Татьяна Маркина - Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить
Максим пришел во второй половине дня. Несмотря на синяк под глазом, он был свеж и энергичен.
— Здорово, мать! Как всегда болеешь?
Таня утвердительно промычала.
— У меня тоже голова болит. У тебя еще остался кофе? Может, сваришь?
Таня пошла на кухню, Максим за ней. Это называлось — она варит кофе. Все делал Максим, она только подавала ему кофе, турку, сахар. Они пили кофе на кухне, сидя за кухонным столом напротив друг друга. Кофе у него получился вкусный. Максим не вспоминал вчерашний инцидент.
— Мне еще к уроку подготовиться нужно, план написать, а сил нет, — пожаловалась Таня.
— Да, веселиться хорошо, болеть потом плохо, — согласился Максим.
— По тебе не скажешь, ты бодро выглядишь. Только вот глаз, — Таня осеклась. Не стоило напоминать ему об этом.
— Очень страшно? — спросил Максим.
— Да нет, тебе даже идет.
— Ты так считаешь? — Максим осторожно дотронулся до глаза.
Таня кивнула:
— Как настоящий бандит.
— Хорошо, по просьбам трудящихся, как только фингал сойдет — повторим. А потом можно ещё.
— Да я же на колготках разорюсь!
— Это я возьму на себя. Вот, правда, директора кооператива не обещаю — публика в таких местах самая разношерстная.
Когда Максим ушел, Таня смогла себя заставить сесть за тетради.
Через день Максим принес три пары колготок:
— Вот тебе компенсация.
— Это же была шутка. Я не возьму, — Таня выставила руки перед собой ладонями вперед, отвергая его дар.
— Я помню, что ты хотела со швом, но извини, таких не нашел. Так что бери эти.
— Нет, нет.
— Ладно, не ломайся, бери.
И она приняла три плоских упаковки немецких колготок по семь рублей.
— И впредь будь умной девочкой — снимай колготки, перед тем как пойти в кустики, — он был доволен.
Хорошо, что уши у нее были прикрыты волосами, иначе Максим бы заметил, как они покраснели.
Школу всколыхнула волна слухов о маньяке. Два дня назад было совершено убийство девушки-студентки. У Козловой Оксаны Ильиничны муж работал в городской милиции, и она знала все подробности.
— Девушка изнасилована и задушена. Тело нашли в тот же вечер. Убийство произошло часов в десять вечера. В районе мясокомбината, в конце переулка в Первомайском районе, где кончаются дома, в сторону реки.
— В городе появился маньяк, — сделал вывод кто-то из учителей. — Помните, прошлой осенью тоже студентку изнасиловали и убили. А труп нашли только весной, когда снег растаял.
— И не сомневайтесь, это маньяк, — подтвердила Козлова, — обе были задушены. Осенью у таких убийц обостряется агрессивность.
Но ведь позавчера Максим был весь вечер у нее дома и ушел поздно. Если даже время убийства установили неправильно, вряд ли, покинув ее, Максим еще кого-то изнасиловал и убил. Следовательно, это сделал кто-то другой. Никакой это не маньяк.
— А я слышала, что первое убийство совершил студент, вроде из ревности или мести. Значит, это разные люди, — сказала Таня, и тут же пожалела об этом.
— Да, был на подозрении студент, который жертву видел последним, но доказательств не было. А почему ты думаешь, что он не может быть этим маньяком? — спросила Козлова.
— Не знаю, — пожала плечами Таня, — но если это маньяк, необходимо как-то предупредить людей, что вечером женщинам опасно ходить одним по улицам.
— Ты что? — возразила Козлова. — Все будут говорить, что милиция не работает, не может справиться с каким-то маньяком.
— И для поддержания реноме городской милиции, подвергаются риску ни о чем не подозревающие женщины?
— Нормальные женщины по ночам по городу не таскаются. Вот ты сама, Таня, куда ходишь поздно вечером?
— Десять часов — разве поздно? — удивилась Таня.
В защиту Козловой выступили несколько учительниц:
— Конечно, в это время библиотеки и магазины уже закрыты.
— Учиться надо, а не на дискотеках трястись.
— Приличные девушки одни ночью не гуляют.
Таня не ожидала такого напора. В учительской часто спорили по поводу происходящих в стране событий, но Таня раньше не вступала в полемику. Сегодня же она сама не заметила, как спровоцировала новую дискуссию:
— Что же, давайте, закроем дискотеки, а в кинотеатрах последний сеанс сделаем в семь часов. А как же тогда свобода, демократия?
Но ее не понимали.
— Татьяна Викторовна, вы за что ратуете?
— Городским властям виднее, объявлять о маньяке или нет. Еще ничего не доказано, и нечего сеять в городе панику.
— Поплачетесь вы со своей демократией, помяните мое слово. Зачем нужна эта демократия, если преступность будет расти.
Но и Татьяна не была в одиночестве. Некоторые из учителей, в том числе Людмила, начали отстаивать точку зрения Тани. Сама она уже не принимала участие в диспуте, мучаясь вопросом: он или не он убил? Впрочем, для нее это уже не имело значения. У него для этого всегда найдутся «Прохи». Она содрогнулась от отвращения, снова ощутив прикосновения Прохиных рук и мерзкий запах перегара изо рта.
Глава 9
Таня утешала себя мыслью, что она не единственная женщина, вынужденная жить с нелюбимым мужчиной. Сколько женщин сосуществовали рядом с ненавистными мужьями, сколько девушек выходили замуж по принуждению. И порой она убеждала себя в том, что так тоже можно жить. Надо лишь стиснуть зубы и немного потерпеть. И она будет свободна. Ведь Максим не из тех, кто поддерживает длительные отношения с девушками. Иногда, чтобы не зародить в душе надежду, она даже позволяла себе мечтать о благородном герое, который освободит ее, повергнув Максима — каждый раз по-новому. Но чаще ее посещало глухое отчаянье. Временами Таня ловила себя на том, что стоит, зажмурившись, и даже мотает головой, отгоняя неприятные воспоминания. И это могло случиться везде — в классе на уроке, на улице, дома, в автобусе — везде, где настигали ее воспоминания. Она боялась, что скоро начнет разговаривать сама с собой. Хаотичное течение мыслей, следуя своим прихотливым потокам, постоянно выносило на свет осколки из прошлого, которые она с таким трудом старалась вычеркнуть из памяти, или хотя бы запрятать подальше. Там, на дне памяти, эти кусочки ее жизни должны поблекнуть и потускнеть, и пробудившиеся через несколько лет, они уже не вызовут острой боли, а просто станут ее прошлым, проходным случаем. Но быть может, они меркнут не от времени, а от частого использования? Ведь как она ни старалась, она не могла забыть ни одного мгновения с того страшного вечера. Ей ничего не оставалось, как ждать, просто ждать. Это было унизительно, жалко, ничтожно. Она, считавшая себя такой гордой, независимой, потеряв самоуважение и веру в себя, уже не пыталась подняться.
