Барракуда - Лунина Татьяна

— Вполне. Не буду вдаваться в детали, но это очень даже реально.

— Послушай, — снова вмешался Евгений Александрович, — ты заканчиваешь университет, пора задуматься о будущем. Неужели собираешься всю жизнь бегать режиссерским хвостом по съемочной площадке? Дело, конечно, хорошее, но мне кажется, это не твой потолок. В тебе есть амбиции, кураж. Почему не попробовать? Такой шанс судьба дает редко. Пойми, только глупец стыдится честолюбия, умный извлекает из него выгоду.

— Соглашайся, Кристина, — подхватила «инопланетянка». — Другого раза может и не быть, — потом замялась и выдала. — Главный редактор — папин друг.

Две пары глаз уставились на твердолобую, ожидая ответа.

— А вы уверены, что я не подведу? — вопросила та.

— У вас красивая дочка, — Кристина смотрела вслед девушке, заходившей в подъезд.

— Да.

— Вы не боитесь за нее?

— А почему я должен бояться? — машина плавно тронулась с места.

— Говорят, красота и счастье редко уживаются.

— Ты рассуждаешь, как старая бабка, — усмехнулся Ордынцев и прибавил скорость. Наступило молчание, было слышно, как шуршит асфальт под шинами колес.

— Вы даже не проводили ее до двери.

— Зачем? — водитель мчался по тихим улицам, как очумелый гонщик по ревущей трассе. О лобовое стекло ударилась ночная бабочка и размазалась жидкой кашицей.

— Время позднее, небезопасно.

— У них в подъезде консьержка, — подвел черту краткий ответ. От резкой остановки пассажирку кинуло вперед.

— Приехали?

— Кофе хочешь?

— С молоком?

— Молока нет.

— Тогда черт с ним!

— С кофе или с молоком?

— Ты же такой умный, — наконец повернулась к нему Кристина, — а вопрос задаешь идиотский.

…На Белорусской, как всегда, толпился народ. С нижней ступени эскалатора и до самого конца перед глазами маячили спины с рюкзаками, сумками и чемоданами. До банкета оставалось пять минут, пунктуальная киношница ухватилась за собственный подол и припустила наверх. Почти у финиша случилась катастрофа: застрял каблук. Проклятая шпилька не поддавалась силовому нажиму и стойко решила держаться до конца, до той вожделенной щели, куда спешила с прихваченной добычей. «Сейчас упаду, — с ужасом думала Кристина, лихорадочно дергая ногой, — в лучшем случае лишусь туфли, в худшем покалечусь». Неожиданно чья-то рука крепко схватила за щиколотку, еще одна вцепилась в подошву, и находчивая пара с силой выдернула ногу из капкана. Потрепанная качкой пассажирка враскорячку ступила на твердую почву.

— Осторожнее, девушка! — строго посоветовали из прозрачной будки. — Вечно вы, молодежь, спешите. А надо думать не ногами — головой.

— Все нормально? — спросил сзади знакомый голос. «Безголовая» оглянулась. Перед ней безмятежно улыбался сыщик по имени Кирилл. — Я не сильно прихватил вашу ногу? Синяков не останется?

— Спасибо! А синяков я не боюсь.

— Храбрая девушка! — похвалил спаситель, вышагивая рядом. — И по-прежнему не боитесь ночных подъездов?

Желудок внезапно сжало спазмом, к горлу подступила тошнота.

— А почему я должна бояться?

— Обидеть могут, — туманно пояснил сыщик, — на девушек часто нападают в подъездах. И не всегда это заканчивается благополучно. Бывает, насилуют, даже могут убить. В нашем городе полно всякой мрази. — в голосе прозвучали странные нотки.

— Типун вам на язык, какие ужасы вы пророчите.

Вместе вышли на улицу. У светофора застыли машины с обалдевшими от духоты водителями, бабульки предлагали купить цветы, весело болтала пара загорелых девчонок, мимо сновал озабоченный народ. Она повернулась к Кириллу.

— Спасибо еще раз, что спасли, но я, правда, очень спешу. — и, не удержавшись, прихвастнула. — Мы сдали картину, а я опаздываю в Дом кино.

— На премьеру?

— Нет, что вы! У нас сегодня банкет. Всего хорошего! — сверкнула на прощание улыбкой.

— И вам удачи! Будьте осторожны, Кристина, — полетело вдогонку с подтекстом.

Но та уже перебегала перекресток, выбросив из головы и ретивого сыщика, и его туманные намеки. Не она сеяла зло, и не ей пожинать раскаяние.

На ступеньках Дома кино стоял Фима и курил в одиночку.

— Привет, классно выглядишь! — одобрил оператор ассистента режиссера.

— Привет! А ты почему один?

— Талант не терпит толчеи, — ухмыльнулся Фима.

— Ага, — поддакнула Кристина, доставая сигареты, — и потому он толчется в Доме кино. Меня выдержишь рядом?

— Тебя — да, — щуплый невысокий Рудкович здорово смахивал на молодой огурец с грядки, так и хотелось схватить его и смачно захрустеть.

— А народ где?

Оператор махнул рукой на дверь.

— И Евгений Саныч?

— Так если б он был там, меня бы не было здесь, — философски заметил Фима.

«Куда же подевался? — озадачилась Кристина. — Пару часов назад, когда расставались, сказал, что едет сюда». Из дверей вышла Ольга, следом выплыла Элеонора. Редактриса давно уже хмуро поглядывала в сторону Окалиной, но та косых взглядов старалась не замечать, держалась ровно, здоровалась первой, иногда даже спрашивала о погоде.

— Здрасьте!

— Здорово! — улыбнулась Хлопушина и похвалила. — Сияешь, как медный таз у спекулянта! Ждете Евгения?

— Я — нет, — не моргнула глазом вруша, бросила в урну окурок и шагнула к двери.

— А вот и наш гений, — Элеонора подчеркнуто равнодушно щелкнула зажигалкой.

— Всем привет! — молодо взбежал по ступенькам Ордынцев. — А почему до сих пор трезвые?

— Так вас ждем, без капитана команде каюк, — просветил Фима. — Народ уже потихоньку борзеет.

— И громко кашляет, чтобы не слышать урчание пустых животов, — весело подхватила Ольга.

— Тогда идем спасать голодную команду! — рассмеялся «капитан», распахивая тяжелую дверь.

Если правда, что опьянение рождает сумасшествие, то за этим столом собрались одни безумцы. Потому как все они были пьяны: верой в успех, похвалой режиссера, предвкушением заслуженного отдыха и радостью стайера, рвущего грудью финишную ленту. Взаимные обиды, претензии, склоки остались позади, вырезались из памяти, как лишние кадры при монтаже, исчезли без намека на повтор. Все искренне любили каждого, хвалили друг друга взахлеб, скромно принимая ответную похвалу, и гордились своей работой — запойные алкоголики, хлебавшие отраву творчества.

— Станцуем? — схватила руку чужая рука.

Кристина обернулась. Пошатываясь на кривых ногах и скалясь, ее тянул к себе Николай Спицын, в народе просто Спица. Водитель съемочной группы был, пожалуй, единственным, кто выпадал из их команды. Лет тридцати пяти, приземистый, с вечной ухмылкой и недобрым прищуром. Пряталась в нем какая-то гниль, и люди интуитивно его сторонились. Шоферил он, правда, классно, мог сутками держаться за баранку, безотказно пахал за копейки и не грозил, как другие, что лучше уйдет в таксисты. Сейчас этот рыжий обрубок по-хозяйски тянул к себе Кристину.

— Спасибо, нет.

— Гнушаешься?

— Просто не хочу танцевать.

— Да? А кто ты такая, чтобы мне отказывать? С режиссерами, небось, кувыркаешься, а с шоферами и сбацать не желаешь? — Кристина опешила. Спица, как сорвался с цепи: таким агрессивным хамом он не был никогда. Одно дело — коситься угрюмо, другое — харкать злобой в лицо. — Ну, — дернул он снова за руку, — пошли!

— Куда? — спокойно спросил Ордынцев, выросший как из-под земли.

— Я пригласил ее на танец, — ухмыльнулся водила. — Нельзя?

— Можно, только…

— Слыхала? — перебил рыжий. — Слово хахаля — закон! — и больно дернул за кисть.

— Ты не дослушал, Николай, — побелел Евгений Александрович, — но дождался.

Дальнейшее произошло в секунды. Режиссер неожиданно развернулся и с силой заехал водителю в челюсть. Тот упал — и так нетвердо держался на ногах. Народ вокруг остолбенел и затих, даже музыка вдруг заглохла. В наступившей тишине отчетливо прозвучал невозмутимый голос.