Выгодная позиция (ЛП) - Каффери Ребекка Дж.

На последней фотографии Йоханнес обнимает мужчину с шоколадными кудрями.

По тому, как они смотрят друг на друга, ясно, что они собираются поцеловаться, а в нескольких футах от них, лицо которого наполовину скрыто тенью, стоит Харпер.

Выражение его глаз сначала трудно прочитать, но это не так, если вы знаете его так, как знаю я. Сомневаюсь, что Йоханнес вообще знал, что на фото Харпер, когда загружал его, но я увеличиваю масштаб, чтобы рассмотреть его поближе. Там точно есть боль, но что поражает меня до глубины души, так это отчаяние.

Я прокручиваю страницу вперед, и через четыре часа ничего не происходит, а затем появляется размытое изображение. На нем изображен пресс на фоне скомканной белой простыни, художественно освещенной сбоку, а над грудью рассыпана копна кудрей, в которых легко узнать красавца из бара. Никакого текста, только маленькое красное сердечко в нижнем углу.

Не нужно быть гением, чтобы прочитать между строк: Йоханнес переспал с горячим парнем из бара, а Харпер утопил свое горе. Зачем Йоханнес разместил это в своих историях, мне никогда не понять, и я подозреваю, что рано утром его разбудят пиарщики и скажут, чтобы он удалил это, но ущерб Харперу уже нанесен.

Это то, что имел в виду Харпер? Он почувствовал, что Йоханнес бросил его сегодня ради того, кем бы ни был этот человек? Глядя на лицо Харпера, я пытаюсь понять, неужели на его лице вытравлена сердечная боль?

Не в этом ли все дело? Харпер влюблен в Йоханнеса? Мне почти жаль его, потому что такая безответная любовь - это, должно быть, ужасно. Видеть, как человек, которого ты любишь, уходит домой с кем-то другим, - это, наверное, ужасно.

В этом есть смысл, когда я оглядываюсь на последние несколько недель. Харпер так свободно двигался, когда танцевал с Йоханнесом. Его глаза загорались от каждого прикосновения, и казалось, что они так хорошо подходят друг другу.

Я вздыхаю и откидываюсь на подголовник. Рядом со мной Харпер двигается, а затем снова становится спокойным, его щека крепко прижимается к моей шее.

Мне бы не хотелось испытывать к нему столько симпатии. Было бы проще его ненавидеть, но я этого не делаю.

Солнце уже начинает вставать, когда я веду его по коридору в его комнату, его рука на моей шее, а моя практически держит его за спину. Если кто-то увидит нас прямо сейчас, это будет выглядеть очень плохо.

Он начинает приходить в себя, яркие огни отеля явно оказывают свое влияние, но ему становится все труднее координировать свои действия, так как он отбивается от каждого моего прикосновения.

«Где твоя карточка?» - спрашиваю я, не желая рисковать, ощупывая его карманы.

Не тогда, когда на нем самые узкие джинсы, которые я когда-либо видел, на таких обтягивающих бедрах.

Он пожимает плечами, что было бы комично, если бы я не злился на него, и я прислоняю его к стене, пока решаю, что делать.

Ничего не остается. Приходится похлопать его по плечу, но мои поиски оказываются удручающе пустыми. Он умудрился прихватить бумажник и телефон -

думаю, это заслуга вышибалы, - но от его карточки-ключа не осталось и следа.

Блестяще. Просто великолепно.

«Ты придурок», - говорю я. «Я не могу попросить на ресепшене другую карточку, не предупредив их о твоем нынешнем состоянии. В любом случае, я не могу оставить тебя здесь одного и не потащу тебя обратно вниз. Цц! Почему ты такой идиот?»

Два дня до отборочного турнира. Два дня, и он решает проявить такую безответственность. Неважно, как его собственное выступление скажется на команде - теперь оно скажется и на мне.

«Тогда к тебе в постель», - нахально предлагает он, и на секунду на его лице вспыхивает самая злая улыбка, которую я когда-либо видел. Это происходит так быстро, что если бы я не смотрел прямо на него, то не заметил бы этого. Мне почти хочется оставить его в коридоре, чтобы он сам догадался.

И все же я здесь, надежный, как всегда, веду его, как собаку на поводке, в свою комнату. Этого не должно быть. Мне не нравится спать на полу, но мы не можем снова спать в одной постели. Просто не можем. Хотя сейчас почти шесть утра, с учетом джетлага и всего остального, мне все еще отчаянно нужно поспать несколько часов, но, похоже, у меня нет выбора.

Тяжелый стон вырывается из губ Харпера, когда я укладываю его на свою кровать.

Его веки приоткрываются, и я удивляюсь ярким глазам, которые встречаются с моими, как будто его трезвый, рациональный ум наконец-то проснулся. Если, черт возьми, он у него вообще есть.

«Мммм... Почему твоя кровать удобнее моей?» Он хватает одну из подушек и подбивает ее, чтобы создать маленькое гнездышко для своей головы. «Как облако.

Такая мягкая. Моя слишком... пружинистая».

Я не хочу знать, как он это проверяет, моему мозгу не нужно сейчас создавать образы прыгающего Харпер. Голого. С каким-то другим парнем.

«Хочешь чего-нибудь?» - спрашиваю я. «Может, стакан воды?» Конечно, он качает головой.

Я достаю из шкафа запасное одеяло и подушку и начинаю устраивать себе импровизированную кровать на полу. Моя спина и бедра возненавидят Харпера за это, но мне кажется, что это более разумный выбор по сравнению с тем, как скажется на моей психике сон рядом с ним.

Я оборачиваюсь, а он уже расстегнул джинсы и отчаянно пытается их скинуть.

Конечно, они застряли на полпути вниз по бедрам, оставив его в одних боксерах и расстегнутой рубашке. То, что у него сейчас проблемы с координацией, было бы комично, если бы вид того, как он раздевается, не впечатывался в мою сетчатку.

«Что ты делаешь?» - прохрипел он. «Я не кусаюсь...» - он смотрит на меня самым наглым образом. «Если только ты меня об этом не попросишь.»

Я качаю головой, пытаясь скрыть свою реакцию неодобрительным взглядом. Он же, напротив, кажется незатронутым и продолжает безуспешно пинать жесткую джинсовую ткань. Я мог бы оставить его в таком состоянии, связанного его собственной неловкостью, но не уверен, что мысль о его физической покорности таким образом поможет моему душевному спокойствию.

«Тебе нужна помощь, приятель?» - спрашиваю я.

Он одобрительно хмыкает, и в мгновение ока мои руки снова оказываются на нем.

Как это я уже второй раз раздеваю Харпера Джеймса?

«Перестань брыкаться - ты делаешь только хуже!» - говорю я, раздраженный его тщетными попытками помочь.

«Йоханнес говорит, что в них моя жопаааааа выглядит великолепно».

Даже я не могу этого отрицать.

«И как тебе это удается?»

«Нет. Отлично. К-киан». Он произносит свой ответ с напряжением, а затем поднимает на меня глаза. Он перестает ерзать, а затем говорит: «есличестно», - это вышло как одно слово, - «я ведь не один, правда? Ты здесь».

Его рука сжимает мое запястье, не давая мне уйти.

«Ты же не оставил мне выбора, правда? Когда ты позвонил мне, пьяный и одинокий, выброшенный из клуба за Бог знает что. Я не мог просто бросить тебя, не так ли?»

«Все остальные бросили», - говорит он с горьким, самодовольным смешком.

Становится все труднее игнорировать его отрывистые замечания. Это напоминает мне о том, что на самом деле я его совсем не знаю. Я знаю, что он тусовщик, который ничего не воспринимает всерьез и умеет нажимать на все мои кнопки, но не более того. Я ничего не знаю ни о его семье, ни о его целях, ни о его жизни за пределами трассы. Мы товарищи по команде и в то же время чужие люди.

Я вздыхаю. Когда я начал жалеть этого засранца, который превратил последние пару месяцев в абсолютное страдание? Ладно, не абсолютное страдание, но тяжелее, чем нужно.

Он все еще цепляется за мое запястье, как за спасательный круг. Он подтягивается в сидячее положение, пока мы не оказываемся так близко, что я чувствую его дыхание на своем лице. Я ожидаю, что от него будет вонять пивом и разочарованием, но вместо этого ощущаю сладкий фруктовый аромат, как будто он всю ночь пил коктейли.

«Иногда я думаю, что ты один из самых скучных людей, которых я знаю». Он улыбается, когда говорит, внезапно обретая способность формулировать свои слова, как будто пьяный туман на мгновение рассеялся, и он может передать эти слова бесконечной мудрости. «Но иногда ты смотришь на меня так... первобытно, понимаешь? И это заставляет меня задуматься...»