В твоих глазах (ЛП) - Джусти Амабиле

— Если думаешь, что ты единственная обладательница непростой истории и прошлого, которое нужно забыть, то ты жестоко ошибаешься, — пробормотал Байрон. — Мы все побывали в аду, кто-то больше, кто-то меньше. Меняется только то, как мы пытаемся из него выйти.

— Вся эта трата слов, чтобы трахнуть меня? Что дальше? Посвятишь мне песню? Признаюсь, я чувствую себя польщённой. Я никогда не встречала мужчину, кто прилагал столько усилий.

— Даже Маркус? — Вопрос вырвался сам по себе и Байрон не смог его остановить.

Франческа перестала смеяться. Она встала и твёрдым тоном заявила:

— Я возвращаюсь домой.

В этот момент из её рюкзака раздался звонок мобильного телефона. Она порылась в сумке и вытащила устройство, которое пищало и мигало при каждом звуке. Байрон увидел, как покраснели её щёки.

Франческа решила ответить. Она повернулась к нему спиной и пошла прочь по лужайке. Байрон наблюдал за ней: она неподвижно стояла метрах в двадцати от него, приложив мобильный телефон к уху, а другой рукой накручивала выбившуюся прядь волос. Через четверть часа и минуту, проведённую — он был в этом уверен — с выключенным мобильником, опустив руки по бокам, с видом спящей куклы, она медленно вернулась, со склонённой головой и остекленевшими глазами. Верёвочный браслет, который ещё недавно зажимала пальцами, оказался выброшенным на дно рюкзака. С этим жестом, почти отвращения, она направилась к воротам. Байрон понял, хотя ничего не знал, понял, что её что-то сломало. Он прочёл в этом молчании глубокую боль и решил, что не оставит девушку одну, несмотря на все оскорбления в мире.

Глава 7

Франческа

Заботливость Софии может стать навязчивым геморроем, когда хочется сказать пару слов и уйти без промедления. Я спрашиваю её, может ли она прикрыть меня перед Королевой Червей, а София продолжает интересоваться, как я, не нужна ли мне помощь, врач, градусник, прохладная ткань на лоб. Я должна быть благодарна за её отзывчивость, но от доброты мне не становится легче.

— Что с тобой случилось? Вчера вечером ты так внезапно ушла, а сегодня утром не ответила на мой звонок… Тебе плохо? — продолжает расспрашивать меня с тревогой.

Не хочу вдаваться в подробности, рассказывать, что вместо того, чтобы терять сон из-за нападения и раны, которая на лице обжигает кожу, я схожу с ума из-за потери браслета, который ничего не стоит и ничего не значит. Я не открываю ей, что сегодня утром, после тысячи мысленных колебаний — идти или остаться, идти или нет, я вернулась в клуб, а теперь намерена сесть на поезд до Коннектикута ещё до наступления ночи.

Энни улыбается мне, и это хуже, чем ножевое ранение. Когда пытаешься не сломаться, улыбка может стать смертельным врагом. Поэтому я показываю ей своё уверенное лицо, или, по крайней мере, пытаюсь это сделать. Она спрашивает меня, как я, что делаю, как продвигается работа и учёба. Мои ответы расплывчаты и очень условны. Всё прекрасно, я переехала, у меня всё ещё есть работа, университет отлично начался, у меня даже появилась подруга. А рана? Как я её получила? В «Безумном шляпнике». Разрезала торт, и, не знаю как, нож выскользнул у меня из рук и, что забавно, попал мне в лицо. Но это ничего, пройдёт. Всё замечательно и…

«И я не ела нормально уже несколько дней.

А вчера вечером на дискотеке я выбила всё дерьмо из какого-то придурка.

И выкурила целую пачку сигарет.

И мне одиноко, и…»

— А у тебя, случайно, нет нового номера Маркуса? Я пыталась позвонить на его старый мобильный, но тот больше неактивен.

Энни перестаёт улыбаться.

— Маленькая моя… — печально шепчет она. — Что случилось?

— Почему что-то должно случиться? — отвечаю вопросом и слишком поздно понимаю, что у меня агрессивный тон человека, который выставляет руки, потому как что-то-абсолютно-идёт-не-так.

— Я не знаю… Эта просьба… После того как Маркус ушёл, ты сказала, что хочешь начать всё сначала и предпочитаешь его не видеть, что тебе лучше без него, что намерена забыть прошлое… А теперь?

Она смотрит на меня, как в те дни, взглядом, который говорил и продолжает говорить: «Вы двое вместе — плохая идея. Вы никогда не делали ничего хорошего. Каждый из вас разжигал в другом злобу. Вы утешали себя, подпитывая ненависть друг друга. Вы плохо функционируете вместе. Ему хорошо с Пенни. Ты тоже должна найти кого-то, кто откроет в тебе свет».

Я знаю, о чём она думает. Ненавижу её за то, что так думает. Я ненавижу Энни за то, что она так думает.

— Я передумала, — выпаливаю я. — Разве нельзя? Где написано, что, сказав что-то, человек должен быть этому верен до самой смерти? Нельзя вот так просто списывать людей со счетов, спустя столько лет. Я бы хотела поговорить с ним. Узнать, как он себя чувствует. Это смертный грех? Есть какой-то бог, который может обидеться?

— Маркус в порядке, — Энни отвечает, быстро наклоняя голову набок, словно птичка.

— Так вы получаете от него новости?

— Время от времени Монти звонит Маркусу. Он счастлив, детка, он счастлив с Пенни.

— Я не собираюсь разрушать его идеальную жизнь, боже упаси! Хочу просто поговорить с ним. Мы были вместе много лет. Я ждала его годами. А он вернулся и сказал: «Прощай» и «Пошла на хрен». Знаю, он сказал не совсем так, но какая разница, были ли слова любезнее? Смысл был именно такой. Я отпустила его. Не доставала. За последние два года и шесть месяцев я училась, окончила школу, поступила в колледж, переехала в другой город. Я много чего сделала. Мне просто хочется узнать, чем занимался он. Я даже не знаю, где Маркус живёт! Всё, что знаю — он с мордашкой грёбаного ангела.

Энни сначала молчит и просто смотрит на меня с отчаянием. Я не хотела быть агрессивной, но с ней, если проявить хоть немного мягкости, всё равно что пытаться пробить резиновую стену. Её нежные глаза, сладкий голос, неторопливые манеры завораживают тебя, опутывают паутиной «пожалуйста» и «добрый вечер», и вот ты обнаруживаешь, что работаешь в чайной комнате, одетая как идиотка, не понимая, как туда попала. Я благодарна ей и её мужу. Они любили меня. Защищали. Но думаю, я имею право знать, где Маркус. Мне не выписывали запретительный ордер!

— Это он велел не давать мне номер? — спрашиваю я, широко раскрывая глаза.

— Нет, конечно, нет.

— Значит, Пенни?

— Абсолютное нет, — отвечает она, почти шокированная моими выводами. — Никто из них никогда не накладывал на это вето.

— Однако и мой номер телефона они не хотели узнать или поинтересоваться, как я поживаю.

— В разговоре с Монти не было случая, чтобы Маркус не спросил о тебе. Но, да, он никогда не просил твой номер.

— Почему? Может, он не уверен в своих чувствах к Пенни? Может, он боится, что, увидев меня снова…

— Скорее всего, он боится, что именно ты слетишь с катушек, увидев его снова. И судя по всему, он не зря так думает. Ты расстроена, дитя. Что случилось? Ты чувствовала себя намного лучше…

Я не чувствовала себя лучше. Я играла свою роль. Но когда пустяка достаточно, чтобы вызвать воспоминания, боль и потребность, почти агонию, это значит, что бомба внутри тебя закончила свой кровавый обратный отсчёт. Я ощущаю, как взрываюсь. Но если хочу чего-то добиться, я должна сохранять спокойствие, я должна сохранять спокойствие. Я должна сохранять спокойствие.

«Не срываться. Улыбайся, будь умницей, считай до миллионатристатысячдвадцатисеми».

— Ничего не случилось. Просто… я подумала, что услышать его снова, может стать очередным шагом в моей новой жизни. Не вижу в этом ничего плохого. Извини за резкость, но я много учусь и мало сплю, и… эти хрустальные лебеди новые, правда?

В следующие минуты я пытаюсь отвлечь внимание Энни от моего состояния. Знаю, она без ума от этой дурацкой коллекции. Это её маленький мир лебедей, просто лебедей, просто грациозных белых созданий, которые заставляют думать об ангелах. Она отвлекается, рассказывает мне о своих новых покупках и робко признаётся, что подумывает расширить коллекцию до альбатросов. Что я думаю по этому поводу?