Огонь. Она не твоя.... (СИ) - Костадинова Весела

— Аля! — Анна вскинулась, голос её стал резче. — Здесь же ребе… — но договорить не смогла. Один взгляд. Один медленно поднятый изгиб тонкой, безупречной брови — и слова застыли в горле, как лёд. В этом взгляде было всё: угроза, презрение, сила. И абсолютная власть.

— Меня вообще мало колыхает, кого ты с собой притащила, — отмерила Альбина, чеканя каждое слово с ледяной точностью, не сводя взгляда с лица матери. Её голос не повышался — он бил точно в цель. Девочка вздрогнула, её хрупкое тельце сжалось, и она обняла бабушку обеими руками, словно не только ища в ней защиту, но и пытаясь защитить её саму.

Анна сглотнула и съежилась. Альбина смотрела на мать и не чувствовала ничего: ни жалости, ни любви, ни ненависти. Мозг отмечал детали, как постарела Анна за эти годы, как выцвели ее некогда яркие зеленые глаза, как волосы из каштановых стали почти седыми.

— Аль… — тихо заметил Ярославцев, одними глазами прося быть чуть спокойнее. — Анна, познакомь нас, — вежливо попросил он, едва заметно улыбнувшись.

— Это… Настя, — прошептала Анна, чуть- чуть отстраняя от себя внучку. — Настя, это твоя тетя Альбина….

— Альбина Григорьевна и без теть, — ледяным тоном отрезала женщина, но на этот раз без язвительных замечаний.

— И…. Дмитрий Николаевич….

— А меня можно просто Димой звать, — Ярославцев осторожно улыбнулся девочке, снова бросив предостерегающий взгляд на спутницу.

Девочка посмотрела сначала на него, потом робко перевела глаза на Альбину.

Лицо ребёнка нельзя было назвать красивым в общепринятом смысле: узкое, чуть вытянутое, с острым подбородком и высоким лбом, усыпанным неровным россыпью веснушек. Черты лица, хоть и тонкие, были ещё не сформированы, и потому казались неопределёнными, как набросок художника, оставленный без завершения. Светло-рыжие волосы небрежно выбивались из резинки, напоминая тонкие искры на солнце, а светлые, почти невидимые брови оттеняли пушистые рыжие ресницы, создавая странный контраст с тем, что скрывалось под ними.

Альбина невольно задержала взгляд на глазах девочки. Глубокие, густые, насыщено карие — глаза, в которых не было лёгкости, присущей детям.

Но они были хорошо ей известны.

Девочка не унаследовала ни выразительной, почти вызывающей красоты матери, с её бездонными, изумрудно-зелёными глазами, в которых всегда плескалась смесь соблазна и вызова, ни светлых, прозрачных, как рассветное небо, глаз отца, с их легкой, отстранённой теплотой. Она не была похожа на них — ни чертами, ни светом, ни даже энергетикой. Она смотрела на тетку и на мир глазами своего деда.

Ярослава Мииты.

Ярославцев это тоже заметил, покачав головой на немой взгляд спутницы. Оба прекрасно поняли, что девочка — действительно внучка Ярослава, что любой тест ДНК подтвердит это родство.

— Настя, — Дмитрий протянул девочке широкую ладонь, — любишь мороженое? Пойдем, узнаем, есть здесь что-нибудь для тебя. Может у них, — он кивнул в сторону ресепшна, — есть даже игровая комната.

Девочка смотрела настороженно, не понимая, что в Альбине копится раздражение. Но это прекрасно чувствовала Анна, поэтому слегка подтолкнула внучку к Ярославцеву.

— Иди, Насть, — произнесла Анна ровно, ласково, стараясь придать голосу ту лёгкость, которую не чувствовала. — Сходи с дядей Димой. Я немного поговорю с Альбиной, а потом мы пойдём домой.

Настя на мгновение застыла. Она не капризничала, не жаловалась, не цеплялась за пальто. Только один взгляд — быстрый, испуганный, влажный, будто в ней уже поднималась волна слёз, которую она изо всех сил старалась не выплеснуть наружу. Она посмотрела на бабушку — в этом взгляде была растерянность, надежда и то странное, жуткое чувство вины, которое порой рождается в ребёнке, когда взрослые рядом ведут себя так, будто именно он виноват в их злобе.

Альбина не сказала ни слова. Не сделала ни движения. Но не отводила глаз.

И девочка, чувствуя эту тяжесть, всё же шагнула вперёд и вложила свою маленькую, тёплую, невесомую ладонь в большую руку Дмитрия. Он сжал её легко, символически, и повёл в сторону. И только тогда напряжение в кресле напротив Анны чуть спало — не исчезло, но стало менее острым.

— Выкладывай, насколько глубоко ты утонула в говне, Анна, — глядя вслед удаляющейся парочке, резко приказала Альбина. Только силой воли она подавила ядовитую волну раздражения и горечи, которые чувствовала при взгляде на этого ребенка, отродье своей сестры.

— Я уже говорила…. — Анна непрерывно терла свои потрескавшиеся, шершавые руки. — Он… хочет забрать ее….

— Она от этого только бонусы получит, — зло заметила женщина, нервно проводя пальцами по губам.

— Аля…. У меня больше никого нет…. Эля уже не очнется… ты…. Тебя я потеряла давно…. И знаю, что это только моя вина…. Только моя… если бы я тогда остановила Элю, если бы помогла тебе….

Альбина не сдержала резкого смеха.

— Достаточно, Анна, я не твой исповедник. К причастию сходи, может полегчает. А теперь выкладывай все подробности.

Анна молчала. Сидела с опущенными плечами, опустошённая, и смотрела на стеклянную поверхность столика перед собой, будто тот мог дать ей подсказку, выход, прощение. Подошедший официант вежливо наклонился, спрашивая, будет ли она что-нибудь заказывать, но она не услышала — только машинально покачала головой, не отводя взгляда от прозрачного блика света на стекле.

— Когда… Эле провели первую операцию… стало ясно, что нужна будет вторая. Потом третья. И лучше — в Москве. И я пошла к нему… — голос её звучал глухо, ровно, без эмоций. — Пошла к нему…

— Он дал деньги, — констатировала Альбина с ледяной уверенностью, не столько спрашивая, сколько завершая чужую мысль.

— Да…

— Сколько? — её голос стал тише, но в нём чувствовалось натянутое, как струна, напряжение. — Сколько ты взяла у него, Анна?

— Пятьсот тысяч… — слова слетели с губ женщины еле слышно, как тень.

— Охуенно, — протянула Альбина, не моргнув. — Полмиллиона баксов?

— Нет… что ты… — Анна вскинула на дочь выцветшие, затуманенные глаза. — Рублей…

— Аааа… рублей, — Альбина хмыкнула, будто пробуя информацию на вкус. — Уже легче. Дальше.

Анна снова опустила взгляд и заговорила, всё ещё не видя собеседницу, будто обращаясь в пустоту:

— Через три дня после моего визита к нему мне позвонили из больницы. Сказали, что готовят Элю к отправке в Москву. Я… я обрадовалась. И позвонила ему — номер был в старом телефоне Эли… Но он сбросил. И не перезвонил.

— И ты после этого решила, что ему нужна эта… девочка? — Альбина фыркнула, с трудом удерживая внутреннее раздражение, которое теперь превращалось в бешеную, упрямую тревогу.

— Неделю назад ко мне пришли из органов опеки… — голос Анны дрогнул, и она едва слышно всхлипнула, — с проверкой жилья. Сказали, что я должна была сообщить, что мать ребёнка — в таком состоянии… А у меня, Аля… у меня ведь и справок нет, и никуда я не годна. Они говорили со мной так, словно я… отброс какой-то. Мусор.

— Дальше, — коротко бросила Альбина.

— Позвонил глава поселения… сказал, что и к нему приезжали. Характеристики требовали. Осматривали дом снаружи. Аля… я же твои деньги никогда не тратила на себя… Всё Настеньке… А дом — обветшал… давно, я ведь одна… И… — она запнулась, закрыв лицо руками, — и соседи… некоторые… припомнили старое… Понимаешь?..

— Ну еще бы…. — Альбина отпила кофе, и кивнула подошедшему Ярославцеву, давая понять, чтобы не перебивал, а слушал. — Яблочко от яблоньки, Анна. В плане дружбы ты от Эльки не далеко ушла. Я вот одного понять не могу, Анна, Эльвира и дочь на тебя сгрузила? Я высылала деньги тебе, а тратила их она?

— Нет… Аль…. Я сама им помогала… Эля ведь недоучилась…. Ей беременность тяжело далась… все время угроза выкидыша была… она…

Анна внезапно замолчала, видя, как темнеют от бешенства глаза старшей дочери. Увидел это и Дмитрий, резко поднимаясь с места.

— Альбина, я там девочку оставил модераторам, — быстро зачастил он. — Думаю нам сейчас нужно поговорить без нее.