Запрещенные слова. книга 2 (СИ) - Субботина Айя

А меня снова и снова возвращает в тот унизительный момент в театральном гардеробе.

Зачем, господи? Зачем ему нужно было врать про тот дурацкий медицинский? Чтобы что? Или это просто его стиль - плести паутину из лжи, в которой он сам - главный паук, а все остальные - просто его беспомощный, трепыхающийся корм?

А было ли вообще в его словах хотя бы слово правды? Хоть в чем-то?

Прокручиваю в голове поведение той малолетки. В ее поведении, в хищном, оценивающем взгляде на Сашу, было столько откровенной, животной похоти, что меня слегка подташнивает. Она не просто флиртовала. Она как будто пыталась пометить территорию.

Зачем? Еще один вопрос без ответа.

А еще не вооруженным взглядом было видно, что Резник потакает ее капризам. В их отношениях явно больше, чем просто опека над дочерью погибшего друга. Там что-то другое. Грязное, липкое. Неправильное. Я даже ковырять не хочу, что именно. Не хочу копаться в его грязном белье, потому что боюсь найти там что-то, что окончательно уничтожит остатки моей веры в людей.

— Кто он, Майя?

Голос Сашки разрезает тишину, как скальпель. Ровный, спокойный, но с едва уловимыми стальными нотками, от которых по спине пробегает холодок. Он не смотрит на меня - он смотрит на дорогу. Но я замечаю, как в ожидании ответа, побелели костяшки его пальцев на руле.

— Мой начальник, - отвечаю я, и голос звучит предательски… неестественно. - Генеральный директор NEXOR Motors. Резник.

— Тот самый Резник, - эхом повторяет он, и в этом слове — целая Вселенная разочарования и не заданных вопросов. - Понятно.

Саша снова замолкает. Но это «понятно» висит между нами, как приговор. Он, конечно, же, знает меня слишком хорошо, чтобы не понять моей трусливой попытки уйти от развернутого ответа.

— Он смотрел на тебя, как брошенный любовник, - говорит еще спустя несколько минут, которые кажутся целой вечностью. На меня все так же не смотрит, только сильнее, нервно, проворачивает ладони на оплетке руля.

Я вздрагиваю. Сердце делает болезненный кульбит и замирает.

Брошенный любовник. Лучше формулировки и придумать нельзя. И это Сашка еще не в курсе всех наших офисных баталий. Насколько я знаю - из некоторых обрывков его фраз - с Юлей они за «пределами» развода не разговаривают, так что вряд ли она что-то успела ему наплести. Хотя я бы не удивилась.

Я могу соврать про Резника. Сказать, что ему показалось. Что это просто сложные рабочие отношения. Что Резник - самодур, который терроризирует всех своих подчиненных. Но я не хочу врать. Да и зачем? Я просто пыталась жить, сделал ошибку - он не святой, чтобы я перед ним каялась.

— Да, - говорю слегка глухо, и это слово, как камень, падает между нами. - Мы… были вместе. Какое-то время.

Саша резко тормозит у светофора. Красный свет заливает салон тревожным, кровавым светом, окрашивая его лицо в зловещие тона. Поворачивает голову, смотрит на меня в упор. И в его глазах я вижу такую горечь, что хочется малодушно отвернуться. Ревность, которую он так старательно прятал за маской спокойствия, просачивается наружу.

— Понятно, - повторяет он. И в этом его «понятно» теперь не просто констатация факта. В нем просто целый спектр эмоций, от разочарования до глухой, бессильной ярости. - Тот, который великодушно дал машину с водителем.

Я даже не знала, что он запомнил.

Киваю - не вижу смысла юлить.

Сашка отворачивается, снова смотрит на дорогу. Загорается зеленый. Машина плавно трогается с места, но тишина в салоне становится еще более оглушительной и невыносимой.

Остаток дороги мы едем в полном, гнетущем молчании. Я смотрю на проплывающие за окном огни, но вижу только отражение его напряженного профиля. И не понимаю, почему… ничего не чувствую. Даже нет особого желания попытаться что-то объяснить, несмотря на нашу дружбу.

Гриагорьев паркуется у моего подъезда, глушит мотор.

Я не тороплюсь выходить. Не знаю, что сказать на прощание, чтобы как-то сгладить острые углы неприятного окончание вечера.

— Спасибо, что подвез. Вечер был чудесным, - наконец, выдавливаю из себя. Жалкое и неубедительное.

— Я тебя провожу. - Он отстегивает ремень безопасности.

Мы выходим из машины. Прохладный воздух немного отрезвляет, но не приносит облегчения. Саша идет рядом, не касаясь меня, но я чувствую его присутствие кожей даже через одежду. Мы подходим к подъезду, и я намеренно останавливаюсь в нескольких шагах от двери, давая понять, что на чай я его не приглашу.

Он не настаивает. Просто стоит, засунув руки в карманы брюк, и смотрит на меня. Долго, пристально, так, будто пытается заглянуть в душу.

— Работать с бывшими любовниками - так себе затея, Пчелка, - говорит тихо. В его голосе нет осуждения. Только усталая, горькая констатация факта.

— Я знаю, Саш, - киваю, не видя смысла отрицать очевидное. - Но это моя работа. Буквально, вся моя жизнь. И я не собираюсь губить карьеру из-за одного мудака и одной своей глупости.

— Ты совсем не изменилась, - он грустно усмехается, и в этой усмешке слишком очевидный намек на прошлое. - Десять лет прошло, а ты все та же. Работа, карьера, достижения… Всегда на первом месте.

Сейчас его слова просто как удар под дых. Они чертовски несправедливы. И жестоки.

Но доля правды в них тоже есть. И эта правда так сильно обжигает, что вынуждает защищаться, а потом - нападать.

— Да, - мой голос внезапно переполняет напряжение. — Да, я все та же, Саш. А какой ты хотел меня видеть? Домохозяйкой в переднике, которая ждет мужа с блинами и пирогами? Женщиной, чья единственная амбиция - удачно выйти замуж и родить детей? Прости, но это не моя история. Это история какой-то другой женщины. И однажды ты уже выбрал ее.

Хотя, учитывая последние фокусы Юли - я уже не уверена, что быть Императрицей кухни - предел ее мечтаний.

Я понимаю, что сейчас, возможно, совсем не подходящий момент, чтобы, наконец, расставить все точки над «i». Сашка чертовски уязвим на фоне мозгодробительного развода, и я, возможно, его единственная поддержка. Но я не хочу давать ему никаких идиотских надежд. Не хочу затягивать эту агонию…

— Саш, послушай… Мне нужна моя карьера. - Я стараюсь, чтобы голос не звучал слишком резко и категорично, но почему-то получается именно так. - Мне нужны мои достижения. Мне нужен мой личный Эверест, на который я буду карабкаться сама, даже если это кровь и боль. И я не готова променять его на тихое семейное счастье у камина. Я не создана для этого, понимаешь? Я не умею быть просто… женой. И… просто матерью, наверное, тож быть не смогу. Я всегда буду хотеть большего. Я всегда буду стремиться вверх. И мой мужчина должен либо принимать меня вот такой… Либо, это просто не мой мужчина. Я такая, Саш. И я не изменюсь - даже если пройдет еще десять лет. И знаешь… я не хочу опять все это начинать, чтобы однажды ты снова… ушел туда, где тебя будут чуточку чаще заглядывать в рот.

Я замолкаю. Дышать становится невероятно тяжело.

Я высказала все.

Всю свою правду - не только Сашке, но и самой себе. Жестокую и немного эгоистичную, но честную. Впервые после того дня, когда он пришел и честно признался, что между ним и Юлей что-то происходит, я позволила себе тронуть эту грязь. Сколько времени прошло - а мне до сих пор неприятно вспоминать. Хотя я простила. Думала, что простила?

Почему-то очень некстати всплывает упрек Дубровского: «Зачем сказала, что простила, если на самом деле - нет?»

Может, я просто не умею прощать?

Может, именно поэтому я держу между нами эту проклятую дистанцию, потому что боюсь однажды, во время какой-то пустяковой ссоры, снова упрекнуть его прошлым?

Саша ничего не говорит - просто смотрит. Смотрит с таким щенячьим понимаем, что мне становится стыдно - не за слова, а за грубость. Он даже не пытается спорить. Тем более - ни в чем не обвиняет.

— Я такой придурок, Пчелка, - говорит очень тихо, почти шепотом. - Я не хочу… снова тебя потерять.

Сашка подходит, берет мое лицо в ладони. У него теплые, нежные пальцы - совсем как я помню даже десять лет назад. На секунду кажется, что вот сейчас точно плюнет на все - и поцелует. Но нет - просто на секунду прижимается лбом к моему лбу. А потом отстраняется, садится в машину и уезжает, не сказав больше вообще ни слова.