Рон Фауст - Когда она была плохой
— Нет, я рад. Я потерял остатки уважения к этим людям, после того как они уволили меня.
Я сложил свое барахло в сумку и встал.
— Дженни!
Она выжидательно смотрела на меня.
— Ты не считаешь, что нарушено мое право внести предложения по улучшению?
Я зашел в бар под названием «Пещера пирата» и сел неподалеку от привязанной цепочкой, весьма нервной обезьяны, которая приходила в ярость от того, что хотела укусить меня, но достать не могла. Я выпил подряд три кружки отвратительного пива, прикидывая, во что мне обойдется возможное морское путешествие. У меня были кое-какие деньжата в банке, и если я еще продам «корвет»… Ну а коли этого не хватит, некоторую сумму могут одолжить родители.
Временами мне становилось жутковато от мысли, что выходить нужно в открытый океан. Раньше я никогда не плавал дальше чем от Майами до Бимини. Я спрошу ее… Еще одно пиво, затем я вернусь домой и — ей-богу! — спрошу ее. Я опасался, что она скажет «да», но не меньше боялся и ее «нет». Как-никак это могло бы стать настоящим приключением, хотя, возможно, и безрезультатным. Я перестал верить в возможность приключения примерно тогда же, когда окончательно выбросил из головы сентиментальные мысли о любви… Кроме пива, я заказал еще двойное виски. Конечно же, я должен рискнуть. Решающий момент, поворотный момент.
Кристин Терри сидела за кухонным столом, отхлебывала кофе и курила. Под глазами ее была чернота. Я обратил внимание, что уголки рта ее были опущены книзу — не слишком сильно, это выглядело даже привлекательно, но тем не менее именно так она могла бы выглядеть в старости, будучи чем-то огорчена.
— Я полагаю, что ты не в силах смотреть на воду, если ее больше, чем в ванне, — сказал я.
Кристин не ответила; она с презрением относилась к вопросам, единственной целью которых было вызвать ее на разговор, спровоцировать ее реакцию.
Я достал из холодильника бутылку пива и сел напротив нее. Через незашторенные окна в комнату лился яркий солнечный свет.
— Ты имеешь представление о том, в каком месте затонул «Буревестник»?
— Нет, — отозвалась она. — Никакого.
— Я спрашиваю потому, что у меня есть яхта. Мы могли бы отправиться на поиски твоих изумрудов.
Некоторое время она изучающе смотрела на меня, словно просвечивая, вглядываясь, по всей видимости, глубже, чем человек способен вглядеться в себя сам.
Наконец сказала:
— Я знаю, где лежит «Буревестник». Там был маяк.
— Но ты ведь сказала Дугу, что маяка на рифе не было.
Она промолчала, видимо, не теряя надежды, что я самостоятельно осознаю глупость всего сказанного.
— Ну да, ты, конечно, не хотела…
— Маяка на том месте, где затонул «Буревестник», не было. Но мы видели маяк за тридцать минут до этого.
— А какой? Проблесковый, непрерывно горящий, мигающий?
— Проблесковый.
— А ты помнишь интервалы?
— Да, конечно.
— Господи, так тогда мы можем поискать на морских картах. Ты знаешь курс «Буревестника», когда появились огни маяка?
— Да, знаю… И знаю местоположение маяка.
— А что касается времени… Ты уверена, что прошло полчаса?
— Плюс-минус несколько минут.
— Конечно, будет непросто определить место по этим данным, но, черт побери, шанс есть!
— Твой парусник в порядке? — спросила Кристин.
— Да. Он маленький, но вполне исправный и надежный.
— Ты много на нем плавал?
— Всего ничего.
— А с астронавигацией знаком?
— Прошел курс. Знаю теоретически, но никогда не применял на практике.
— Сколько времени понадобится, чтобы подготовить твой парусник к выходу в море?
— Я готовился отправиться в большое плавание с того момента, как три года назад купил его. Просто никак не мог собраться с духом, чтобы пуститься во все тяжкие.
— А сейчас собрался с духом?
— Да.
— Уверен?
— Да, черт побери!
— Так за какое же время мы смогли бы подготовить судно к плаванию?
— Примерно за месяц, я думаю. К тому времени здоровье твое поправится, наладится погода. Мы могли бы приурочить плавание к спокойному сезону в промежутке между весенними штормами и тропическими циклонами.
— А быстрее нельзя отправиться?
— Нет, это невозможно.
— Жители Центральной Америки охотятся за черепахами на коралловых рифах. И, если они наткнутся на «Буревестник»…
— Три недели!
— Мне оставаться пленницей до нашего отъезда?
— Мы можем перегнать судно в Майами и обосноваться в тамошней марине. А ты перекрасишь волосы или купишь себе парик — словом, замаскируешься. Твои фотографии, опубликованные в газетах или показанные по телеку, были никудышные.
— Хочешь половину?
— Половину?
— Половину изумрудов.
— Что? Нет, Кристи, нет, они твои. Их заработали вы с мужем. Если хочешь, ты можешь оплатить наши расходы, когда продашь их. О'кей? Что скажешь на это? Так и порешим?
— Как называется твой парусник?
— «Херувим».
— «Херувим», — повторила Кристин и улыбнулась. До этого она все время была очень печальной и неулыбчивой, поэтому ее улыбка показалась прямо-таки ослепительной. — Лады. — Она протянула руку.
Я ощутил тонкие косточки и сухожилия ее руки и пожал ее настолько осторожно, словно держал раненую птицу.
Глава девятая
Я снял стапель для парусника в маленькой марине в Корал-Гейблз, к югу от Майами. Мы провели на судне несколько ночей исключительно целомудренно, а затем я нашел поблизости однокомнатную квартирку с кухонной нишей, где мы готовили пищу, ели, разбирали горы купленного снаряжения и провизии. Кристин стала спать в квартире, а я каждый вечер возвращался на судно, измученный дневными заботами, терзаемый опасениями, ибо ночами мне снились жестокие штормы, пробоины в борту, которые невозможно заделать, агрессивные киты, коварные рифы и огромные носы танкеров, надвигающихся на парусник. Ночью я вполне осознавал свою неопытность, сомневался в своих знаниях и в том, что я достаточно хороший моряк, чтобы пускаться в такое путешествие.
Как ни странно, Кристин, с которой море обошлось в высшей степени жестоко, излучала спокойную уверенность и бодрость. Если она когда-либо и возвращалась в мыслях к своей кошмарной одиссее, вслух о том не говорила; и если допускала возможность снова пережить нечто подобное, то тщательно скрывала это.
Обычно по вечерам мы вели беседы за бутылкой вина. Кристин была словоохотливой и оживленной, когда мы касались нейтральных или абстрактных тем — книг, музыки, политики, современных течений, но сразу становилась какой-то отрешенной и замкнутой, если разговор заходил о ней.
