?

— Уйя!

Ну да, конечно. Главное — Мяфик! Мне приходилось регулярно напоминать себе, что мы должны поставить золотой бюст на родине этой скотины. Или хотя бы мраморный. Или, может, пожертвовать адскому котокафе центнер кошачьего корма?

Уже к вечеру мне стало зверски скучно. Я вообще не слишком любила пляжный отдых. Поплавать, позагорать часик — и куда-нибудь бродить, смотреть, фотографировать, покупать абсолютно ненужные, но милые сувениры, есть и пить что-то местное. Или просто сидеть в открытом кафе и пялиться на людей. Но с Инкой много не находишь. Та целыми днями готова дрызгаться в воде и возиться в песке. Если бы хоть Лешка был, а так я через пару дней рехнусь на этом пляже. Надо посмотреть в интернете, куда все-таки можно съездить с Инкой, чтобы ей было интересно. Куда-нибудь недалеко.

Лешка приехал, когда мы вернулись с пляжа и я собиралась написать ему, не зная, то ли ждать, то ли готовить ужин, то ли идти куда-нибудь. Готовить не хотелось, идти куда-то без него — тоже. Вопрос решился сам собой. Инка обнимала надувного крокодила, а Лешка демонстративно достал из сумки и положил на стол задвижку. Я снова вспомнила рассказ Полины о том, как Машка орала под закрытой дверью, но от комментариев воздержалась.

После ужина, когда мы вместе уложили Инку спать, оставив включенный ночник и свет в туалете, Лешка все так же немного нарочито прикрутил задвижку к двери нашей комнаты. Дождался, когда я приду из ванной, звонко защелкнул и посмотрел на меня: ну, что на это скажешь?

Говорить я ничего не стала, поскольку успела, стоя под душем, напредставлять себе такого, что не могла дождаться, когда он меня разденет. Поэтому раздевали друг друга наперегонки. Впрочем, у него была фора, потому что на мне остался всего лишь халат. На голое тело. Очень сильно соскучившееся голое тело, которому так не хватало его рук, губ и всего прочего.

И все же я невольно прислушивалась к звукам из коридора: не донесутся ли оттуда шаги, не начнет ли кто-то — известно кто! — царапаться в дверь.

— Милка, расслабься, — уговаривал Лешка, подкрепляя слова отвлекающими маневрами. — Даже если проснется, врасплох не застанет. Дверь закрыта.

Я все это прекрасно понимала. И старалась ни о чем не думать.

Но все равно прислушивалась.

Алексей

К концу недели я наконец закруглился. Мы с предполагаемыми партнерами подписали протокол о намерениях и отметили это дело в ресторане. Вернулся я поздно и на бровях. Милка, разумеется, разозлилась, но все же оттаяла, когда узнала, что это был мой последний рабочий день.

Утром мне больше всего хотелось если не сдохнуть, то хотя бы элементарно выспаться. Но я прекрасно понимал: не в этой жизни. Потому что надо наверстывать упущенное. Пришлось выпить какую-то шипучую трезвиловку и тащиться с девочками на пляж. Быстренько окунувшись, я выпал плотным осадком на лежак. Спрятанная под влажное полотенце голова гудела, как чугунное ведро. Эхом в ней отзывалась монотонная болтовня Инки, которая рассказывала, как они ездили в зоопарк, в аквапарк и еще в какой-то парк. Я не слушал, но изображал присутствие на линии регулярными «угу», «ого» и универсальным вопросом «а что еще там было?»

Милка читала в телефоне, рассеянно поглаживая меня по спине, но даже ее прикосновения сейчас были неприятны — словно по обожженной коже. Хотелось только одного: чтобы солнце поскорее поднялось повыше и мы ушли. Пообедать — хотя о еде и думать было противно — и спа-а-ать. Главное — чтобы кое-кому не захотелось любви и ласки, на это я сейчас был категорически не способен.

Наконец мои мольбы дошли по назначению.

— Леш, я переодеваться, — посмотрев на часы, Милка встала. — Соберешь тут все?

— Угу, — буркнул я, прикидывая, как бы поаккуратнее подняться, чтобы башка не лопнула.

— Я с мамой! — заявила Инка, едва Милка отошла.

Приоткрыв, один глаз, я разглядел в нескольких метрах голубое парео и разрешил:

— Догоняй.

Она бросилась бежать, но тут ее заслонила компания корпулентных теток, а когда те прошли, ни Милки, ни Инки уже не было видно. Я подумал, что пока они там будут возиться, успею еще пару минуток полежать, и закрыл глаза, проваливаясь в блаженную дремоту…

— Лех, ты что, дрыхнешь? А Инка где?

Меня аж подкинуло. Голова взорвалась болью, но сон мгновенно улетучился.

— Она за тобой побежала. Ты только отошла. Я думал, догнала.

— Бля… — выдохнула Милка, закрыв рот рукой. — Леха!..

Наверно, ей хотелось меня убить, но она все же сообразила, что это непродуктивно. Огляделась по сторонам и начала по-английски расспрашивать всех подряд, не видели ли девочку в желтом купальнике. Мне тоже хотелось себя убить, но и это вряд ли помогло бы.

Какая-то тетка сказала, что девочка шла к лестнице, но вот поднималась ли по ней, она не заметила. Милка бросилась к ступеням, ведущим на второй ярус. Я, пытаясь выбраться из паники, бросил в сумку телефоны, кошелек и ключи от квартиры, и как был, в плавках, поспешил за ней. Все остальное — черт с ним, даже если унесут.

Милка стояла у питьевого фонтанчика и растерянно озиралась по сторонам. На ее лице был такой ужас и отчаяние, что внутри у меня все превратилось в кусок кислого льда.

Если, не дай бог, с Инкой что-то случилось, она мне этого не простит. И я сам себе тоже не прощу.

Эта мысль бахнула в башку, как молния, и немного в ней прояснила.

— Мил, подожди, — я взял ее за руку. — За пятнадцать минут она вряд ли далеко ушла. Если будем…

— А если ее увели? — перебила она, всхлипнув. — Или просто утащили и увезли? Надо в полицию. Сейчас же.

— Подожди. Давай сначала в спасательный пункт, или как он там называется? Пусть объявят по радио.

— Леш, ты рехнулся? — в голосе зазвучали нотки подступающей истерики. — Она что, понимает по-гречески? Или по-английски?

— Да не для нее, Мила. Если она где-то здесь, кто-то ее увидит и приведет туда. А если нет, то они же в полицию и позвонят. Они знают куда, а мы нет. Пожалуйста, возьми себя в руки. Будешь истерить — только хуже будет.

Она свирепо зыркнула на меня, но слезы подобрала. Развернулась и почесала в сторону спасателей. Вдоль опорной стены, ограничивающей полосу пляжа, поверху шел узкий променад, где располагались аэрарий, кафешки, магазинчики, пункты проката и всякие технические службы, в том числе и спасательный пункт с наблюдательной вышкой.

Дежурный спасатель, молодой и неприлично красивый парень в красных трусах, выслушал нас, задал пару уточняющих вопросов и зашел в рубку. Радио похрипело, посвистело и попросило на двух языках того, кто увидит четырехлетнюю светловолосую девочку в желтом купальнике, привести ее в спасательный пункт. Если же кто-то видел, что девочку увели с пляжа, ему следует незамедлительно сообщить об этом туда же.

— Я повторю это через пять минут, — сказал спасатель нам. — И позвоню в службу охраны. Если ребенок не найдется, они свяжутся с полицией.

Милка стояла, обхватив себя руками, ее била мелкая дрожь. Я обнял ее, и она прижалась ко мне, уткнувшись носом в плечо.

— Все будет хорошо, Мил, она найдется, — уговаривал я то ли ее, то ли себя. — И прости меня. Я виноват, что отпустил ее.

— Ты же видел, что я недалеко, — ответила она каким-то замогильным голосом. — Иначе не отпустил бы, да?

Следующие десять минут показались самыми страшными в моей жизни. Не когда умер отец, не когда застукал Майку в постели с любовником. И даже не когда Милка предложила расстаться, а именно эти. После повторного объявления по радио мы разговаривали с двумя дюжими охранниками, когда Милка вдруг сдавленно ахнула и вцепилась в мое плечо.

По променаду шла какая-то толстая тетка в синем сарафане, держа за руку рыдающую Инку.

Глава 33