Эдгар По - Гений фантазии
Обзор книги Эдгар По - Гений фантазии
Эдгар Аллан По
Гений фантазии
Наступаль холодный ноябрский вечер. После обеда, более основательного, чем обыкновенно, в котором не последнюю роль играли труднопереваримые трюфли, я один сидел в столовой, положив ноги на каминную решетку и облокотившись на маленький столик с несколькими бутылками разных сортов вин и ликеров, который я придвинул к огню. Я стал пробегать попавшийся мне под руку нумер газеты.
Через несколько минут я хотел уже швырнуть газету, как вдруг внимание мое было привлечено корреспонденцией из Лондона, в которой вы давалось за истинный факт, что один из известных медиумов вызвал на спиритическом сеансе, при многочисленном собрании, дух одного исторического деятеля, который даже разговаривал со всеми присутствующими.
Прочитав это, я пришел в величайшее бешенство, сам не зная – почему.
– Это – презренная ложь! вскричал я. – Это нахальная газетная утка какого-нибудь бумагомарателя из-за копеечной построчной платы!… По крайней мере, что касается до меня, лично, то я никогда не поверю ничему, выходящему из круга естественных явлений.
– Mein Gott! Так кафарить мошет только напитый больфан! раздался вдруг, над самым моим ухом, чей-то удивительно странный голос.
Сначала я принял его за шум в ушах, какой делается иногда, когда чрез меру выпьешь; но, спустя несколько мгновений, мне показалось, что звуки эти скорее похожи на то, когда ударют толстой палкой по пустому бочонку. И, действительно, я пришел бы к этому заключению, если б ясно не расслышал сказанной фразы. Я от природы вовсе не холерического темперамента, да и несколько стаканов лафита подкрепили меня совершенно достаточно, так что я не почувствовал ни малейшего испуга, а спокойно обвел глазами всю комнату: в ней не оказалось никого.
– Гм!… – продолжал, между тем, голос, – ви глюп, если не видит мене, когта я сишу фосле фас!…
При этих словах, я действительно увидал, почти у самого своего носа, личность, поистине удивительную. Туловище его состояло из бочонка вина, рома или чего-нибудь подобного и заключало в себе нечто фальстафовское. Бочонок этот подпирался двумя длинными ликерными кувшинами, игравшими роль ног. Вместо же рук от верхней части туловища его болтались две довольно длинные бутылки, горлышки которых изображали ручные кисти, а роль головы исполняла воронка, обращенная ко мне отверстием и как будто кривлявшаяся.
– Я кафарю, – обратилась ко мне странная личность, – что ви глюп, когта не видит мене и не верит, что напечатано в газет…
– Позвольте вас спросить, кто вы такой? – сказал я с самодостоинством, хотя и несколько смущенный. – Как вы вошли сюда, и что вам угодно?
– Как я вошел? – отвечало чудовище, – вам нэть дель… Что мне укотно, то и укотно… А кто я такой, ви сами знайт…
– Вы, должно быть, какой-нибудь жалкий пьяница!… – вскричал я с сердцем: – я сейчас позвоню и прикажу моему лакею спустить вас с лестницы!
– Хи, хи, хи! – засмеялось чудовище, – хо, хо! Ви это не может…
– Я – не могу? Как так не могу?
– Сфаните, если укотно… – сказал мой странный посетитель с отвратительной гримасой.
Я сделал усилие, чтобы встать и привести в исполнение угрозу, но гость мой, потянувшись через стол, ударил меня по лбу горлышком одной из своих бутылок и опять повалил меня в кресло, из которого я наполовину встал. Я был ошеломлен и с минуту не знал, на что решиться. Он продолжал:
– Ви видат, что лютше бить спокойней, и теперь ви узнайт, кто я… Смотрите: я – хений фантазий…
– Действительно, вы довольно фантастичны, – рискнул я заметить; – но я полагал, что у гения должны быть крылья…
– Крылья? – закричал он с гневом, – ви меня принимайт са фарону?…
– О, нет, нет! – отвечал я, струсив: – вы не ворона, – я не то хотел сказать…
– То-то, советуй не кафарить глюпастей… Крылья у фарон… фаробей, галька… у всяка птица… А я – хений…
– Но, позвольте вас спросить, но какому же делу вам угодно было посетить меня?
– По каком тэлю!? И ви смейт такь кафарит с шентльмен и притом с хений?… Ви – глюп!
Подобное обращение, наконец, показалось мне невыносимым, хота бы даже со стороны гения: собрав мужество, я схватил попавшуюся мне под руку солонку и швырнул ее вь голову незнакомцу; но он отклонился, и солонка, пролетев над его головой, ударилась в стоявшие на камине часы и разбила их стекло.
В ответ на мое нападение, гений раза два или три, очень больно, ударил меня по лбу: у меня на глаза выступили слезы…
– Mein Gott! – воскликнул гений, по-видимому, тронутый моими слезами, – бетный шелoвек, как он пьян!… Не нато так много вотки пить… Ну, не плячьте – выпейте вот…
Тут гений налил мне в стакан, до половины наполненный вином, безцветной жидкости из одной из своих бутылеобразных рук, на горлышках которых я заметил этикетки с надписями: «Киршвассер».
Значительно освежившись от нескольких глотков этой влаги, которою гений разбавил мое вино, я несколько успокоился и мог слушать его странную беседу. Не могу припомнить всего, что он говорил мне; но он говорил, между прочим, что посещает иногда человеческое общество, чтоб освежать его от мелочных житейских расчетов и отупения.
Я слушал, развалившись в кресле, с закрытыми глазами, и, лакомясь виноградом, бросал по комнате его кожу. Гений принял это за знак пренебрежения, рассердился и быстро ушел с какой-то непонятной мне угрозой.
Я был очень рад его уходу, так как чувствовал непреодолимое желание, минут на пятнадцать или на двадцать, уснуть, – к чему я уже привык – после обеда. Ровно в шесть часов я должен был заглянуть в собрание одной страховой компании, так как полису, по которому было застраховано мое имущество, еще накануне истек срок. Взглянув на часы, стоявшие на камине, я заметил, к моему удовольствию, что мне для отдыха осталось еще двадцать минут. Я уснул.
Проснувшись, я вновь посмотрел на каминные часы и, к удивлению, заметил, что проспал всего три минуты. Я уснул опять, но, вновь проснувшись, к еще большему удивлению, увидал, что стрелка была все на том же месте… Часы остановились. На карманных часах моих было уже семь часов, – я опоздал.
«Ничего, подумал я, – завтра пораньше отправлюсь в контору компании и извинюсь». Но что же, однако, сделалось с часами? Когда я осмотрел их, то заметил, что комок жеваной виноградной кожи, которую я бросал по комнате, попал в минутную стрелку и остановил ее, приклеив к циферблату, стекло на котором мною же было разбито.
Я более не думал об этом и в обычный час лег спать. Поставив столик со свечей у изголовья моей постели, я попробовал было читать, но через несколько минут крепко уснул, не загасив свечи.
Сон мой был скоро нарушен вторичным приходом гения. Он с отвратительной гримасой стоял передо мной, раздвинув занавесы постели, и угрожал мне мщением за оказанный ему прием. Он окончил свою речь тем, что направил мне в горло кончик воронки и затопил меня целым океаном киршвассера. Наконец, мучение мое сделалось нестерпимо, и я проснулся… Это был сон. Между тем, в самую минуту моего пробуждения, на столик вскочила крыса, выхватила из подсвечника горящую свечу и убежала со своей опасной добычей, в щель. Мигом мои покои наполнились дымом, и не успел я придти в себя, как весь дом уже был объят пламенем…
Лестница пылала, и мне оставался только один выход в окно. К окну моему народ живо приставил длинную лестницу, по которой я и стал спускаться и благополучно достигнул бы земли, если бы не новый странный случай. Огромная свинья, которая своим брюхом и, вообще, физиономией несколько напоминала мне гения фантазии и которая до тех пор мирно дремала в грязи, вдруг вздумала почесать об мою лестницу плечо: через миг, вместе с опрокинутой лестницей, я лежал на земле разбитый…
Этот случай, в связи с потерей моего имущества, которое я опоздал перестраховать, и еще более важной для меня потерей моих спаленных волос, навел меня на серьезные размышления, результатом которых было сватовство.
Вскоре я познакомился с одной богатой вдовой, еще оплакивавшей потерю чуть ли не седьмого мужа, и вознамерился уврачевать ее растерзанное сердце предложением вступить с ней в законный брак. Она удостоила мои мольбы добрым согласием, хотя и не без некоторого колебания. Полный признательности и обожания, я стал перед ней на колени и покрыл пламенными поцелуями ее руки. Она покраснела и наклонила ко мне свое лицо, при чем распустившийся локон ее роскошных волос коснулся моего парика, с пожара заменившего мне мои утраченные волосы. Не знаю, как это случилось, но локон ее зацепил за мой парик и приподнял его на воздух, когда она выпрямилась. Я остался без парика, с голым, сиявшим, как кастрюля, черепом, а она смотрела на меня с гневом и презрением и насилу могла отцепить от своих волос мой несчастный парик. Таким образом, надежды мои относительно вдовы были разбиты неожиданным, но, несомненно, вполне естественным случаем.
