Барракуда - Лунина Татьяна

Вот и все! У нее никогда не будет детей. Чистили часть — загадили целое. Убиваться из-за этого не стала, стиснула зубы и продолжала жить. Дни летели за днями, и каждый, как белка в колесе. Спихнула сессию, сдали картину.

— Куда отправишься в отпуск? — спросила Хлопушина, надкусив «корзиночку».

— На диван, — усмехнулась Кристина.

— С кем?

— С ленью.

— Девушке положено валяться на диване с именем существительным мужского рода, одушевленным, — назидательно заметила Ольга, — а не развивать в себе безделье. Лень — это зов старости.

Ответить достойно «наставнице» не успела.

— Не помешаю? — у столика проявился Ордынцев, в одной руке он держал полный стакан кофе, в другой — тарелку с жалким бутербродом: яйцо под майонезом.

— Евгений Саныч, — расцвела второй режиссер, — нет, конечно!

— Как жизнь?

— Отлично, обсуждаем, отпуск Кристины.

— И к чему пришли? — улыбнулся режиссер, устраиваясь за столиком.

— Может, поедем в Сочи, — пожала плечами отпускница.

— С Марией Павловной? — надо же, помнит, как зовут.

— Нет.

Ольга посмотрела на часы.

— Черт, совсем забыла: мне же должны сейчас звонить. Извините, мои дорогие, я вас покидаю.

— А о банкете не забыла? — поддел Ордынцев.

— Ни за что! — вспорхнула Хлопушина со стула. — До завтра, — и ускакала по мифическим делам.

Кристина сделала крупный глоток: оставлять чай жалко, пить горячо, а сидеть с каменным лицом противно и глупо.

— Побереги желудок, — посоветовал Ордынцев и тщательно помешал ложечкой кофе в стакане. — Собираешься отдыхать с приятелем? — она промолчала. — У тебя неплохой вкус, — сдержанно похвалил Евгений Александрович.

— Что вы имеете в виду?

— Твоего друга. Очень приятный молодой человек.

Кристина вспомнила встречу в метро.

— Да. Не хуже вашей спутницы.

Режиссер довольно ухмыльнулся.

— Послушай, я бы хотел тебя кое с кем познакомить.

— Зачем?

— Думаю, знакомство тебе пригодится.

— А я не люблю, когда думают за меня.

— Это похвально, — одобрительно кивнул Евгений Александрович. — Только жить надо так, чтобы не друзья становились врагами, а твои враги превращались в друзей.

— У меня нет врагов.

— Как говорил Шекспир, «заносчивость — не прочный материал».

— На классиков ссылаться — ума не надо! Время да звон монет в кармане всегда помогут отыскать пример на каждый случай жизни.

Ордынцев от души расхохотался.

— Ну что ж, неплохо! Не совсем четко сформулирована мысль, но этот недостаток вполне компенсируется быстротой реакции, — потом посерьезнел и добавил. — Это правда, щеголять цитатами легко, когда есть хорошая библиотека. Читай себе да на ус наматывай. Но вот насчет ума ты погорячилась, потому что только к мудрому сердцу найдут дорогу мудрые мысли. Ты еще, конечно, молода, но чем раньше это поймешь, тем меньше будешь горя знать.

— Горю на годы плевать, — не выдержала Кристина, — а за урок спасибо. С вами, вообще, очень поучительно беседовать, — мимо сновал народ, за спиной бубнили чужие голоса, на Ордынцева глазели — открыто и исподтишка. Быть придатком знаменитости оказалось скучно, глупо, унизительно. — Можно я пойду? У меня еще дел очень много, — она поднялась из-за стола. — Приятного аппетита, Евгений Александрович!

— Сядь! — резко приказал тот. От неожиданности помощница плюхнулась на стул. — И остынь. Учить жизни не собираюсь, и хоть вправить тебе мозги не грех, заниматься этим не стану. Просто ставлю в известность: завтра, в девятнадцать часов ты должна быть у выхода метро «Октябрьская», радиальная, там и подхвачу. Будет деловая встреча, мне понадобится твое присутствие. Ты ведь, кажется, мой ассистент? — режиссер знал, на что бить: в работе Окалина была безотказна.

— Хорошо, — послушно согласилась ассреж, — до завтра, — и снова поднялась, уверенная, что теперь-то ее никто не дернет за рукав.

Ордынцев молча кивнул и надкусил скукоженный от ожидания бутерброд.

Погода была великолепная. Легкий летний дождик прибил пыль, омыл листву. Воздух очистился и, захмелев от озона, скинул с себя дневной жар, как работяга — осточертевшую робу. Народ распихал зонты по сумкам и, довольный, разбегался после работы кто куда. Она потопталась у выхода пятнадцать минут и со спокойной совестью собралась присоединиться к домоседам. Идти было некуда, видеть никого не хотелось. Последнее время Кристина все чаще торчала дома: занималась уборкой, валялась на диване с книжкой и даже повадилась готовить обеды. Мать такой метаморфозе поначалу была несказанно рада, потом радость поутихла, а скоро и вовсе сошла на нет. Мария Павловна все чаще стала намекать, что принца дома не найти. Другого зятя она, конечно, для себя не мыслила.

— Ты с меня пример не бери, — втолковывала дочери мать редкими вечерами, сводившими их вместе. — Я всю жизнь страдала заниженной самооценкой, оттого и не жила — прозябала. Конечно, были и у меня свои радости, — спохватилась «неудачница», наткнувшись на дочкин взгляд, — семья, например. Ты же знаешь, как я любила твоего отца. Но семья не всегда делает женщину счастливой, иначе тогда откуда столько унылых лиц? Обрати внимание: чем больше хозяйственная сумка, тем менее привлекательна женщина. А с чего быть красавицей? Когда голова забита, как протянуть от зарплаты до зарплаты, где достать и чем накормить — не до красоты. Нет, детка, нужно пробиваться наверх, всеми силами, если потребуется, и по головам. Жаль только, поумнела я слишком поздно.

— Лучше поздно, чем никогда, — равнодушно добавлял огрызок семьи.

— А ты молодая, красивая, умная, — не слушая, продолжала Мария Павловна, — грех не воспользоваться этим.

Вдова с шестимесячным стажем изменилась: стала пользоваться косметикой, модно стриглась и повадилась хаживать по театрам. Дочь эти перемены не трогали, а материнские попытки учить жизни вызывали скуку. Кристина научилась глохнуть по заказу, и с кротким видом пропускать весь этот бред мимо ушей. Сегодня у Марии Павловны был очередной культпоход.

Девушка посмотрела на часы: двадцать минут восьмого. Все! Пора двигать домой, и наслаждаться покоем, Чейзом и чайком. Она развернулась на девяносто градусов.

— Торопиться не надо, — остановил насмешливый голос, — спешка хороша при ловле блох, — рядом невесть откуда возник Ордынцев. С какой стороны подкрался — не понять, выпрыгнул, как черт из табакерки. Беззаботный, довольный, в светлом костюме, темно-коричневой, с распахнутым воротом рубашке и бежевых замшевых туфлях. На смеющемся лице ни тени раскаяния за опоздание. — Извини, застряли в пробке. Пошли! — и показал спину, как всегда уверенный, что за ним последуют. Последовала.

Переднее сиденье режиссерской «Волги» было занято молодой блондинкой в темных очках. «Переводчица», — решила Кристина, устраиваясь сзади. Ходили слухи, что Ордынцева приглашали немцы снимать какой-то совместный фильм.

— Добрый вечер! — вежливо поздоровалась ассистент режиссера.

— Здравствуйте! — отозвалась блондинка, не поворачивая головы.

— Не попасть бы снова в пробку, — пробормотал Евгений Александрович, выжимая сцепление.

Задняя пассажирка тупо пялилась в затылок передней: где-то мелькал уже перед ней и этот белесый хвост с бантом, и бриллианты в ушах, и гусиная шея. «Мы раньше встречались, — все больше убеждалась задняя, — только где?» Но память скрытничала, а пытать ее особой нужды не было и, промаявшись пару минут, Кристина рассталась с надменным затылком.

Проскочили центр, выехали на окраину, покатили по Рязанскому шоссе. Негромко наигрывал джаз на кассете, двое впереди изредка перебрасывались короткими фразами, из которых было ясно, что ничего не ясно, а на заднем сидении лениво боролась с дремой третья. Наконец, машина остановилась.

— Приехали! — вырвал из дремы энергичный голос.

Кристина открыла глаза. Рубленая изба с затейливым порожком, ухоженный газон и розовые кусты, елки на пару с березками, музыка из-за круглых отшлифованных бревен — скорее здесь развлекаются, чем обсуждают важные дела. К ним подбежал шустрый малый и радостно зачастил.