Огонь. Она не твоя.... (СИ) - Костадинова Весела

За панорамным окном раскинулся городской пейзаж: высотки, затянутые хмурым облачным светом, казались серыми глыбами в молочной пелене дождя. Где-то внизу, в суете улиц, торопились люди, но здесь, на высоте, царила отстранённая тишина, в которой каждый звук — лёгкий звон бокала, шелест салфетки — казался тщательно выверенным аккордом. Огни города отражались в серой тягучей воде Камы.

Альбина прищурилась, будто прислушиваясь к музыке за пределами слышимого, и едва заметно улыбнулась — уголком губ, лениво, но не без смысла. Словно отметила что-то приятное в собственных мыслях или — в чужом внимании. Она не оборачивалась, но знала: на неё смотрят. Не просто взгляд — весомый, обволакивающий, мужской. Знакомый. Тот, в котором не было неуверенности, но было желание. И память.

Она сделала неспешный глоток белого вина — лёгкого, прохладного, с тонким минеральным оттенком. Тонкое стекло бокала, как и сама она, держалось изящно и властно. Её взгляд скользнул вдоль линии горизонта, пока она позволяла себе молчаливую игру, игру, в которой тело говорит за разум, а молчание весит больше слов.

Мужчина, наблюдающий за ней, не отводил взгляда. И этот взгляд был не жадным, не вульгарным — он был внимательным, как у коллекционера, который увидел утерянный артефакт, когда-то принадлежавший ему. Он смотрел с паузой, с акцентом: сначала на лицо — тонкое, с чёткими скулами и высоко поднятой линией бровей; затем по шее — плавной, гордой, гладкой, словно резанной из фарфора; оттуда — на вырез темно-синего платья, сдержанно откровенного, подчёркивающего не столько тело, сколько ее силу. Плечо — обнажённое, округлое, чуть повернутое. Руки — изящные, хрупкие, с тонкими запястьями, на одном из которых сверкал тонкий браслет белого золота. Пальцы — безупречные. Идеальный, нейтральный маникюр, без показной кричащей роскоши. Всё — про точность, про контроль, про стиль.

Альбина знала, что делает. Она давно знала, как обращаться с мужским вниманием — особенно тем, которое имело вес. Она чувствовала его, почти кожей, как чувствуют взгляд в темноте. Она позволяла ему скользить по себе, зная, где притормозить жест, как повернуть голову, как чуть задержать руку на бокале, чтобы подчеркнуть изгиб запястья. Она не флиртовала — она вела диалог на ином, куда более сложном уровне.

— Позволишь? — услышала, наконец над ухом то, что ожидала. Чуть повернула голову, улыбаясь одними губами и молча кивнула.

Ярослав, только что покинувший свой столик и оставивший там спутника, сел напротив нее. Несколько мгновений оба смотрели друг на друга, словно два хищника. А затем, почти не сговариваясь, улыбнулись друг другу.

— Невероятно рад тебя видеть, — Миита жестом подозвал официанта и быстро велел тому принести обед и для себя.

— Так рад, что несколько дней твои помощники меня откровенно динамили? — усмехнулась Альбина, приподнимая тонкую бровь.

Ярослав нахмурился.

— Вот только не говори мне…. — хрустально рассмеялась она.

— Вот заразы, — выругался он, быстро набирая сообщение на телефоне, и судя по выражению его по-прежнему красивого лица, кого-то вечером ожидал лютый пиздец. — Прости, Альбина, вышло действительно не красиво.

— Проехали, Ярослав. Я же нашла способ тебя увидеть, все остальное мелочи.

— Невероятно приятный способ, — улыбнулся он, снова скользнув взглядом по ней. — Выглядишь незабываемо…

— А тебя, видимо, даже гравитация побаивается, — отозвалась Альбина, крутя ножку бокала между пальцами и невольно рассматривая его: темные глаза, с сетью морщинок, волосы в которых седины стало чуть больше, но при этом она его совершенно не портила, все такое же подтянутое, уверенное лицо и массивная высокая фигура. — Сколько тебе сейчас, напомни? Если мне не изменяет память — пятьдесят два?

— Будет. Через месяц, — усмехнулся он чуть в сторону, даже не пытаясь скрыть удовольствия от её точности. — И не верю, что ты могла забыть дату.

— Ты отлично сохранился, — сухо, но не без уважения, заключила Альбина, отпив из бокала и вернувшись к нему взглядом, в котором уже теплилось нечто, гораздо более опасное, чем прямая угроза — интерес. Сдержанный, продуманный, осознанный.

Ярослав не отводил глаз, и в воздухе между ними, тонком и прозрачном, как воздух на верхнем этаже дорогого ресторана, начал складываться новый диалог — не в словах, не в мимике, а в том напряжённом пространстве, где двое всё ещё взвешивают: союз или бой.

— Ты проделала длинный путь из Екатеринбурга, чтобы обменяться со мной комплементами, Аль? В разгар сложных избирательны кампаний?

Альбина снова рассмеялась.

— Ого… Значит, всё-таки знаешь, — протянула она, не скрывая удовлетворения.

— Конечно, малышка, — ответил он с тем же оттенком нежно-насмешливого покровительства, который в иных устах звучал бы оскорбительно, но в его — был лишь ещё одной формой власти. — Твой доклад на Питерском форуме три года назад заставил заёрзать многих, особенно тех, кто до этого полагал, что контролирует повестку. Я, признаться, даже начал опасаться за твою безопасность — уж слишком уверенно ты наступила московским бонзам на их ухоженные хвосты.

— Я ж не Ходорковский, чтобы меня сажали за маленькие шалости, — легко бросила Альбина, опуская взгляд в бокал, в котором вино медленно стекало по стенкам тончайшего стекла. — Зато их лица были… незабываемыми. Поверь.

— Верю, — Ярослав кивнул, не отрывая от неё взгляда. — Видел. И, признаться, получил от этого ровно то же самое эстетическое удовольствие. Не все федералам нас иметь…

— Значит, был там, — бросила она с тенью удивления, которую не успела скрыть даже от самой себя. Под её идеально гладкой кожей что-то едва заметно дрогнуло — напряжение, не страх, но осторожность, как у игрока, неожиданно пойманного на просчёте.

— Разумеется, — Миита даже не попытался притвориться. — Я бываю там почти каждый год, ты же знаешь — мероприятие хоть и до зубовного скрежета протокольное, но всё ещё необходимо, чтобы держать руку на шее рынка. И, конечно, не мог пройти мимо твоего выступления. Скажу честно, был впечатлён. За каких-то семь лет — из ничего, из пепла, из шепота — создать одно из самых влиятельных в стране агентств, способных не только «отмыть» репутацию, но и перекроить чужую реальность в нужную форму…

— PR, Ярослав, — мягко, но с нажимом, перебила она, прищурив глаза. — Пиар. А не отмывание.

— Аля, — усмехнулся он, не скрывая удовольствия от игры. — Мы же свои. Почти.

Последнее слово повисло в воздухе с двойным смыслом. Она уловила его моментально и, сделав ещё один глоток, чуть склонила голову набок, будто разглядывала раритет, выставленный в музей — не с презрением, нет, с интересом, в котором перемешались и уважение, и воспоминания, и старая, вечно актуальная осторожность.

— Полагаю, — продолжил он, — из-за этого «почти» ты и здесь….

— Увы, Ярослав, — вздохнула женщина, — увы. Кровь — не водица…. К сожалению.

— Жаль… — протянул он, привычным жестом поправляя на руке Vacheron Constantin. — Я надеялся, что соскучилась…

Альбина выразительно посмотрела на Мииту, и оба снова синхронно улыбнулись друг другу. Долго молчали, глядя на медленно текущую реку.

— Зачем она тебе? — спросила Альбина наконец, и голос её прозвучал резко, как щелчок ножа о край тарелки.

— Она — моя внучка, — просто и не громко ответил Ярослав, глядя в глаза, не моргая.

— О которой ты не вспоминал семь лет, — парировала Альбина с ледяной точностью хирурга. — Семь лет, Ярослав. Ни письма, ни звонка, ни копейки. Только тень. И вдруг — «моя внучка»?

— У неё была мать, — пожал он плечами с деланной медлительностью. — Плохая, невыносимая, безответственная. Но — мать. Я не вмешивался.

— Что изменилось сейчас? У неё есть бабка. Живая. Глупая, да. Сломанная, возможно. Но — настоящая. И Настя её любит. А тебе… тебе этот ребёнок не нужен, Ярослав. Не ври себе. Не начинай старость с самообмана.

Он напрягся мгновенно, как спрут, ощутивший запах угрозы. Его расслабленная поза исчезла в одну секунду, словно сгорела под лучами внезапного яростного света. Он выпрямился, приблизился, и его глаза уже не улыбались. В них было что-то стальное, выточенное временем, страхами, кровью и привычкой к власти.