Огонь. Она не твоя.... (СИ) - Костадинова Весела

— Ого, — на этот раз от нового голоса Настя не вздрогнула, напротив, ей стало немного спокойнее. — Привет, зайчонок, — к ней стремительно шел дядя Дима, которого она уже знала. Он протянул руки и аккуратно взял ее на руки. — Пришла помогать? Отлично, без тебя мы тут не справимся, правда, Аль?

И в этот момент, обвив руками теплую шею, Настя вдруг громко заплакала от облегчения — никто ее сдавать в детский дом не собирался. Альбина сказала правду — они пришли к ней на работу.

13

Альбина сидела за своим столом, выстукивая пальцами нервную, сбивчивую дробь по гладкой поверхности лакированного дерева, будто пытаясь заглушить внутреннее напряжение этим ритмичным, механическим звуком. Её взгляд, острый и тяжёлый, снова и снова возвращался к углу приёмной, где, устроившись на пуфе у стены, скрючилась Настя — с альбомом и набором цветных карандашей, выданных кем-то из сотрудников в безмолвной попытке отвлечь ребёнка от страха, а себя — от чувства неловкости. Девочка сидела тихо, сосредоточенно, чертила что-то в альбоме, опустив голову, — и эта внешняя покорность только сильнее раздражала Альбину.

Успокаивали девочку всем офисом. Но всё это стало цепной реакцией, хаотичным, неуместным спектаклем, окончательно сорвавшим утренние планы, встречи, совещания. Всё пошло под откос. И чем дольше длилось это утро, тем сильнее в Альбине нарастало не просто раздражение, а именно глухая, вязкая злость — на всех, на обстоятельства, на саму себя… но больше всего — на ребёнка.

Девчонка. Маленькая, молчаливая, вроде бы совсем безобидная. Но в каждом её движении, в каждом взгляде — Альбина видела тень той, кого старалась навсегда вычеркнуть из своей жизни. Как и Эльвира всегда хотела быть в центре внимания, так и этой нужно было тоже самое.

И не помогал даже любимый кофе, принесенный заботливой Варей, которая видела, что начальница на грани буйного помешательства.

— Ты не права, — тихо заметил Ярославцев, поднимая на нее глаза от документов и прослеживая за взглядом.

— Ты о чем? — Альбина сделала вид, что не понимает.

— Она на Эльку не похожа. Совсем, — покачал он головой, продолжая смотреть в ту же сторону, где Настя рисовала, слегка наклонив голову, сжимающая карандаш так, будто он был единственным, что у неё осталось. — Ты просто ищешь сходство там, где его нет. Хочешь увидеть — и видишь.

Альбина раздражённо фыркнула, откинувшись на спинку кресла, с трудом сдерживая зевок, в котором смешались усталость и нежелание вступать в откровенные разговоры.

— Я вообще ничего не ищу, — зло отрезала она, глядя на экран ноутбука, но не видя на нём ни одного слова. — Я сейчас стараюсь просто выжить. Хотя… вру. Ищу. Няню. Желательно — не очередную Фрекен Бок, которых присылает агентство, а нормального человека, без неврозов и с базовой эмпатией.

— И кто бы, интересно, про эмпатию говорил… — лениво протянул до сих пор молчавший Виктор, откинувшись на подлокотник кресла и сцепив пальцы на животе. Его тон был насмешлив, но в голосе ощущалась лёгкая укоренившаяся досада — не на Альбину, как таковую, а на её хроническую неспособность допускать людей ближе, чем на вытянутую руку. — Вы, Альбина Григорьевна, могли бы мисс Эндрю мастер-классы давать. По части системного сволочизма. Строго, чётко, методично, без истерик — но так, чтобы у окружающих щеки сводило.

Альбина вскинула голову резко, словно её плеснули холодной водой, и зло прищурилась:

— Ты, часом, не охуел, Виктор Анатольевич?

Сказано было тихо, но с таким металлом в голосе, что воздух в комнате на миг стал ощутимо плотнее. Однако Виктор, как всегда, остался невозмутим. Он просто усмехнулся, чуть приподняв бровь — с тем выражением лица, которое она особенно ненавидела: с нахальной уверенностью человека, которому всё равно ничего не сделаешь.

— А кто вам ещё правду в глаза скажет, Альбина Григорьевна? — негромко хмыкнул он. — Вы ж, как бронепоезд: несётесь вперёд, не замечая, кого сшибаете по пути. А девчонка — живой человек, не мебель в прихожей.

— Вообще, Витька прав, Аль, — наконец подал голос Дмитрий, отрываясь от экрана планшета и оглядываясь на Настю. — Девочка — ещё совсем кроха, а ты обращаешься с ней как с чемоданом без ручки: носить тяжело, выбросить жалко. А она, между прочим, не просила быть здесь. Ни у тебя, ни у судьбы.

— А то я, бля, просила, — проворчала Альбина, но без злости. — Это вообще ты настоял, чтобы я помогала! Больно я знаю, как с ней обращаться!

— Знаешь, Аль! — вдруг тихо рявкнул Ярославцев. — Знаешь, мать твою! Но не хочешь, потому что до сих пор зла. Не на нее, на ее мать. Но Эльвиры больше нет! Нет ее, Аля! Там овощ лежит, вместо человека, в больнице.

— Ты был? — поразилась женщина. — Ты был в больнице?

— Да, был. И что? — синие глаза Дмитрия загорелись опасными огоньками.

Виктор тихо вздохнул, не желая влезать в ссору двух друзей, да еще и начальников.

— Дебил, — выдохнула Альбина, глядя на Дмитрия с такой смесью боли и досады, будто он действительно только что подвёл её под удар. — Оба вы… два дебила — это сила!

— Ага, — лениво отозвался Виктор, почесывая нос и с деланным интересом наблюдая за их перепалкой. — Аргументы, я смотрю, закончились. Начались классические нападки. Давайте, Альбина Григорьевна, аргументируйте! Иначе расценю это как давление на подчинённого. Или… харрасмент, кстати. Хотя нет, это другое… хотя почему бы и нет? Я, между прочим, мужчина видный, вы явно теряете голову от моей харизмы. Просто не знаете, как подступиться… Вполне в духе драматической офисной романтики…

— Витя! — рыкнули одновременно и Альбина, и Дмитрий, в один голос, как репетировали.

— Что? — невинно развёл руками Виктор.

— Заткнись! — снова в унисон, и уже почти хором.

— Я строю линию защиты, — наигранно обиженно сообщил он, принимая позу вольготного философа, раскинувшегося в кресле. — Вы нападаете, я обороняюсь. Всё в рамках закона. Причём трудового. Или — морального. Или нравственного… хотя с вами и это уже туманно.

— Ты натягиваешь сову на глобус, — поджала губы женщина, ощущая, как отступает злость.

— Главное — помогает, — усмехнулся тот, расстегивая пиджак и откидываясь на спинку кресла. — Вы уже улыбаетесь.

— Суки, — резюмировала женщина угрюмо. — Не знаю я, что с ней делать. Она практически не говорит, и… — женщина потерла бровь, морщась от усиливающейся головной боли, — она…. Короче, она писает в кровать по ночам…. Это ведь не нормально в шесть с лихуем лет…. И….я вообще не уверенна, что она — нормальная!

— Нормальная она, — вздохнул Дмитрий. — Ты сама подумай, какой у девчонки шок: мать — почти мертва, бабка — далеко, ты…. Ну ты вообще отдельная песня. Еще и дед нарисовался, словно хрен с горы, и грозит ее от бабушки — единственной, кого она знает и любит оторвать. А ей всего шесть, Аль! Ее бы психологу показать….

— Сейчас это опасно, — заметил Виктор, садясь прямо. — Сейчас любой шаг — поле для атак. Если ваш этот, как его… Миита, — он слегка скривился, словно имя имело неприятный привкус, — действительно не дурак, а вы сами так и говорите, то он сейчас ищет лазейку. Малейшую. Чтобы выставить вас, Альбина Григорьевна, еще большей сукой, чем оно есть. Вот представьте, что скажут заголовки: “Малышка с посттравматическим синдромом в руках женщины, не способной обеспечить ей ни внимание, ни безопасность. Девочка деградирует. Где органы опеки?” До чего ребенка довели! Ох как это подать на прессу можно…. Мммм! Конфетка!

— А если через фонды… анонимно? — поднял голову Ярославцев.

— Дим, ну ты-то хоть чушь не пори. Нам ли не знать, как покупают? Мы бы через что зашли?

— Ну да…

— Полный пушной зверь! — Альбина откинулась в кресле и сжала голову руками.

В кабинете повисла длительная пауза.

— Он вообще-то появлялся? — тихо спросил Ярославцев. — Были телодвижения?

— Пока — ничего, — буркнула Альбина, тяжело поворачиваясь к нему и черкая дорогим пером в блокноте. — И это меня напрягает куда больше, чем если бы он действовал. Уже неделя прошла с тех пор, как мы сбежали, а от него — ни слуху, ни духу. Даже матери — ни слова. Абсолютная тишина. Я, между прочим, уже успела здесь документы в опеку подать, и всё пока идёт гладко. И это тоже, знаешь ли, пугает…