(Не)милая Мила (СИ) - Жилло Анна

— Я тоже тебя люблю, — нос и губы уткнулись куда-то ему в ухо, поэтому получилось невнятно.

И тут я наконец разревелась.

Щелкнул замок соседской двери. Видимо, Полина устала ждать и пошла за мной. Хмыкнула, увидев нас, и нырнула обратно. Лешка подтянул меня повыше и потащил в квартиру.

— Подожди, — на пороге я соскользнула и подтолкнула его внутрь. — Я сейчас.

Подобрала тапок, шоколадку, нажала кнопку звонка. Полина открыла тут же — наверняка стояла под дверью и смотрела в глазок.

— Извини, — я протянула ей шоколадку. — Боюсь, сегодня не получится.

— Да уж похоже на то, — хихикнула Полина. — Приятного вечера.

Лешка уже успел снять куртку и ботинки.

— А поесть в этом доме дают? — спросил он жалобно. — Извини, Мил, но я голодный, как собака.

Алексей

Когда эта зараза начала ржать, мне захотелось ее убить. С особой жестокостью. Возможно, меня даже оправдали бы. Ну или хотя бы зачли обстоятельства как смягчающие. Вместо этого просто повернулся и пошел на хер.

Идиот, блядь! Переименуем решку в орла! Самого себя переименуй. Алексей «Дебил» Рокотов — в самый раз.

— Леш! — она ломанулась за мной.

Иди ты в задницу, Мила. Смешно ей! Сейчас еще гундеть будешь: не обижайся, но мы же договорились.

Чего я точно не ожидал, так это того, что она повиснет на мне, как мартышка на пальме. А еще меньше — того, что сказала.

Она — чего?!

Хилая надежда, убитая наповал Милкиным хохотом, воскресла и подняла голову. И не только. Кое-что другое тоже привстало — как грубое материальное воплощение этой самой воскресшей надежды.

Милка начала шмыгать носом, из соседней квартиры высунулась какая-то стриженая девка в пижамных штанах, и я решил, что пора тащить трофей в нору. В норе одуряюще пахло чем-то съедобным. Я сообразил, что больше недели ел не пойми что и не пойми как. Даже те самые макароны с креветками не доел. Аж в животе заскулило.

Если Милка и удивилась, когда я попросил чего-нибудь на зуб, виду не подала. Вытащила из холодильника кастрюлю, накидала на тарелку тушеного мяса с картошкой, поставила в микроволновку. Уронила ложку, нагнулась за ней — и аппетит, только что такой могучий, лег на обе лопатки, побежденный магическими округлостями.

На счет раз одна моя рука оказалась у нее под кофтой, на два — другая в штанах.

— Ты же, вроде, есть хотел? — посмотрела через плечо Милка, приподняв брови.

Ох, какая теплая, мокрая! Как по маслу!

— Чего хотел? — переспросил рассеянно, потянув штаны вниз. Вместе с трусами — голубыми, в цветочек. — А, есть. Да… потом.

— Рокотов, ты что, трахаться пришел?

— А… да. Нет. То есть да, но… Ну да, а что? Ты против?

— А что, похоже на то, что я против? — она переступила через штаны и, обернувшись, снова посмотрела на меня с шальной улыбкой, от которой сердце сорвалось в резкий спурт.

Такой я ее последний раз видел в Замке бурь. В ту чумовую неделю. Все ледяные равнодушные маски облетели клочьями. Глаза сияли, губы приоткрылись так призывно, что было бы преступлением не пойти на этот зов.

Казалось, что все в первый раз. Да, собственно, в первый раз и было. Совсем другой уровень квеста, новый для меня. С Майкой? Ну да, тоже хватало нетерпения, волнения, счастья, но… совсем не так остро, чтобы на разрыв. Тогда все было предсказуемо и ожидаемо.

Милка подняла руки, словно сдаваясь, и я потянул через голову ее кофту.

— Лешка… — прошептала она тихо, жутко соблазнительно. — Ты решил исполнить свою мечту?

— В смысле? — не понял я.

— Перепихнуться принародно. Мы у всего соседнего корпуса как на ладошке сейчас. Даже бинокль не нужен.

— Ну так, по крайней мере, без советов обойдемся. Пусть дрочат молча.

Расстегнув лифчик, я пробежался губами по одной лопатке, потом по другой. Спина тут же пошла гусиной кожей.

— Милка, а ты знаешь, что у тебя на хребте шерсть растет?

— Чего?! — она возмущенно вытаращила глаза.

— Мягкая такая шерстка, тоненькая. Светлая. И вот она сейчас дыбом стоит. Так прикольно!

— Я бы предпочла, чтобы стояло что-то другое.

— Так проверь. А вдруг?

— Вдруг повезет? — едва прикоснувшись кончиками пальцев к вздыбленной ширинке, она тут же отдернула руку, словно дотронулась до раскаленного металла. — Ну надо же! И правда.

— А тебе не показалось? — я поймал ее руку и вернул обратно, крепко прижав. — Проверь получше.

Вспомнилось, как зимой стоял перед ней полностью раздетым, а Милка оставалась в брюках и теплом свитере, и этот контраст почему-то действовал здорово возбуждающе. Теперь было наоборот: я одет, а на ней не осталось ничего. Дотянулся до выключателя, и ее кожа заблестела серебром в свете уличных фонарей. Глаза ловили его и сияли — магически, мистически. Она словно обволакивала меня собой, и все происходящее казалось нереальным, как волшебный сон.

— Мила… — шептал я, растворяясь в ее легких прикосновениях, в ее дурманящем запахе. — Милка… люблю тебя.

Хотелось повторять это снова и снова, выпустив наконец сакральные слова на свободу. Привыкая к ним. Вслушиваясь в то, как они звучат. Смакуя на языке. Без сомнений и страха, что они будут отвергнуты. С радостью — своей и ее. Что дальше — сейчас это было неважно, об этом я не думал. Хотелось подольше задержаться в настоящем.

Все было так же, как и Восьмого марта. Ни в чем себя не сдерживая. Только вектор развернулся на сто восемьдесят градусов. Не последний раз — первый!

Черта лысого я теперь тебя отпущу, Мила!

Моя!

— Моя?

Это было довольно жестко — впечатав ее в стену, трахая так, словно поймал в подворотне. Но ей, походу, нравилось.

— Ну если так хочешь… — ответила, запрокинув голову, задыхаясь, а ее пальцы запутались у меня в волосах.

— А ты не хочешь?

— Хочу! И ты — мой!

— Полы помыть? Или посуду?

— Придурок!

— Твой же!

Потом я все-таки стряхнул с себя все лишнее и потащил ее на диван. Перекинув через плечо, как военный трофей. Целовал, кусал, облизывал — всю-всю. Потому что моя! И никак не мог ею насытиться, надышаться. И хотел ее, снова и снова. Даже когда уже выпал в нерастворимый осадок носом в подушку. Когда все вокруг плыло, в ушах звенело, а Милкины пальцы, едва касаясь, бродили по спине.

Ничего. Мы только немного передохнем — и продолжим, правда?

Я даже вспомнил потом, что страшно хотел есть. И собрался Милке напомнить, но не успел — потому что уснул. Наверно, так засыпают очень счастливые люди — мгновенно, на полумысли.

Глава 24

Мила

— Леха, подъем! — я пихнула его в бок.

— М-м-м? — он засунул голову под подушку и притворился мертвым.

Ну да, заснули мы уже под утро. Как будто наверстывали все упущенное за эти два месяца. Трахались, как дикие кролики, разговаривали, снова трахались, пока Лешка не уснул. Тогда я прилепилась к его спине так, что не осталось ни малейшего зазора, носом уткнулась в плечо и куда-то блаженно провалилась. А когда проснулась, солнце вовсю палило в окно, и мы тоже рисковали спалиться, потому что часы показывали начало первого.

— Леш, ты с моими хочешь познакомиться? Скоро придут уже.

Тут он мгновенно ожил, вылез из-под подушки и посмотрел на меня то ли с сомнением, то ли с испугом.

Нет, ну я не ждала, конечно, что он мне тут же сделает предложение или возжаждет представиться в качестве… ой, не знаю кого, просто представиться. Не надо задирать планку сразу так высоко. Одно то, что пришел, — уже подвиг. Я бы не смогла. Страдала бы молча и ждала, пока само не выветрится.

Но мы, по крайней мере, все выяснили. И рассказали друг другу, как старательно пытались нарушать договор, пока не стало очевидно, что не получается. И как думали, что другой сознательно держит дистанцию, потому что просек намек на чувства. И много чего еще рассказали. Оказалось, признаваться в любви не только не страшно, но и очень даже приятно, если дать выход всему тому, что так долго варилось на медленном огне под крышкой. У меня вообще не было в этом никакого опыта. Все мои признания Коту формулировались как «и я тебя тоже».