Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя

— От Гречко, насколько мне известно. — Он хмурится еще сильнее, из-за чего его брови превращаются почти в одну сплошную линию, а лоб перепахивают напряженные морщины. — Майя, только не говорите, что я невольно стал жертвой испорченного телефона.

— Юля действительно моя подруга. — Я запинаюсь, взвешиваю и выбираю более актуальный вариант. — Была моей подругой. Пока не устроила мне совершенно безобразную грязную историю. Чтобы прояснить ситуацию максимально: она хотела чтобы я устроила ее к себе, я отказала. Она нашла способ попасть на должность помощницы Гречко. Потому что — и это правда — не дура и умеет правильно расчищать дорогу не только локтями. Но я ни в коем случае ни на секунду не допускаю мысль о том, чтобы работать с ней плечом к плечу. Во-первых, я полностью довольна Аминой. Она исполнительная, ответственная и за два года работы у меня нет ни единой претензии к ее работе.

— Это я уже понял. А во-вторых?

— Во-вторых, я считаю в высшей степени не профессионально держать в своем подчинении любовников, родственников или друзей. И тот факт, что моя бывшая подруга зачем-то распускает сплетни о нашей якобы «крепкой дружбе», подтверждает мою правоту. Так что, Владимир Эдуардович, если в комплект к моему повышению прилагается еще и Юлия Николаевна Григорьевна, то в таком случае я готова уступить место Гречко.

Я максимально взбешенная.

Как будто все эмоции, которые я успешно раздавила когда чихвостила Юлю в нашу последнюю встречу, вдруг восстали из пепла и стройным маршем двинули на выход.

Значит, она все-таки распустила свой длинный язык.

Что еще ты рассказываешь, бывшая лучшая подруга Юля? Моя фотография с Дубровским уже гуляет в вашем корпоративном чате?

— Майя, брейк. — Резник протягивает руку через стол, уже заносит надо моими сжатыми в кулак пальцами, но в последний момент притормаживает и просто кладет ее рядом. Так, что в итоге меня касается только тепло его кожи. — Я вас не отдам. Об этом не может быть и речи.

— Не боитесь, что в таком случае вас заподозрят в предвзятом отношении?

— Меня очень сложно напугать в принципе, а тем более попытками обвинить в том, что я выбираю себе любимчиков. Вы же это имеете ввиду?

До тех пор, пока он не произнес это вслух, я не видела в своей шутке ничего крамольного. А теперь кажется, что я как будто только то и делаю, что вынуждаю его оправдываться за то, что он просто положительно настроен в мой адрес.

— Теперь моя очередь извиняться, да? — Чувствую, как кривятся губы.

— Вам не за что извиняться, Майя. Знаете что? Забудьте! — Он просто разводит руками, а потом настойчиво толкает тарелку обратно на мой край стола. — Эта Григорьева работает сколько? Чуть больше месяца? Я полагаю, список заслуг вашей Амины будет лучшим аргументом в пользу того, почему она должна остаться.

— Я готова всю ночь писать ее резюме! Будет листов десять — не меньше.

— Вот и отлично. — На этот раз он все же позволяет себе легкое касание костяшками об мои ладони, в которых я грею чашку. — Значит, считайте, что вопрос закрыт.

Я сначала хочу рефлекторно одернуть руку. Но потом успокаиваюсь и позволяю этому моменту просто случить, тем более, что длится он всего несколько секунд.

— Вы привыкли добиваться своего? — Я имею ввиду его категоричный ответ, как будто если он сказал, что остается Амина — то будет так, а не как-то иначе. Но почему-то сейчас, когда между нами секунду назад случился совсем не_рабочий физический контакт, кажется, будто мой вопрос именно об этом.

— Я просто умею договариваться, — Резник не спешит приписывать себе множество заслуг, хотя его голос звучит довольно уверенно. — И я бы не хотел, чтобы по какой-либо причине вам было не комфортно на работе.

— Меня перевезут в новый офис?

— Что? Нет! — Он даже не скрывает, что нарочно слегка передразнивает мою недавнюю вспышку возмущения.

— У меня было такое же лицо? Боже. — Закрываю лицо ладонями.

Генеральный медленно возвращает свои на край стола, пьет американо и спешит меня «успокоить», подтрунивая, что на самом деле он старался сгладить как мог.

Мы еще немного говорим об отвлеченных рабочих вопросах, потом он сам расплачивается за заказ и провожает меня до машины. Останавливается рядом, пока я держу дверцу открытой. Проводит медленным изучающим взглядом по моему лицу.

— Мне нравится, когда вы позволяете себе эмоции, Майя, — произносит негромко, будто больше для себя.

Я вздрагиваю, хмурюсь, но он только усмехается и подается вперед, сокращая дистанцию между нами, но снова только так, чтобы это не был физический контакт двух тел, а просто обмен теплом. И, возможно, облачками пара из наших ртов, потому что сейчас на улице уже чертовски холодно.

— Они вам идут, — добавляет генеральный и сам подталкивает меня за руль.

Уже по дороге домой, я вдруг понимаю, что именно сегодня сделала.

Я оставила Юлю без работы.

Ковыряю в себе угрызения совести, но на ум почему-то приходит только известная фраза домомучительницы из мультика про Карлсона: «Какая досада…» А еще пальцы зудят прямо сейчас просто так написать Сашке. Потому что мы с ним впервые за десять лет можем по-нормальному болтать как друзья, и я при этом не чувствую себя чертовой предательницей Самой Идеальной В Мире Подруги.

Даже телефон достаю на первом же светофоре — еще даже девяти нет, могу его набрать. Он только вчера вернулся из Праги, прислал мне оттуда десяток красивых фото. Пошутил, что ради меня пришлось восстанавливать в памяти свое студенческое увлечение фотографией.

Но когда разблокирую экран, мгновенно теряю мысль, зачем брала его в руки.

Потому что там висит уведомление о входящем звонке из инсты.

Я их вроде бы отключила, но, наверное, на звонки оно не распространяется.

Пытаюсь убедить себя, что это просто кто-то случайно нажал на «трубку» (у самой так пару раз бывало), но все равно знаю, чье имя там увижу.

Шершень.

Мы не озвучивали друг другу вслух все правила нашего общения: никакой развиртуализации, никаких голосовых, никаких фото, реальных данных и звонков, но все это с самого начала плавало на поверхности. Может, он тоже просто случайно не туда ткнул?

В нашей переписке около десятка сообщений.

Приходится силой заставить себя отложить телефон, потому что загорается «зеленый».

Выдерживаю паузу до самого дома. Оставляю машину на стоянке и бегу в туфлях по свежему снегу просто как молодая коза. Не хочу читать сообщения, убеждаю себя, что это может подождать до дома. Но все равно останавливаюсь у первого же фонаря, заглядываю в переписку.

Читаю с конца.

Hornet: Я не собирался тебе звонить. Просто «маякнул». Показалось, что перегнул палку и ты решила от меня избавиться.

Hornet: Прочитай то, что выше.

И смайлик с указательным пальцем вверх.

Он как будто лучше меня знает, как и даже с какими мыслями я буду читать его сообщения.

Листаю до момента, где он признается, что представляет как я краснею.

Снова краснею. Да господи боже! Это просто нелепо!

Напоминаю себе, что каким бы красивым не был Джереми Айронс — я все равно не могу представлять его мужчиной в пикантном смысле этого слова.

А потом читаю сообщения Шершня… и опираюсь плечом на столб, в поисках еще одной точки опоры. О том, почему я так делаю, обещаю подумать уже точно дома.

Он прислал мне скриншот из сообщения о покупке билетов в кино.

Сеанс — в субботу, время — шестнадцать тридцать.

Ряд и два места.

Название фильма.

Название кинотеатра — от меня довольно далеко, я там ни разу не была.

И код, который нужно показать на входе.

Hornet: Оставь свои жутко важные дела и сходи.

Hornet: Скорсезе все-таки гениален.

Hornet: Хочу поговорить с тобой об этом без спойлеров))

Он впервые добавляет в наше общение что-то похожее на эмоции.

Я таращусь на две «улыбающихся» скобочки.