Мари Фишер - Нежное насилие
– А потом?
– Потом видно будет.
– Знаешь, кто ты, Жан-Поль? Отвратительный тиран и к тому же интриган. Но со мною тебе повезло. Дело в том, что я тебя люблю.
Они замерли в долгом поцелуе. Потом она вышла и посмотрела вслед отъезжающей машине. На сердце лежала тяжесть. Но боль расставания не лишена была сладости: хорошо чувствовать себя любимой.
Дома, в Гильдене, сердечной встречи не было. Но Катрин и не ожидала ее. Она знала, что и мать, и дочь всегда играли роль обиженных, когда она от них уезжала.
Бабушка и внучка сидели за столом в гостиной, играя в ромме,[20] и едва взглянули на Катрин, когда она вошла.
– Добрый вечер, вот и я! – весело крикнула путешественница, словно не замечая их мрачноватого настроения.
– Мы ждали тебя раньше, – сказала мать.
– К сожалению, мне еще пришлось убирать комнаты, снимать постельное белье… – Катрин умолкла на полуслове, сообразив, что подобные детали могут показаться матери неприличными.
– Никто тебя не упрекает, дорогая. Скорее, нам следует извиниться перед тобой: мы без тебя поужинали.
– Невелика беда! Если проголодаюсь, то просто сделаю себе бутерброд. А пока я сыта по горло. Днем обедала свиной ножкой.
На это никто не отреагировал.
– Я делаю ход, бабушка. – Даниэла выложила на стол несколько карт. – Вот эти парные, а вот в придачу.
– Только не вздумай закончить!
– Не бойся, не закончу.
Катрин казалось, что этот или совершенно аналогичный диалог она слышала уже тысячу раз. Говорили всегда об одном и том же – и за игрой, и за едой: «Передай масло, пожалуйста», «Кусочек ветчины!», «Можно тебе передать это блюдо?»
Всегда одно и то же. Неужели так во всех семьях? Или только у нее? Или все это совершенно нормально, и она напрасно обращает на это внимание?
У Катрин не было ответа. Но она знала, что совершенно абсурдно такое положение в семье, когда нельзя рассказать о прогулке вдоль Рейна или об испорченном обеде, когда никто ее ни о чем не спрашивает и даже не выражает готовности выслушать ее рассказ.
Вся радость возвращения домой – а она ведь радовалась этому возвращению – вдруг испарилась.
– Я пойду к себе, – произнесла Катрин.
– А сыграть с нами не хочешь? – разочарованно спросила Даниэла.
– Не приставай к маме, она устала! – одернула Хельга Гросманн внучку. – Отдыхай, дорогая, – добавила она, повернувшись к Катрин, – тебе надо восстановить силы.
– Как обошлось дело с Тилли?
– Да так… Как всегда, – сказала Хельга вполне дружеским тоном.
Однако Катрин расслышала в этом упрек.
– В ближайшее время я тебя больше одну не оставлю, – пообещала она.
– Ты же знаешь, я вполне справляюсь.
– Вероятно, встречать Клаазена я не поеду.
– Не поедешь? – Теперь Хельга подняла голову и внимательно взглянула на Катрин через свои поблескивающие очки. – Я-то думала, что это для тебя важно.
– Не так уж и важно. Не настолько, чтобы из-за него бросить среди бела дня все домашние дела – так мне кажется.
– Решай сама, дорогая. Но из-за меня нет необходимости ему отказывать. Этого я бы не хотела ни в коем случае.
– Это не из-за тебя, мамуля.
– Тогда ты должна была бы и выразить это как-то иначе. Ты же знаешь, я никогда не требовала от тебя никаких жертв.
– Я этого и не говорю.
– Вот и хорошо, дорогая. Может быть, ты пойдешь отдохнуть? Мне как-то неуютно, когда ты стоишь здесь как неприкаянная, заглядывая нам в карты.
– Собственно, я еще вовсе не устала, – сказала Катрин, сама поражаясь своим словам.
Даниэла повернула к ней свое живое, маленькое смуглое, как у цыганенка, личико.
– Ну так давай, садись! Чего ты ждешь? Поиграй с нами! Втроем веселее!
– Подождите, я только сниму куртку и положу на место вещи. И сразу же приду.
Через десять минут она составила компанию матери и дочери. Сняв юбку и пуловер, она набросила свободный халат. Да, теперь она действительна была дома.
Прошло несколько дней, и ей позвонили из редакции «Либерта». Катрин как раз закрывала лавку, и первой, как всегда, у телефона оказалась Хельга. Сняв трубку, она прикрыла ее рукой и прошептала:
– Это господин Клаазен. Сказать, что тебя нет?
– Не надо, я поговорю. – Катрин взяла трубку.
– Добрый день, госпожа Лессинг! – услышала она голос секретарши. – Минутку, прошу вас. Соединяю с господином Клаазеном.
Потом послышался голос Эрнста Клаазена. Его четкая речь с ярко выраженным северонемецким акцентом резко обрушилась на Катрин. Со сдержанной вежливостью он осведомился о погоде на Рейне и о ее самочувствии. Катрин отвечала рассеянно, поскольку уже думала о том, как избежать встречи, которую он, видимо, предложит.
– А как идет работа? – поинтересовался он.
– Новые эскизы почти готовы. Вышлю их вам завтра или послезавтра.
– Не надо, подержите их у себя. Тогда у вас будет возможность передать их мне из рук в руки. Пятнадцатого я буду в Дюссельдорфе.
– Ох, это неудачно, – бросила она, волнуясь. – Пятнадцатое как раз понедельник, так ведь? В этот день моя мать должна уехать. А закрыть лавку я не могу.
– Ну, тогда я остановлюсь в Дюссельдорфе на обратном пути. Восемнадцатого. Согласны?
– Нет, к сожалению. В этот день я тоже освободиться не смогу.
Клаазен секунду помолчал, и Катрин подумала: «Какую же идиотскую сцену я тут разыгрываю! Он, наверное, сочтет меня самой безответственной болтушкой всех времен. Да и мне самой надо бы с ним увидеться. Похоже, теперь он полезет в бутылку».
Но когда он снова заговорил, его голос звучал совершенно спокойно, никаких следов обиды не ощущалось.
– Тогда давайте просто возьмемся за это дело с другого конца, – предложил он. – Скажите сами, когда бы вам было удобно встретиться, любезная госпожа Лессинг.
Она едва не поперхнулась.
– Нет, это исключено. Не могу же я требовать, чтобы вы приспосабливались к моим срокам, господин Клаазен.
– Но ведь вы этого и не требовали! Это – моя идея. Катрин поняла, что попала в ловушку.
– Господин Клаазен, разрешите, я поговорю с матерью.
Она крепко зажала низ трубки кулаком и бросила умоляющий взгляд на мать, которая, изображая полное равнодушие, перелистывала один из журналов мод. «Почему она не отходит от меня? – мысленно возмутилась Катрин. – Могла бы и наверх подняться».
Потом, освободив трубку, она громко сказала:
– Господин Клаазен, все в порядке. Мама согласна. Она останется здесь на понедельник, и я смогу подъехать к аэропорту.
– Надеюсь, это не доставит старшей мадам слишком больших неудобств?
Катрин не стала обсуждать этот вопрос.
– Когда подъехать? – спросила она.
– Мой самолет приземляется в 12.27 в аэропорту Дюссельдорф – Лохаузен. Мы могли бы вместе пообедать.
