Жанна Корсунская - У кого как...
— Лечили мне там зуб лет пять назад. Неплохие специалисты.
— Во-от! Центр обанкротился. Ха! Его на будущей неделе продают с молотка. Здание, между прочим, здоровенное. Четыре этажа. Два можно достроить.
— Заинтересовался!
— Покупаешь все готовенькое: кабинеты, оборудование, специалисты классные. Клиентура постоянная. Они, кстати, теперь новым методом лечат. Ну, для состоятельных, конечно.
— Каким еще методом?
— А таким — под общим наркозом. Усыпляют, значит, клиента, все там сверлят, выдирают, хреначат, вставляют.
— Все?
— Ну, во рту, конечно.
— И то хорошо.
— Нет, я тебе серьезно говорю. Клиент просыпается, тридцать два зуба сверкают, как новые.
— Откуда ты знаешь, что тридцать два?
— У человека столько зубов.
— Большие познания в стоматологии.
— Еще бы! Я сегодня два с половиной часа с главврачом говорил. Только что от него.
— Стоматологический центр... Паша, ты бабу любил когда-нибудь?
— Какую бабу?
— Какую-нибудь, неважно. Бабу. Так, чтобы ничего не хотелось больше... Только ее.
— Гера, ты заболел? Посмотри на себя! У тебя внук в августе родится. Нора Ивановна — женщина приятная во всех отношениях. Гера! Какая баба? К черту!.. Какая любовь в твои лета?
— А что мои лета? Ты младше меня всего на десять лет.
— На тринадцать.
— Неважно. Нечего меня в старики записывать.
— Тебе что, Ленки мало?
— А при чем тут Ленка?
— При том. Вторую неделю ходит как тень. Я с ней говорил, между прочим, вчера.
— О чем?
— О тебе... О вас.
— Я ее уволю завтра за треп.
— Перестань, она знает, что ты мой друг. Больше, чем друг. Почти брат.
— И что тебе сказала Елена Васильевна, мой младший почти брат?
— Сказала про посылку из Иерусалима. Сказала, что ты теперь с этой посылкой живешь, даже спать домой не ходишь. Баба в Иерусалиме, значит?
— Да не баба она...
— А что — мужик?
Паша вдруг замечает картонную коробку у меня на столе.
— А вот и она, родимая, — порывается достать послание.
— Не смей! — неожиданно для себя ору я.
— Извини, — он отдергивает руку, — ты чего, Гера, взбесился? — Подходит ко мне, усаживает меня в кресло.
— Да ладно, что ты со мной, как с больным.
— Ты и есть полоумный. Посмотри на себя в зеркало: глаза блестят, руки дрожат... — Достает из внутреннего кармана плоскую алюминиевую фляжку, разливает по рюмкам.
— Давай-ка вот выпей, успокойся и все мне выкладывай. Легче станет. Мы, кстати, в этом стоматологическом центре психологов заведем, и сексопатологов, и иглоукалывателей, и косметологов, и массажистов.
— Еще скажи: казино и бордель откроем на крыше.
— Нет. Все должно быть серьезно, солидно, интеллигентно, по последнему слову медицинской науки.
— А с наркотой что делать будешь? Они наверняка косяком туда прут. Там ведь наркотические препараты имеются, раз ребята под наркозом операции делают.
— Да продумал я! Все продумал. Главарям отстегивать будем, они сами о мелочах позаботятся. Петровичу, начальнику спецотряда, забашляем, как положено.
— Да, конечно, кто башлять-то будет? Гера башлять будет... Не хочу я твой зубовый центр. Ничего не хочу. Я семнадцатого марта в Израиль улетаю. Уже билеты заказал.
— Одно другому не мешает. Хочешь бабу повидать, лети — люби. Вернешься, все уже тикать начнет, как часики швейцарские: тик-так, тик-так...
— Так, да не так! Ты бы, Паша, с тем справился, что есть уже.
— Когда ты из Израиля возвращаешься?
— Не улетел еще.
— Хватит, я серьезно спрашиваю: на сколько дней эти твои майсы с бабой рассчитаны?
— Да не баба она! Твою мать!.. И не рассчитано ничего.
— Ладно, извини. Понимаю: любимая женщина, любовь на всю оставшуюся жизнь.
— Все, Паша, иди. Тяжело мне с тобой.
— Не уйду я никуда, пока не согласишься. Я даже бизнес-проект накатал. Все просчитал. Через год стоматологический центр окупится и начнет приносить чистую прибыль, которая будет расти в геометрической прогрессии.
— Оставь бизнес-план и иди. Обещаю ознакомиться.
— Гера, ты уверен, что в порядке? .
— Уверен. Иди, Паша. Я тебе слово дал?
— Дал.
— Значит, ознакомлюсь.
Закрываю за Пашей дверь, допиваю коньяк. Читаю его бизнес-план. Отличный проект. Молодец, парень! Золотая голова и нюх, как у собаки. Две недели назад я бы за этот проект зубами схватился. Всеми — сколько их там у человека? — тридцатью двумя.
Почему человек так редко может делать то, что хочет? Сколько всяких незримых нитей связывают его стальной паутиной. И какой нужен толчок, чтобы вырваться из этой паутины. Разорвать ее разом. Способен лия на это?
Фира... Фирочка... Эсфирь... Мисс Вселенная. Мне ведь уже пятьдесят шесть лет. А тебе, тебе только тридцать восемь. У меня внук в августе родится. И Нора Ивановна — женщина приятная во всех отношениях, как Паша выразился словами классика. Нора Ивановна —
командир, директор института цветных металлов, почетный член Академии наук.
Фира, я сошел с ума. Конечно, с кем поведешься... Зачем я поеду к тебе в Иерусалим? Бередить открытую рану?
Паша, идиот, ну зачем ты свалился на мою голову с этими дурацкими хозрасчетными зубами?
Тоскливо смотрю в окно. Снежинки беззаботно кружатся в фосфорическом свете фонаря.
«Ты сказал, Гера, что я тоже мечтаю, чтобы ты стал моим. Нет, Гера, нет. Ты и так мой. Мой с той минуты, когда я впервые увидела тебя и полюбила. Ты мой с первого взгляда и все эти долгие-быстрые годы. Моя мечта — чтобы я стала твоей. Чтобы я стала твоей, как ты — мой. Чтобы ты любил меня, заботился обо мне, защипал, ревновал... ревновал до безумия, как ревнует старший брат, когда в доме рождается новый ребенок. Ревнует, потому что часть родительского тепла отнята у него навсегда. О, Гера, как я мечтаю об этом, чтобы твоя душа и твое тело почувствовали меня своей частью — самой важной, самой необходимой для жизни. Мой идеал — стать твоим самым дорогим сокровищем. Твоим, Гера. Ты богатый человек и ни в чем не нуждаешься, но ты несчастен, потому что никогда не испытывал по-настоящему это чувство — любить женщину и наслаждаться, то она твоя, только твоя и сама счастлива этим. Безумно счастлива. И не хочет никого другого. Только тебя. Ласкать, смешить, беречь, кормить, любить... Любить».
Спасибо тебе, моя мисс Вселенная, ты опять помогла разрешить мои сомнения. Чувствую, как буквы ее детского почерка дробятся на нейтроны и протоны и взрываются во мне ядерным взрывом невыносимого желания.
Да! Да! Я хочу, чтобы ты стала моей. Я больше не боюсь этого — довериться другому человеку. Это — не зависимость от него. Это — не рабство. Это — что-то другое...
Я поеду в Иерусалим. Я должен обнять тебя, Фира. Снова окунуться в черный омут твоих глаз и понять, что же это такое. Пусть мне пятьдесят шесть лет, пусть невозможно что-то изменить. Я должен увидеть тебя.
