Однажды ты пожалеешь (СИ) - Летова Мария

Я отвожу глаза.

— Пф-ф-ф… — выдыхает Осадчий. — Что будешь пить? — спрашивает он.

Я бросаю взгляд на выставленные в центре стола напитки на любой вкус. От вина до негазированной воды.

— Сок… — отзываюсь я.

Я перевожу взгляд на сцену, где появляется ведущий и внутренне морщусь, когда по барабанным перепонкам ударяет его звонкий голос…

Глава 13

Кажется, у Толмацкой и правда были большие планы на этот вечер.

Она явно собиралась сиять. Нацелилась на это всеми фибрами, раз впервые в жизни я вижу, что она решила побыть центром всеобщего внимание - после приветствия от ведущего, она выходит на маленькую сцену, чтобы толкнуть речь.

Поздравить Платона от лица всех его друзей.

Я никак на это не реагирую.

Пока она возится и суетится, я просто оцениваю вид ее груди и ног, обутых в шпильки. Ее волосы собраны в гладкий хвост, на лице яркий макияж, она почти неузнаваема, но даже ребенку будет понятно, что одеты мы одинаково. И это становится все более очевидно - я вижу на себе любопытные взгляды.

Осадчий слегка ерзает по стулу и, когда я на него смотрю, он переводит взгляд с Алины на меня.

Опускает глаза вниз, поднимает.

На его лице легкий прищур, который я игнорирую, а Данияр произносит:

— На тебе это смотрится лучше.

Он приправляет голос весельем, чтобы смягчить свою оценку. Смягчить, облегчить, задобрить. Не в моих интересах. О, нет! Просто он патологически не в состоянии оскорбить девушку. Даже вот так, прямо сейчас, не стал бы унижать достоинство Толмацкой таким грубым замечанием.

На самом деле он так не думает. На самом деле ему вообще плевать на то, как сидит на ней это чертово платье, ему просто плевать. Его интересует лишь то, как оно сидит на мне, и если Алина до этого сомневалась, то теперь будет знать наверняка.

Я слегка выгибаю брови, потому что прищур с лица Осадчего не сходит. Крутанув вокруг своей оси лежащую на столе вилку, он снова смотрит на меня и спрашивает:

— Это случайность?

Его вопрос слегка будоражит моих чертей.

Возможно, мне даже хочется узнать, что будет, если скажу “нет”, но почему-то, по какой-то непонятной причине я этого не делаю. Я утаиваю от него правду, и это дерьмовый симптом!

— А как еще ты себе это представляешь? — спрашиваю я ровно.

Он кривовато улыбается.

— Не знаю… — говорит Дан.

Нас прерывает голос Толмацкой в микрофоне.

Я перевожу на нее взгляд, присоединившись к всеобщим аплодисментам, но я не равнодушна, потому что впервые я вдруг точно знаю ответ на вопрос, знает ли Осадчий о том, что у него есть поклонница.

Именно сейчас я понимаю, что ее чувства для него не секрет.

Я думала об этом, гадала, но спросить его напрямую значило бы упомянуть ее имя, а такой чести я ей не сделаю.

— Всем привет… — объявляет она бодрым голосом. — Привет, Платон. Я Алина, помнишь меня?

Платон сидит за нашим столом, и в ответ на этот высокий юмор свистит.

— Конечно, детка! — громко отвечает он.

Я пропускаю всю ее речь мимо ушей, продолжаю оценивать лишь то, как она двигается. Немного скованно, но постепенно осваивается. Она зачитывает свои поздравления и презентует подарок. Общий подарок, в котором мы с Данияром тоже участвуем, точнее он.

Это квадроцикл, и под очередные аплодисменты он забирает у Толмацкой ключи. После этого начинается праздник, на котором я не планирую сидеть в углу.

Я тащу Дана на танцпол, застолбив его сразу, как только включают музыку.

Я знаю, что она не появится здесь, пока тут есть я. Я в этом не сомневаюсь, поэтому уходить и близко не собираюсь.

Ладони Данияра ложатся на мою талию, он касается носом моего виска, пока я танцую, повернувшись к нему спиной. Он тоже двигается, но больше служит мне развлечением: я забрасываю за шею руки, опутываю ими голову Осадчего, продолжая тереться задницой о его бедры.

Он уже слегка пьян, в его глазах веселье, когда я разворачиваюсь. Когда он пьян, может позволить себе слегка забыть о том, сколько вокруг народа: он ловит ладонью мою шею и тянет меня к себе. Целует, стирая мою помаду. Совсем без цензуры, но я не против.

Когда я вспоминаю о существовании Толмацкой, вижу ее у стола. Между ней и девушкой Платона перепалка. Алина вскакивает из-за стола и задевает его бедром. Посуда качается, один стакан падает на пол…

Ее лицо злое. Я же испытываю удовольствие от того, что смогла испортить ей настроение. Мое настроение идет в гору.

Через полчаса мы перемещаемся на улицу, “подышать воздухом”. Мы перемещаемся весь вечер, когда возвращаемся за стол, у меня ноги гудят.

Я знаю, что она должна была сидеть здесь, с нами. За этим столом. Но ее здесь нет. Может, она вообще отсюда убралась, после еще одной серии танцев мне уже плевать.

Я считаю себя победителем!

В зале отключили кондиционеры, из-за этого моментально стало жарко. Я отправляюсь в туалет, чтобы проверить, на кого похожа после двух часов в эпицентре событий, и, зайдя в уборную, вижу у зеркала Алину.

Меня бесит, что я мешкаю секунду, прежде чем войти, но об этом знаю только я. Также я знаю, что фанатка моего парня не тупица, поэтому я всегда предпочитала просто ее игнорировать.

Я встречаю ее взгляд в зеркале, когда подхожу.

Она следит за мной исподлобья, положив ладони на умывальник.

Впервые вот так открыто, прямо, вызывающе!

В отражении наши платья кричаще идентичные, только мое на два размера меньше. Не могу сказать, что это играет ей в ущерб. У нее пухлый рот и ямочка на подбородке. И еще я вижу, что у нее с языка готовы сорваться какие-то слова.

Открыв сумку, я нахожу помаду.

Она достаточно матовая, чтобы было понятно, - я не на стакане ее всю оставила, ее с моих губ стерли. Стерли поцелуем.

— Диана, да? — спрашивает Толмацкая.

Я перевожу на нее взгляд, замерев с поднесенной к лицу рукой.

— Да, — улыбаюсь я одними губами.

— Классное платье.

— Спасибо.

Вернуть ей комплимент я просто не в состоянии, даже если бы попыталась. И мне нравится, как в ее глазах скользит понимание, что ее поимели.

Я начинаю красить губы. Алина громко дышит рядом. Вдруг спрашивает:

— Где ты его купила?

— Не помню…

— А когда?

— Не помню, — пожимаю я плечами.

— Знаешь, а я не поленюсь узнать, — говорит Толмацкая.

Я убираю помаду в сумку.

— Лучше отпусти и забудь, — советую я. — Тебе сегодня уже ничего не поможет.

Развернувшись, собираюсь уйти, но она хватает меня за руку, останавливая.

— То есть? — требует она.

— Он уже забыл во что ты одета, — говорю я. — Поверь.

Я вырываю руку и выхожу из туалета, чувствуя, как разгоняется мой пульс.

Это адреналин, волнение, удовлетворение. Меня слегка колотит. Изнутри, снаружи! Я не могу заставить себя двигаться медленнее, не так резко. Я не могу стереть волнение с лица, когда подхожу к Данияру. Он стоит на баре, болтает с кем-то.

Я избегаю его взгляда, кладу сумку на стойку. Суетливо.

— Налейте воды, — прошу у бармена.

Меня дергают за локоть, когда разворачиваюсь, лицо окатывает чем-то липким и сладким.

Яблочным соком.

Глава 14

Я охаю, поднося к лицу пальцы, но вовремя их отдергиваю.

Сок стекает по подбородку и капает на грудь. Ресницы моментально слипаются, но мне удается открыть глаза и посмотреть на Толмацкую. Она стоит в полуметре от меня, держа в руке пустой стакан.

— Ты больная?! — перехожу я на крик, который не контролирую.

Все произошедшее - неожиданность. Я не ожидала, не ожидала, что она осмелится выставить себя такой идиоткой! На глазах у Осадчего, на глазах у всех!

— Извини, зайка, — выплевывает Алина ядовито.

Я делаю шаг вперед. По инерции, по глупости. Не успев велеть себе стоять на месте, не успев велеть себе повыше поднять подбородок. Не успев позволить Алине стать той самой идиоткой!