Барракуда - Лунина Татьяна

— Он оскорбил мою невесту, а значит, и меня. Кто хочет, может нас поздравить. Сегодня мы с Кристиной подали заявление, — и уточнил для ясности, — в ЗАГС.

Хлопушина ахнула, Элеонора застыла с вилкой у рта, Фима одобрительно кашлянул. А ошалевшая невеста ни к селу, ни к городу вспомнила дачную соседку Самсониху. «Много желать — добра не видать», — любила повторять старушка. Не всегда седина сильна мудростью.

Глава 8

1988 год

— А если бы я отказала тебе?

— Так по пташке клетку мастерят, — довольно ухмыльнулся Евгений, — и плотник здесь не человек — судьба, спорить с ней бессмысленно и глупо.

— Ты фаталист?

Ордынцев запрокинул голову, наблюдая за птицей в ярком оперении.

— Старые люди говорят: на Бога положишься — не обложишься. По молодости меня это злило и вызывало презрение. Я всегда пытался сам схватить судьбу за узду, оседлать, подчинить своей воле. Чтобы править, а не плестись послушным хвостом. Твердил об упоении в бою, не умел прощать, никого не удерживал, верил только в себя и всегда предпочитал стоять на ногах, чем в ногах валяться, — он замолчал. Темные стекла скрывали глаза, загорелое лицо не выдавало эмоций, и было безмятежным, как летний деревенский вечер.

— А сейчас?

— Нельзя идти вперед без смирения, Крысенок, погибнуть можно, — Ордынцев снял очки, зачерпнул песок, зажал в ладони и, медленно ссыпая обратно, пристально наблюдал за желтым сухим ручейком. — Смотри, как точно и нежно ложится в лунку, будто к маме льнет. А все потому, что я угадал его желание: вернуться туда, где место песку отвела природа. Но если б вдруг случился ветер или, не дай Бог, ураган, развеял бы к чертовой матери повсюду эту жалкую горсть, засыпал людям глаза, забил ноздри. И то, что ублажает сейчас наши пятки, обернулось бы злостью, досадой и болью. Дурная сила, малыш, славы не приносит, к добру не ведет. Мы все — песок, птица, человек — живем по одному закону: выжить. Человеку выживать легче, он наделен разумом. А от разума до ума всего шаг. Когда научишься угадывать другого, мыслить и понимать, шагнешь легко. А там и до успеха рукой подать. Потому как человек, Крысенок, в отличие от песка стремится не только сохраниться, но и преуспеть.

— Чтобы выжить и добиться успеха, я должна угождать? — не верила своим ушам Кристина.

— Не угождать, но угадывать и понимать. Распознавать чужие слабости и силу.

— Зачем?

— Для собственного блага. Эгоизм не порок, милая, скорее стимул, — улыбнулся муж и посмотрел на часы. — Мы собирались сегодня в океанариум, не передумала?

— Черта с два! — молодая жена лихо нацепила широкополую соломенную шляпу, вскочила на ноги и прихватила белое пушистое полотенце с монограммой отеля.

— А чертыхаться ни к чему. Ты — царица, не сапожник, — шутливо заметил Ордынцев, поднимаясь следом. — Отдохнем пару часов, пока не спадет жара, и пойдем смотреть на рыб, идет?

— Едет!

…Она жила в ирреальном мире, и это было странно, страшно и смешно. Океан, улыбчивые загорелые люди вокруг, пальмы, богатые витрины, вылизанные улицы (порошком их, что ли, моют?), роскошные лимузины, чужой шелестящий язык — все пилось жадно, взахлеб, прямо из горла. Кристина впитывала в себя эту жизнь, как запойный алкаш — алкоголь, и точно так же, словно в белой горячке, путала явь с бредовыми глюками, бессмысленно озираясь по сторонам. Ночами таращилась в темноту, пытаясь осмыслить безумный кульбит своей судьбы. Рядом посапывал прирученный лев, за окном пофыркивал океан, ночной ветерок тормошил шелковую штору, где-то звучала музыка — голова отказывалась верить тому, что окружало тело. И выдавала единственную мысль: всем верховодит Случай. Именно этот непредсказуемый господин сцепляет случайности и заставляет их топать стройным гуськом к цели, о которой человеку до поры до времени знать не дано. В самом деле, столько «бы» да «кабы» случилось в ее судьбе на старте, что по-другому объяснить такой финал спустя четыре года невозможно. Кабы не прихватило живот у важного чиновника, не попасть бы ему под отцовский нож, и не видать бы ей тогда «Экран» как своих ушей, а значит, не встретить Женю.

Свадьба прошла тихо и скромно, оба не хотели пышной пошлости. Он — из принципа, она — из потворства этому принципу. Белое платье, правда, было, на нем настоял жених. Евгений уверял, что белый цвет ей дан судьбой, а когда надевал на палец старинное кольцо с алмазом, шепнул, что перстень станет талисманом. Видно, так оно и есть, потому что с той минуты молодая жена тут же скакнула в сказку. Просторная квартира в центре, престижная работа, громкие имена, с которыми запросто теперь болтала, собственная новая фамилия, известная почти всей стране. И, наконец, эта поездка в Сан-Франциско, подарок ко дню рождения. Скажи кто-нибудь даже пару лет назад, что с ней такое случится, покрутила бы пальцем у виска. Но безумная выдумка обернулась чистой правдой, в которую до сих пор верилось с трудом. Кристина Ордынцева была так счастлива, что иногда становилось не по себе, ведь известно: за все в этой жизни приходится платить А если плата окажется вдруг непомерной?. Но вспомнился как-то чердак в родительском доме, и счастливица решила, что ее везение уже оплачено с лихвой. На том и успокоилась. Накануне вылета позвонила мать. Мария Павловна пожелала, как водится, счастливого пути, повздыхала, довольная, в трубку, приговаривая, что материнские уроки воспитания не прошли для дочери даром, передала привет зятю. Потом прочистила горло и робко спросила.

— Детка, ты не будешь против, если меня тоже кто-нибудь попытается сделать счастливой?

— А что, и кандидат уже есть?

— Не пошли, пожалуйста, — в голосе прозвучали незнакомые нотки, — папу не вернуть, а я далеко не старуха. Одной ведь рукой, Кристина, и узла не завяжешь, тем более, что к старости рука слабеет.

— Извини. Конечно, ты права. Я поддержу любое твое решение.

— Спасибо, доченька! — повеселела Мария Павловна. — Береги себя.

— Ты тоже, — Кристина повесила трубку, одной заботой стало меньше.

В Сан-Франциско их пригласил друг Евгения, который эмигрировал в Штаты лет десять назад. Талантливый писатель, умница с аллергией на повальное вранье сочинял в свое время сказки для взрослых, намекая добрым людям на кое-что в родной державе. Периодически впадал в запои, очухивался, кидался к пишущей машинке печатать свои правдивые небылицы, снова поддавал и опять писал. Страницы с вечно проскакивающей буквой «е» зачитывал друзьям, те из-под копирки читали приятелям, а уж последние шептали на ухо остальным. Видно, кто-то шепнул слишком жарко. Сказочника пригласили в скромный кабинет, ткнули носом в бракованную буковку, предложили совет, любовь да опеку. Совет не принял, любовью пренебрег, от опеки отказался. Запил по-черному, но писать по указке не смог, и скоро отчизна вышвырнула непокорного сына вон. Отделался легко, мог бы сгореть от цирроза или сдохнуть от туберкулеза. Словом, обычная история. Последние пять лет тезка и друг обосновался в пригороде Сан-Франциско. Днями читал молодым американцам лекции о русской литературе, ночами видел сны с деревенской речкой, приставучей козой Нюркой и родной бабкой, от которой вечно пахло молоком, свежим хлебом и дегтевым мылом. После этих снов прилипал к компьютеру, набирал тексты, распечатывал, правил карандашиком и прятал в ящик стола. Однажды он в этот стол полез не чтобы положить, а чтобы вынуть, за это и удостоился Национальной книжной премии. Как ни зазывал лауреат к себе школьного друга, остановились Ордынцевы в отеле. Но почти каждый вечер подъезжали к небольшому белому дому на тихоокеанском берегу, устраивались по-московски на кухне, распивали родную «Столичную», занюхивали «Бородинским», закусывали селедкой с лучком. И спорили до рассвета. О перестройке, о Горбачеве, о России и русской душе, о творчестве, о жизни, о какой-то Машке, в которую оба были влюблены, — да о чем они только не спорили! А Кристина слушала, подняв, как девчонка, колени к подбородку и думала: вот оно, счастье. Выходила на террасу, вдыхала пряный ночной воздух, пялилась на океан и благодарила судьбу. Так прошло восемь дней, оставалось еще два. Сегодня они поглазеют на подводный мир, потом — на роскошные витрины, днем посидят в баре, вечером поужинают в ресторане. А после развалятся на широкой кровати и будут друг друга любить. Не заниматься любовью, как говорят американцы, а любить, как умеют это делать русские. Она сладко потянулась, закрыла, наконец, глаза и заснула.