Развод. Она не твоя (СИ) - Дюжева Маргарита
Правильно говорят, что на дураках воду возят. Я тот самый дурак. Дура. Ставшая ненужной сразу, как только начала доставлять неудобства.
Вот и вся любовь. Вот и вся верность. А кто напридумывал себе чего-то большего, светлого и бесконечного – тот сам себе злобный Буратино.
К глазам подкатили слезы, но я справилась с ними. Проглотила тугой ком, поморгала, пытаясь согнать влагу с ресниц, потом перевела взгляд на врача, который все это время наблюдал за мной:
— Я хочу уйти.
— Боюсь, это решать не вам.
— Опять, — я обреченно прикрыла глаза.
— Не делайте поспешных выводов, Мария, — неожиданно мягко произнес он, — вам предстоит разговор с Александром.
Александр…
Тот молчаливый мужчина с темным пронзительным взглядом…
— Мне не о чем с ним говорить.
— А я вот уверен, что вы найдете темы для бесед, интересных вам обоим.
— Например?
— Сами все узнаете чуть позже, а пока давайте завершим осмотр.
Мне и правда не хотелось ни с кем говорить, но кого интересовало мое мнение?
Глава 12
Александр
— Не больная она, — сказал хмурый Олег и, щедро плеснув себе в стакан, сделал несколько больших глотков, — и никогда не была ей.
— Уверен?
— Ты меня сюда для чего позвал? Сомневаться в моей компетенции?
Злился.
Он в принципе не из тех, кто превращается в огнедышащего дракона, как только что-то идет не по плану, но сейчас даже на расстоянии чувствовалось, что кипел.
— Я тебя позвал, потому что доверяю твоему мнению
— Так оно мое мнение. Здорова. Запугана, взвинчена, на грани нервного срыва. По-хорошему ее куда-нибудь на курорт, где море, солнце и ноль проблем. Или в маленький лесной дом в тишину.
— Невозможно.
— Знаю, просто, — он совсем по-мальчишески взъерошил волосы пятерней, потом поднял взгляд к потолку и тяжко вздохнул, — просто в голове не укладывается. Как так-то? Что за тварь такая согласилась запереть здоровую женщину в дурке и начать работы по превращению в овощ. Если бы ты не дал отмашку забрать ее оттуда, они бы своего добились. Неделя-две-месяц, и она бы сидела, пуская слюни, никого не узнавая и не помня своего собственного имени.
Я еле сдержался. Только кулаки сжал до хруста, потому что затопило яростью.
Мне было не насрать. Впервые за много лет мне было не насрать на чьи-то проблемы.
Это злило. Это выводило из себя. И это же дарило странное ощущение, будто я еще живой.
— С врачом разберемся.
Я его на изнанку выверну этого недоврача. Как и всех остальных.
— Ты сначала с Марией разберись, — устало отреагировал Олег, — пока она не придумала себе не пойми чего и не начала с боем прорываться на волю. Вам надо поговорить.
— Поговорим.
— Когда?
— Сейчас.
Нет смысла откладывать неизбежное, ходить вокруг да около, пытаясь смягчить удар. Ее уже ударили. Не я.
Я нашел Марию в ее комнате. Возле окна. Своих вещей у нее не было, поэтому она куталась в мой старый свитер и тоскливо смотрела на аллею, уводящую от дома.
Ее тоска и желание быть в другом месте читались так явно, что у меня самого заломило за грудиной.
Услышав мои шаги, она обернулась. Замерла, глядя на меня настороженной ланью. Напряженная, натянутая как струна, готовая в любой момент сорваться.
— Выдыхай, — коротко сказал я и кивком указал на кресло, — садись. Поговорим.
Она послушно села, но говорить не спешила. Вместо это рассматривала меня. Скользила взглядом по моему лицу, хмурилась, кусала от волнения губы.
Я позволял ей это делать. Терпеливо ждал, когда насмотрится. И сам смотрел, не понимая, чем зацепила.
В ней не было той красоты, которую воспевают в песнях и фильмах – посмотрел, обделался от восторга и влюбился в родинку на щеке.
Женщина.
Обычная.
Просто что-то внутри. Что-то созвучное мне самому. Что-то от чего внутренняя струна начинали вибрировать и гудеть.
У меня никогда ничего не вибрировало. Ни с кем. Хотя женщин в моей жизни было больше, чем предостаточно.
А с этой…
С этой хрень какая-то творилась.
— Спасибо, — наконец произнесла она, опуская взгляд на свои слегка подрагивающие ладони, — за то, что забрали меня из клиники. За то, что поверили.
Ее благодарность кислотой опалила душу. Не должны люди за такое благодарить. Такого вообще не должно происходить. Никогда и ни с кем. Но мир настолько пропитан чужим алчным дерьмом, что увы. Может быть все, что угодно. Сегодня ты на коне, а завтра в смирительной рубашке и мочишься под себя.
— Как ты туда попала?
Она мазнула языком по пересохшим бледным губам и тихо произнесла:
— Меня туда отправил муж.
— За то, что бросилась под колеса машине с ребенком на руках?
— Никуда я не бросалась! — тут же возмутилась она, подтверждая мои предположения, — не было такого! Мы повздорили во дворе дома, Аринка все это время спала на заднем сиденье его автомобиля. Потом я попыталась уйти, но упала…
— Сама?
— Там было скользко, — она покраснела, а потом выпалила, — он меня толкнул. Я упала, ударилась головой, — хрупкие пальцы неосознанно взметнулись к пожелтевшему подтеку и шишке на лбу, — потеряла сознание, а пришла в себя уже в клинике. Попыталась объяснить, что произошло, но меня никто не слушал. Тогда попыталась сбежать…там вы меня и встретили.
— Дату, время и точное место, где происходил разговор с мужем.
— Зачем?
— Будем искать подтверждение твоих слов.
— Вы мне не верите? — она сразу как-то осунулась.
— Это не для меня. Для суда, — поймав ее непонимающий взгляд, я пояснил, — твой муж запустил процедуру лишения тебя родительских прав.
Мария восприняла этот удар стойко. Только вздохнула судорожно и вцепилась побелевшими пальцами в подлокотник:
— Мерзавец. Я же… Он же…
— Он проводит время совместно с вашей дочерью и Анной Каталовой.
— Скотина, — Мария глухо выругалась, но переспрашивать про Анну не стала.
— Знала про нее?
В ответ удрученный кивок:
— Я случайно увидела их вместе в кафе. Муж, конечно, все отрицал, но я начала разбираться в этом деле. И постепенно раскрутила такой клубок вранья, что в итоге угодила в клинику для душевно больных.
— Рассказывай, чего ты там раскрутила.
Она снова подняла на меня усталый, изможденный взгляд и спросила:
— Зачем вам это?
— У меня есть что тебе предложить, Мария. Я могу помочь вернуть тебе дочь. А ты взамен поможешь мне, но для этого мне нужно знать, что у вас произошло.
Ее голос дрожал.
То звенел от едва сдерживаемого гнева, то опускался до обреченного шепота. В нем клубились эмоции. Густые, тяжелые, проникающие сквозь кожу и заставляющие мои собственные нервы вибрировать в унисон.
И чем больше я ее слушал, тем сильнее сжимались кулаки.
В мире полно дерьма – это не новость. Каждый день, на каждом углу высятся зловонные кучи, так и норовя обмазать тебя с ног до головы. Это норма. Гребаная норма, к которой все давным-давно привыкли, научились жить, делая вид, что ничего не замечают и маскируя зловоние ароматом дорогих духов.
Но когда вот так…
Когда видишь реального человека, которого со всей дури макнули в навозную кучу…
Когда слышишь его…
Когда чувствуешь, каждую ноту отчаяния и страха…
Не где-то там, не в сплетнях, не по телевизору, а глаза в глаза.
Это пробирает. Пробивает до самых костей, выворачивая мясом наизнанку. Пробуждая позабытое чувство справедливости и желание защитить.
Потому что так нельзя. Так недолжно быть. Ни в этом засранном мире, ни во всех его параллельных аналогах.
— Для него Аринка – разменная монета, — горько произнесла она, — один из способов инвестирования в светлое будущее. Сейчас он хочет преподнести ее Каталовой на блюдечке с золотой каемочкой. Подарить, как новую сумочку или коллекционную куклу.
— Зачем Анне чужая дочь? Она молодая, сама родит сколько захочет и когда захочет.