Жанна Корсунская - У кого как...
— Алена, пожалуйста...
— Ладно... постараюсь.
— Что еще? Ты что-то еще хочешь мне сказать.
— Да... Спутник взорвался. Тот, что Алеша делал.
— Надо же. А почему?
— Какая-то авария произошла при выводе его на орбиту.
— Ясно. Жаль...
— Лешка чуть не плакал, когда узнал.
— Бывает. Слава Богу, людей в спутнике не было.
— Да. Это точно. Одни железки дорогущие.
— Приезжай, Аленушка, я буду ждать.
— Приеду.
Выключаю сотовый. Сон как рукой сняло. Взорвался значит. Звоню Вите.
— Привет.
— Привет.
— Поздравляю с успешным завершением проекта.
— Спасибо.
— Когда это произошло?
— Две недели назад.
— Ты все видел?
— Да. Я был на запуске. Хватит, Фира, и так кошки на сердце скребут.
— А что со Швыдко?
— Уволили его через два дня после твоего приезда. Он потом телегу ректору накатал, но Дов объяснил, что Швыдко не справлялся с работой, его уволили, и он мстит за увольнение.
— Слушай, Витя, теперь уже поздно об этом говорить, но почему ты не попробовал тогда, до увольнения, объяснить Швыдко всю ситуацию?
— Ты с ума сошла! Он же коммунист закостенелый... Конченый. У него одна-единственная извилина в башке, и та в виде серпа и молота. Государственные деньги, народные средства... Непрошибаемый чувак.
— Ясно... А как с деньгами на новый спутник?
— Дов сейчас этим занимается.
— Россия будет платить Израилю компенсацию за нанесенный ущерб?
— Да, но это гораздо меньше, чем сумма, которую они получили за ракету-носитель. Короче, не волнуйся, те парни, что продавали, в убытке не остались. Тут у нас с ними полное взаимопонимание. Если бы такое взаимопонимание между Россией и Израилем было на высшем уровне, мы бы уже Белку со Стрелкой на альфа Центавра заслали. Короче, Довчик, он хоть и доктор географических наук, на самом деле заслуживает Нобелевской премии за изобретательность.
— Он — доктор географических наук? Почему же именно он возглавляет проект по конструированию спутника? Мне представляется это не его специальность...
— Фирочка, дорогая, он ведь не конструирует спутник, а только руководит работами... и деньги достает. Добывает... Нам... Ну и себе, конечно.
— И как, успешно?
— Думаю, да. Вчера один из двух пожертвователей к нам из Америки прикатил. Поддержать ученых из новых репатриантов. Русских ругал. Говорит: как это они вас, евреев, облапошили! Отличный дядька. Энергия из него плещет во все стороны! Семьдесят пять лет, а выглядит! Женская половина нашего коллектива вокруг него порхает беспрерывно. Говорят, заряжаются положительным отношением к жизни.
— Помогает?
— Пока да. Завтра жена его прибудет. Может, и наша мужская братия порхать начнет.
— А жене сколько лет?
— Сорок восемь. На фото — словно двадцать.
— Хорошо, что он приехал.
— Очень хорошо.
— Как пацаны? Как Яков — мой новый юный друг?
— Нормально. Бунтует. В первый класс пошел, через неделю забастовку в школе организовал.
— Вот это да! Из-за чего?
— Учительница сказала, что Израиль должен отступить к границам шестьдесят седьмого года, а территории отдать арабам. Он с ней спорить начал. Яков знаешь как спорит, стены трясутся.
Она его из класса выставила, чтобы урок вести не мешал. Он домой приходит, говорит: «Папа, ты мне должен помочь написать три плаката. Нам учительница задала. Завтра игра какая-то будет интересная». Я и написал на больших белых листах то, что он мне сказал: «Да здравствует сильный Израиль!», «Свободу слова!», «Дайте права детям!». Яшка писать-то еще не умел тогда.
— Круто.
— Ага. Меня потом в школу вызывали.
— Ты его ругал?
— Я счастливый две недели ходил!
— Почему?
— Смелый мужик растет. Я бы на такое даже в десятом классе не решился.
— Да. Израильский ребенок. А мне сейчас Алешина Девушка звонила. Алена. Говорит, его в армию призвали.
— Ты знаешь, я так Леху уговаривал на другой факультет пойти, но он — ни в какую.
— Теперь после армии поступит.
— Поступит. Он упорный. Девушка его тоже ого! С характером...
— Да. И толковая... Новый год через две недели, ты отмечаешь?
— Нет. Только еврейский отмечаю осенью.
— А мне до сих пор тридцать первого декабря грустно, очень снега хочется. Воздуха морозного, ядреного, Помнишь?
— Помню. Запах у него такой особенный... Самый свежий.
— Хрустящий!
— Фира, запах не бывает хрустящий.
— Не бывает... А в детстве был. Ты-то меня понял, надеюсь.
— Я-то понял... Поезжай на Хермон, там уже две недели снег лежит.
— На Хермоне снег, как у нас в Сибири в конце марта.
— Точно. Не подходит для новогоднего.
— Ладно, Витюша, удачи тебе в новом проекте.
— Спасибо.
— Ну все, пока. Дворе большой привет.
— Нет, подожди, тебя в штат взяли?
— Не взяли еще.
— А тот пенсионер ушел на пенсию?
— Ушел.
— Значит, другого журналиста на его место взяли?
— Угу. Но ты не расстраивайся, я тут еще курсы успешно заканчиваю «Презентация мероприятий». Много интересных предложений от разных компаний по производству всего на свете.
— Очень голосок у тебя грустный.
— Это тридцать первое декабря приближается.
— А может, к нам приедешь на Новый год?
— Не знаю... Не думаю...
— А то приезжай, мы будем очень рады!
— Может быть, спасибо, Витюша. Выключаю сотовый.
Спутник... Алеша... Швыдко... А в прессе не было сообщения о том, что спутник разбился. Конечно, о чем писать-то. Вот если бы он бороздил Вселенную. Ладно, побороздит еще.
Как хорошо, что через два дня приезжает Алена.
В черных глазах Алены вся грусть еврейского народа.
— Ты что, Аленушка?! Возлюбленный твой жив, здоров и невредим! Нельзя так убиваться!
— Твой вот тоже здоровый и невредимый, и что с того? Можно подумать, ты радостная.
— Ну ладно, у меня свои причины.
— Свои. Такие же самые.
— Мой возлюбленный за четыре тысячи километров от Иерусалима... И потом... Через две недели исполнится ровно десять лет, как я его не видела.
— Ужас!
— Ужас... А ты говоришь...
— Десять лет! Как же ты выдержала?!
— Не знаю... Не представляю... Понимаешь, человек ведь не сидит у окна в ожидании. Он живет. А жизнь выплескивает на него море проблем, которые нужно немедленно решать. Так летят дни, месяцы, годы.
— Ты должна поехать к нему! — Алена хватает меня плечи и кричит вдруг так, что несколько прохожих удивленно оборачиваются: — Ты обязана! Обязана поехать к нему немедленно!
— Алена, перестань орать.
— Нет! Ни за что! Десять лет — это огромный срок! Ты должна увидеть его!
— Зачем?
— Чтобы что-то понять для себя.
— Что понять?
— Что ты действительно любишь его!
