Джоанна Кингслей - Сокровища
— Он шутил.
— Ты не видела его глаз, когда он это говорил.
— Тогда он пьян.
— Если это так, тогда он из тех, кто только в пьяном виде говорит правду.
— Все равно ты не имел права устраивать такую безобразную сцену. Сэлли Уолш так потрудилась, чтобы все сегодня прошло идеально. Все было так красиво. И Джесс выглядела такой счастливой, даже лучезарной. Но ты должен разрушить эту красоту, превратить в уродство и причинить боль той, которую я люблю. Мне кажется, что я могу возненавидеть тебя за это, Люк. Видимо, я действительно смогу.
Она направилась к машине, он на этот раз следом за ней. Водитель машины, которую Джонатан Уолш нанял для них на этот вечер, открыл дверь. Люк дал ему адрес, и они устроились на мягких сиденьях лимузина.
Когда они проезжали мимо темных силуэтов голых деревьев парка с одной стороны и многоэтажных домов богачей и знаменитостей с другой, Пит сидела молча, глядя, но не видя зимнего мира за окном.
— Ты права, — произнес Люк на 59-й улице. — Мне не стоило бить ублюдка, особенно на его свадьбе. Прости за это. Но я не превращал красоту в уродство, как ты говоришь. Потому что с того места, где я сидел, все выглядело совсем некрасиво, и в отличие от тебя я не могу притворяться, что все красиво и замечательно, когда это не так. Я не очень силен в притворстве, и ты всегда это знала.
Он налил себе виски из хрустального графина перед сиденьем и, сделав большой глоток, поставил бокал.
— Ты хочешь украсить мир цветами и драгоценностями, чтобы ты могла сделать вид, что он не гниет под этим блеском. Я этого не могу. Когда я вижу уродство, я пытаюсь изменить его, а не прикрывать деньгами.
— Деньгами. — Она почти выплюнула это слово. — Знаешь, с меня довольно твоих разговоров о деньгах. И это говоришь ты, кто никогда не ходил голодным, кто родился среди гор разных вещей, а сейчас у тебя есть роскошь раздавать столько, сколько пожелаешь. Мне несколько трудно принимать твое высокомерное отношение к этому. Ты играешь, притворяясь, что обходишься без них. Ты водишь старую побитую машину и ешь гамбургеры, потому что тебе так удобно, это подходит к тому простецкому, непритязательному имиджу, который ты избрал. Но если случится так, что однажды ты передумаешь, то сможешь так же запросто купить себе фунт икры в русском ресторане или бросишься к местному торговому агенту «Мерседеса» и вернешься домой на новой 280XL, полностью оплаченной; покорно благодарю!
— Ты знаешь, это несправедливо. Я с удовольствием хочу тратить свои деньги на то, что считаю стоящим, но отказываюсь от таких игр с людьми, где деньги тратятся напоказ, чем больше, тем лучше, демонстрируя саму возможность бросаться деньгами.
— Как, например, приобрести драгоценности.
— Ты это сказала, не я. — Он сделал еще глоток виски. — Те люди, то, что они делают со своими деньгами, и более того, что деньги делают с ними, просто уродство.
Она повернулась к нему на кожаном сиденье.
— Что, черт возьми, ты знаешь о настоящем уродстве? Скажи мне, Люк. Что ты знаешь о детстве, проведенном в районе, где приходится переступать через пьяницу, чтобы подойти к парадной двери, и где дети на короткой ноге с каждой проституткой в квартале, но это единственный район, где ты можешь позволить себе снять квартиру? Что ты можешь сказать мне о том, каково приехать в страну без денег и семьи, как мой отец, потом расстаться со всеми мечтами, о которых когда-либо грезил, потому что надо растить ребенка и на это нет денег? Что ты знаешь о том, что чувствует дочь, видя свою мать, запертой в государственной психушке, где ее оставили сидеть в собственной рвоте или расцарапавшую себя до крови, потому что нет денег на лучший уход? Для живущих в Кухне ада нет клиник Коул-Хаффнера, Люк. А что ты знаешь о мечтах, которые так и остаются мечтами, потому что нет денег?
Она почувствовала, как слезы навернулись на глаза, и разозлилась еще больше. Смахнула их рукой в перчатке.
— Деньги, Люк. Деньги могут купить красоту. Я могу купить квартиру, теплое пальто, шампанское «Старое Клико». Могу поместить маму в клинику Коул-Хаффнера. — Она отвернулась от него и посмотрела в окно. Опять пошел снег. — Деньги могут купить красоту, — повторила она. — А люди, у которых они есть, могут купить мне свободу создавать красоту.
— Ну и создавай красоту, но только что-то более реальное. Даже я вижу, как ты талантлива. У тебя есть прекрасный вкус. Почему не заняться живописью? Или не стать скульптором, как Анна? Вырази свой талант. Создай что-то прекрасное, что имеет истинную ценность, а не выраженную в долларах.
— Я не художник и едва могу отличить алый цвет от кармазинового. Я не чувствую глины и ничего не знаю о видах деревьев. Зато знаю все, что нужно знать о бриллиантах и как сделать самый лучший сапфир. Я могу смотреть на изумруд и видеть павлиний глаз или весенний лист. Могу, пробежав пальцами по рубину, сказать, как лучше его вставить в кольцо. Вот это я могу делать.
Машина подъехала к дому на Гроув-стрит, но они не вышли. Она посмотрела на него, его красивое лицо в желтом свете уличных фонарей было серьезным. — Ты недавно сказал, что любишь меня. Но моя работа — это я, Люк. То, что я есть. Как можешь ты любить меня, если ненавидишь мою сущность?
— Я люблю тебя. Но то, что ты создаешь, — это часть мира, который я ненавижу, наполненного людьми, которых я презираю. Меня очень волнует, что ты становишься одной из них.
— В таком случае, может, тебе не стоит слоняться рядом, чтобы не волноваться.
Слова были произнесены, и Пит не знала, жалеет она об этом или нет.
Шофер открыл дверцу.
— Поторопитесь, уже поздно.
— Нет, Люк, я не могу. Не могу делать вид, что из этого когда-нибудь что-то получится. Не могу продолжать попытки заставить тебя понять и не могу стараться переделать себя. Я не для тебя. — В свете фонарей ее глаза были жестокими от боли и решимости. Он протянул руку и снова закрыл дверь. — То, чего я хочу достигнуть, останется неизменным. Я так долго мечтала об этом… и нет ничего плохого в том, к чему я стремлюсь. Я не похожа на тебя, Люк. Я выросла в самой гуще уродства, поэтому теперь хочу окружить себя красотой. И еще хочу создавать ее для других. И у меня есть мечта, которая для тебя, вероятно, покажется бессмысленной, — отыскать сокровища, которые были украдены у моего отца.
— Ты, конечно, не имеешь в виду погоню за призрачными драгоценностями своей бабушки?
— Они не призрачные, Люк. И это мое право по рождению. Дай Бог, чтобы ты смог понять меня, чтобы захотел разделить все это со мной. Но, видимо, я должна признать, что ты не можешь и никогда не, захочешь. А если я собираюсь преуспеть, тогда мне лучше сосредоточить все силы на этом. Я не могу позволить себе тратить время на споры с тобой.
