Правило Шестьдесят на Сорок (ЛП) - Уайлд Элли К.

Сначала мы рассматриваем образцы красок, хотя я не собираюсь посвящать его в сегодняшние планы. Вместо этого заставляю следовать за собой, маневрируя между стеллажами, пока наконец не добираюсь до большого, потертого рабочего стола, усыпанного яркими пятнами, словно кто-то неистово размахивал в его окрестностях сверкающей кистью.

Я с усилием вытаскиваю три увесистых каталога с полки и с глухим стуком бросаю на стол.

— Можешь приступать к изучению, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

— Не будешь ли ты так любезна намекнуть, что именно я ищу? — спрашивает он, и в голосе слышится легкий вызов.

Я поворачиваюсь к стене с образцами и начинаю вытаскивать коробки с красками.

— Начнем с цвета для потолка. Стены можно сделать на пару тонов светлее в той же гамме. Что-то, достаточно темное, чтобы создать ощущение уюта, но при этом мягкое, чтобы не поглощать весь свет.

— Это не так уж и полезно, как тебе кажется, — отвечает он с легкой иронией.

Тео встает со стула, придвигается к столу, опираясь на него ладонью. Перелистывает каталог, и на лице ясно читается скука. Я не злюсь. Редко кто из клиентов приходит с твердым намерением самостоятельно выбирать краску; обычно мы предлагаем несколько вариантов, а клиент делает финальный выбор. Это тонкий танец — баланс между вовлеченностью и пониманием, что именно нужно. Но Тео Джордан — не обычный клиент. Он как назойливый осьминог, сующий тонкие щупальца куда не следует.

Даю ему несколько минут, позволяю перевернуть еще пару страниц, затем, скользнув по столу, выдвигаю два образца. Один — угольно-серый, другой — стальной.

— Мне кажется, один из этих двух, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал достаточно непринужденно, будто он действительно имеет право выбора.

— О, правда? — козырек бейсболки скрывает его лицо, и я не могу прочитать мысли.

— Оба идеально подойдут. Оба холодные, оба естественные. Они будут напоминать вечернее небо.

Он закрывает каталог, который листал, и притягивает к себе два моих образца.

— Ты просто пытаешься меня задобрить этими каталогами, не так ли?

Да.

Он приподнимает подбородок, чтобы посмотреть на меня из-под бейсболки. Если бы я не знала, что внутри Тео пуст и мрачен, то могла бы подумать, что забавляется.

— Ты точно знаешь, какой цвет хочешь, да?

Стальной синий, разумеется.

Я смотрю на него с невинным выражением.

— Это твое решение. Ты — заказчик.

Тео цокает языком.

— В таком случае, — он открывает каталог, — я склоняюсь к этому.

Он тыкает пальцем в цвет внизу страницы, и я наклоняюсь ближе, чтобы получше рассмотреть. Чувствую его взгляд, когда склоняюсь над каталогом, приподнимая страницу, чтобы убрать блики от резкого верхнего света. Какой-то болотно-коричневый.

— Этот? — спрашиваю я с недоверием.

— Именно этот, — резко отвечает он.

Тео приподнимает край бейсболки, и теперь я вижу его глаза, полные какой-то странной загадочности. Неприятное ощущение пробегает по телу, оставляя после себя россыпь мурашек.

Почему он так смотрит? Я осторожно касаюсь подбородка, проверяя, не остались ли там крошки от завтрака. Но хлопья никогда не оставляют крошек, и вот он сжимает челюсти, и я вдруг осознаю, насколько близко мы стоим друг к другу. Каталог с грохотом падает на стол.

— У меня когда-то была собака, — говорю я, возвращаясь на место за столом. — У нее был желудочный вирус, и ее… экскременты были точно такого же цвета.

Он наклоняет голову.

— Видишь? Это естественный цвет.

— Поверь, в этом нет ничего естественного, — резко отвечаю я.

— Это выбор клиента, разве нет?

Я наклоняюсь через стол и с силой захлопываю каталог.

— Извини, но я не могу с чистой совестью позволить унизить себя стенами цвета… ты понял.

Он откидывается на стуле, на губах играет лукавая улыбка.

— О, да? Это часть твоей клятвы дизайнера интерьеров? Никогда не допускать стен цвета…

— На твоем месте я бы прекратила повторять это слово, прежде чем…

Он поднимает палец.

— Осторожно. Ты со всеми своими клиентами так разговариваешь?

— Только с козлами, — выпаливаю я, не успев себя остановить, и вижу, как его челюсть отвисает со слышимым щелчком.

Я быстро прикрываю рот рукой.

Черт.

Я не хотела этого говорить. Критиковать его выбор краски — одно, но обзывать? Это, пожалуй, уже перебор, сколько бы раз он ни пытался меня уволить.

Замираю, затаив дыхание, следя за его выражением лица, пытаясь понять, нужно ли извиняться, и отчаянно не желая этого делать. Но кажется, что я вижу, как его губы едва заметно дрожат, прежде чем он сжимает челюсти и снова принимает привычное бесстрастное выражение.

Я стучу пальцем по образцам краски перед ним, пытаясь заполнить неловкое молчание.

— Выбери один, пожалуйста.

Спустя целую вечность он наконец поднимает образец стального синего.

— Вот. Что дальше?

* * *

Я веду себя как последняя трусиха.

Мы уже несколько часов бродим по шоуруму, а я все никак не решусь заговорить о поездке в питомник. В основном потому, что, несмотря на молчаливое соглашение, в котором мы оба согласны, что предпочли бы броситься в недра действующего вулкана, чем работать вместе, я все еще не могу предсказать его реакцию на эту идею. Он не изменил своим привычкам — спорит ради самого спора, раздражает чрезмерной вовлеченностью, но с последнего совместного проекта, кажется, развил в себе какое-то извращенное, садистское удовольствие мучить людей. В целом, это вполне в его стиле, так что те самодовольные ухмылки, которые он бросает, думая, что я не вижу, не должны удивлять.

На данном этапе я ничуть не удивлюсь, если он согласится на поездку только ради того, чтобы насладиться моими мучениями. А этого допустить нельзя. Я не уверена, что выдержу целую поездку в машине, не закричав в пустоту.

Сейчас мы рассматриваем столешницы — последний этап, прежде чем я наконец смогу освободиться от его общества. Я провожу рукой по шероховатой поверхности бетонного блока, пытаясь выиграть немного времени. Все ясно — придется пойти ва-банк, разозлить его так сильно, чтобы он забыл о любой поездке.

— Этот вариант отлично подойдет для столешниц, — говорю я, указывая на мягкий, сланцево-серый бетон с крошечными вкраплениями. — Он будет красиво отражать свет.

Он садится на образец, как на трон, бицепсы напрягаются под футболкой, и я ненавижу себя за то, что замечаю это.

— Разве мы не планировали деревянные столешницы?

— Ты же хотел индустриальный стиль, помнишь? Мы добавляем бетон. Он будет и на барной стойке.

— Ты сегодня очень требовательная, — замечает он с ухмылкой.

Я тыкаю в него ручкой, словно это может сбить с толку.

— А ты…

— Упрямый? — заканчивает он фразу, точно зная, что я не могу устоять. — Знаешь, ни один дизайнер еще так упорно не спорил со мной по каждому поводу. Не знаю, как к этому относиться.

— Выбор между полиэстером и сатином для обивки стульев — это не мелочь. Твои клиенты будут сидеть на них часами. Если собираешься открыть респектабельный ресторан…

Он протягивает руку и выхватывает у меня ручку, с ухмылкой засовывая ее за ухо.

— Как я уже говорил, замена сатина дорого обойдется, и я думаю, что бархат — разумный компромисс. Наслаждайся победой, Холланд, не нужно снова все это обсуждать. К тому же, я позволил тебе реализовать идеи с полом, не так ли? А вот в сложном рисунке паркета я не вижу смысла…

— Кстати, о повторных обсуждениях, — бормочу я под нос.

— Извини, что?

Я поворачиваюсь к нему.

— Как я и говорила, узор «елочка» придаст объема. К твоему сведению, объем — это концепция, которая обогащает дизайн, создавая визуальное расширение пространства, — начинаю я.

Он кивает, внезапно серьезный, и проводит рукой по почти черным волосам.

— Именно поэтому парикмахер постоянно советует мне мелирование.