В твоих глазах (ЛП) - Джусти Амабиле

Пенни захотелось его ударить. Если бы он больше не заботился о Франческе, то во всей этой суете не было бы необходимости. Столько деликатности, будто он просил у неё разрешения сделать простой телефонный звонок, скрывали внутреннее смятение и страх причинить ей боль.

«Ты можешь причинить мне боль, только если у тебя остались чувства к Франческе».

Пенни предпочитала, чтобы он связался с Франческой без особых церемоний, а потом рассказал об этом со спокойным безразличием. Но Маркус вовсе не был спокойным. Он не был равнодушным. Он был глубоко встревожен.

— Ты действительно идиот, Маркус Дрейк.

Он удивлённо уставился на неё. Пенни почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, но отправила их обратно, подальше, подальше.

— Что мы говорили? Мы всегда должны делать то, что считаем нужным. Более чем очевидно, что ты хочешь поговорить с ней. Ты беспокоишься о ней. Так возьми телефон и позвони. Вы много лет были вместе! Неужели ты думаешь, что я такая стерва, что потребую, чтобы ты просто вычеркнул её из жизни?

— Я бы потребовал, — сказал Маркус, хмурясь всё больше и больше. — Я бы приказал тебе больше никогда никого не слышать и не видеть. Я был бы чертовски зол и порвал бы этот листок бумаги.

— Но я не ты. — Пенни встала и пошла к входной двери. — Я иду к Клео.

Она надела куртку и вышла на улицу, за ней последовал Тигр, не упуская возможность понежиться под солнцем. Как только Пенни закрыла входную дверь, ей пришлось ухватиться за поленницу, чтобы не рухнуть.

Клео — старая добрая кобыла, которую Пенни спасла со скотобойни, бродила по загону и щипала ещё свежие пучки травы. Маркус часто в шутку говорил, что эта ферма — приют для хромых животных. Среди прочих здесь были хромой осёл и бывший слепой ягнёнок, превратившийся в огромного вспыльчивого барана.

Пока Клео медленно махала мягким хвостом, а Тигр разлёгся на вершине столба в позе, возможной только для безрассудного кота, Пенни прислонилась спиной к забору. Она закрыла глаза, ища тепла солнца, которое сейчас, в конце октября, становилось всё бледнее. Вскоре похолодает и выпадет снег. Сначала лёгкий, а потом всё вокруг накроет покрывалом.

Пенни изо всех сил старалась не думать о том, что Маркус звонит Франческе.

Что они скажут друг другу после нескольких месяцев молчания?

Она будет настаивать на новой встрече с ним?

«Сосредоточься на солнце, на улыбке Клео, на яблонях и высоких клёнах, на ветре и запахе воздуха».

Стоя с закрытыми глазами, Пенни почувствовала руку на своём плече. Маркус перелез через ограду и встал рядом с ней. Он закурил сигарету впервые за несколько месяцев. Сердце Пенни заколотилось так, словно хотело вырваться из груди. Она ни о чём его не спрашивала, храня полное молчание, пока он докуривал свой «Честерфилд».

Наконец, неожиданно для себя, Маркус взял её за руку.

— Она больше не позвонит.

— Что…

— Я позвонил и сказал, чтобы она больше так не делала.

— Но почему?

— Потому что не хочу видеть такое выражение на твоём лице.

Пенни не посмотрела на него, продолжая наблюдать, как пасётся и наслаждается жизнью Клео. Наконец она оторвалась от ограды и направилась обратно к дому.

«Неправильный ответ», — подумала Пенни, но Маркусу об этом не сказала.

Глава 9

Маркус

Мне нужно принять важное решение, одно из тех, которые меняют жизнь и заставляют идти вперёд или падать, а эти придурки мешают сосредоточиться. Мне нужно подумать, понять и упорядочить абсурдные вещи, которые чувствую, но у меня ничего не получается, потому что, кажется, весь город старается вывести меня из себя. Я ненавижу такие сборища: вечеринки, ярмарки хер_знает_чего, улыбающиеся лица, улыбки на грани вывиха челюсти. Я не общителен, и мне трудно притворяться, что эти люди мне симпатичны. Окей, некоторые из них мне нравятся. Фермеры, которые преданы земле и при встрече дают советы, как сделать так, чтобы даже сгоревшее полено снова расцвело. Старушки, которые тебе улыбаются, не докучая болтовнёй. Те, кто молча предлагает утолить жажду и не устраивает допрос с пристрастием по поводу всех этих татуировок. Одним словом, некоторых я даже могу терпеть. Но Джейкоб… Он меня провоцирует (это очевидно — он меня провоцирует), отпуская стервозные шуточки в адрес Пенни, и каждый раз придумывая новые оправдания, чтобы распустить руки. Джейкоб заслуживает, чтобы я подкараулил его на задворках магазина ночью, когда вокруг шныряют одни хорьки да летучие мыши, и выбил из него всё дерьмо, а секстант засунул ему в задницу. И ещё я бы набил морду этой гиене Мэнселл, которая только и суёт свой нос в чужие дела. Вечно всех осуждает и несёт всякую чушь.

Но я не хочу, чтобы Пенни страдала, поэтому сдерживаю себя, молчу и выгляжу паинькой. От всех этих стараний у меня начинается язва, но я не могу видеть печаль на её лице. Потому что Пенни нравятся эти люди, или, по крайней мере, она не возражает. Ей здесь комфортно. Как я заметил, она даже растрогалась во время нелепой сцены предложения руки и сердца. Надеюсь, у неё не возникнет никаких идей в голове, я такой фигнёй не страдаю. Даже ради Пенни. Нельзя до такой степени изменить свою природу, некоторые вещи неизменны.

Проклятье, я должен подумать, понять, решить, а эти придурки устраивают бедлам.

Поэтому, вернувшись с вечеринки по случаю дня рождения, я иду в заднюю часть сарая и выплёскиваю своё разочарование. К прочной балке под навесом прикреплён мешок для бокса. Моя одежда не подходит для тренировки, я не могу двигаться так хорошо, как хотелось бы, но я не отказываюсь от того, чтобы нанести несколько ударов.

Мне необходимо снова увидеть Франческу, и это одна из причин хаоса в моей голове. Я не получал от неё никаких известий уже несколько месяцев, мне нужно с ней встретиться. Пенни ещё не знает, и боюсь, ей это не понравится. Или что ещё хуже, она поддержит моё решение, но в глазах Пенни появится боль. Боль в её глазах — это самое страшное. Не хочу, чтобы Пенни страдала, я лучше отрежу себе руку.

И всё же мне придётся. Рано или поздно мне придётся встретиться с Франческой. Последние несколько недель мужественное, но печальное выражение лица Фран, когда она прощалась со мной в доме Малковичей, мучило меня, как труп человека, которого ненароком убил и спрятал в бетонной могиле.

Тем временем продолжаю ударять по мешку, и кажется, что мне нужно высвободить энергию, накопившуюся за столетие.

Не то чтобы это соответствовало действительности. Я работаю как проклятый, не останавливаясь ни на минуту. И с Пенни мы трахаемся как сумасшедшие. Посреди всей этой неразберихи абсолютно уверен в том, что я хочу её. Ничего не изменилось, разве что стало лучше. Иногда достаточно всего лишь мелочи, незначительной детали — как Пенни трогает свои волосы, как моргает, даже как наклоняется, чтобы поднять что-то с пола, — и я теряю рассудок. Она уже несколько месяцев принимает таблетки, чтобы я мог кончать в неё, и это возбуждает меня так, как и не думал. Даже когда я изнемогаю от многочасовой работы в поле, в конюшне, после тренировки, я смотрю на Пенни и хочу её.

Как сегодня вечером. Она сильно разозлила меня раньше, но моему члену всё равно. Этому бесчувственному засранцу достаточно её запаха, чтобы умереть с голоду. Внезапно меня душит искушение всё рассказать Пенни. Всё. Что со мной происходит, что хочу сделать, какие у меня есть сомнения, какие окончательные решения хочу принять. Решения, которые пугают меня, но от которых я знаю, отказаться не могу, потому что у некоторых вещей есть только одно направление.

Но я молчу. Я трахаю её как чёрт, так глубоко, как только могу. В её глазах — удовольствие, и это сводит меня с ума. Пенни, что бы ни случилось, твоё лицо, когда ты наслаждаешься, это восьмое чудо света.

— Маркус? Это Монти. Как дела? С Пенни всё в порядке? Мне нужно поговорить с тобой о… Я не знаю, как…